Йохен Шимманг - Новый центр
«НЕРОН»: В этом генералы оказались неожиданными новаторами.
Велькамп: Не столько сами генералы, хотя Плессингер прекрасно разбирался в финансовом секторе еще до путча… И совсем не глава правления банка БОБ…
«НЕРОН»: …м-м, доктор Ханкель?
Велькамп: Да-да, доктор Ханкель. Этот был просто хорошо оплачиваемой марионеткой. В банке был один сотрудник, внешне совершенно обычный, который, кажется, состоял в управлении снабжения, некий доктор Фельдман. Он-то и держал в своих руках все нити системы. Официально он получал месячный оклад в три тысячи евро, то есть относился в этой фирме к беднякам. Но за каждую проведенную банком операцию — а задача у банка была только одна: отмывать конфискованные деньги — он получал свои проценты.
«НЕРОН»: А почему же после 2015 года общественность об этом докторе Фельдмане ничего не слышала?
Велькамп: Потому что он бесследно исчез, причем еще за год до свержения хунты. Я подозреваю, что он скорее в Азии, чем в Европе, и не думаю, что ему плохо живется. Хорошие специалисты везде нужны.
«НЕРОН»: Вы пока не объяснили нам, как в конце концов генералы получили доступ к своим деньгам. Мы дошли только до стадии, когда деньги отмыты.
Велькамп: Суммы внутри страны непрерывно кочевали из одного банка в другой. Разумеется, сами суммы всякий раз менялись, чтобы исходная сумма ни в коем случае не всплыла — важно было замести следы. Когда же они наконец полностью исчезали — следы, разумеется, а не деньги, — тогда они переводились в Сингапур или в Шанхай.
«НЕРОН»: На номерные счета?
Велькамп: Да, на номерные счета. Как вы знаете, Цюрих давно уже не основное место по этой части.
«НЕРОН»: Понятно. Давайте вернемся к вам. Как складывалась ваша судьба после 2016 года?
Велькамп: Я сама себя дискредитировала — собственной темой и тем, кто мой руководитель. Правда, целенаправленная расправа хунты с университетами началась только через два-три года. Поэтому мне еще удалось найти место в отделе документации университета, и там я надежно укрылась. Даже кое-какие специальные навыки получила.
«НЕРОН»: Потом с 2019 года вы — в Кембридже. Это был для вас колоссальный прорыв.
Велькамп: Мне повезло, как, собственно, и раньше, и на протяжении всей моей жизни. Приглашение в Кембридж организовал профессор Метцлер, который был вторым оппонентом на защите моей диссертации. У него была в Кембридже гостевая профессура, и после путча он смог там остаться. Когда он занял должность канцлера, это всем стало известно. Колоссальный прорыв? Что ж, там была замечательная атмосфера, я навсегда полюбила этот город, но на самом деле я там работала вовсе не в университете.
«НЕРОН»: А где?
Велькамп: Я работала в одном институте, он назывался Центр современных германских исследований. Официально он был учрежден одним из выпускников Кембриджа, но на самом деле представлял собой учреждение британского правительства. Там я занималась изучением и оценкой документов, которые можно было получить из Германии, а таких было очень много, ведь хунта не утруждала себя засекречиванием документов в большей мере, чем это делают все современные государства. Разумеется, я там работала не одна. Например, там были английский германист, который когда-то раньше работал на МИ6, парочка резвых молодых экономистов, политологи, социологи, военные специалисты и так далее. Был даже один отбившийся от стаи математик по имени Мурнау. Мы размещались в Мастерс Лодж и были в достаточной степени изолированы.
«НЕРОН»: То есть занимались информационной работой.
Велькамп: Информационной оценкой, так будет правильнее. Время от времени к нам приезжали с визитом из Лондона. Забавно было наблюдать, как британские коллеги старшего поколения откровенно радовались, что наконец-то немцев можно снова официально считать врагами. Это их почему-то бодрило.
«НЕРОН»: Вы страдали от этого?
Велькамп: Нет, никогда, что вы. Тот факт, что я немка, было в их глазах просто врожденным пороком, с которым я ничего не могла поделать. Bad luck[81].
«НЕРОН»: Видимо, там-то и созрел план вашей книги? Вы ведь постоянно подпитывались новостями с родины?
Велькамп: Нет, до этого было еще далеко. То, что хунта долго не продержится, мне стало ясно очень скоро — нам в Центре всем это было ясно, — но тогда я всерьез подумывала о том, чтобы остаться в Англии навсегда.
«НЕРОН»: А почему не остались?
Велькамп: Профессор Метцлер посоветовал мне вместе с ним вернуться в Германию. Такие исследователи, как я, были очень нужны. Планировалось даже, что я буду работать во временном правительстве, но я отказалась.
«НЕРОН»: Правда ли, что ваше исследование, посвященное временам хунты, наполовину является заказом государства? Вы получаете от правительства деньги?
Велькамп: Какая ерунда! Как вы знаете, после возвращения я защитила докторскую и стала заведовать кафедрой современной истории, причем без какой бы то ни было правительственной протекции, прошу это отметить. Работа над книгой — это часть моих исследований, а финансовую поддержку я получаю от фонда Винклера и от издательства, в котором выйдет книга.
«НЕРОН»: А каков ее основной тезис?
Велькамп: Никакого основного тезиса в ней не будет. Я принадлежу к той школе историков, которая очень сдержанно относится к выставлению оценок и выдаче рекомендаций, а сосредоточивает свое внимание скорее на единичности событий. Конечно, я исхожу из собственных результатов, к которым пришла в своей диссертации.
«НЕРОН»: Из каких, например?
Велькамп: Например, из того, что авторитарные режимы в их современных версиях могут быть попыткой ответа на проблемы глобализации.
«НЕРОН»: Вы имеете в виду, что глобализация приводит к возникновению авторитарных режимов?
Велькамп: Вовсе нет! Они просто являются одной из возможностей. Мы наблюдали их за последние десятилетия в нескольких странах, но одновременно в других странах видели противоположные тенденции.
«НЕРОН»: А почему тогда именно в Германии появилась хунта?
Велькамп: Ну как вам сказать, так или иначе, настоящего военного путча в нашей истории еще не было. Ведь хунта — это скорее коронное блюдо испаноязычного мира, не так ли?
«НЕРОН»: Вы находите это забавным?
Велькамп: Нет-нет, правда. И я не хочу ничего смягчать. Но если вспомнить все то, что уже случалось в этой стране, то нынешняя хунта покажется скорее фарсом, а не трагедией.
«НЕРОН»: Но почему все-таки она захватила власть?
Велькамп: Из-за всеобщего истощения сил, я бы так сказала. Я родилась в 1990 году, то есть ровно в год воссоединения обеих Германий. Таким образом, я — ровесница новой Германии, и ничего другого до 2016 года в своей жизни не видела, такова моя биография. Но когда я оглядываюсь назад, у меня создается впечатление, что страна и я взрослели разными темпами. Самое позднее в 2009 году, когда мне исполнилось девятнадцать, я почувствовала, что взрослею, а моя страна по-прежнему не знала, как строить свою жизнь и свои отношения с миром. Мне трудно описать это точнее. Просто оставалась какая-то пустота, и с этой пустотой столкнулись генералы. Они рассуждали так: все это — одна сплошная куча дерьма, больше мы в ней барахтаться не хотим. Кроме того, они не хотели, чтобы ими управляли некомпетентные министры обороны.
«НЕРОН»: Но ведь у них и без того было достаточно хлопот с солдатами в иностранных контингентах.
Велькамп: Так ведь это был грандиозный ход с их стороны, когда они последовательно начали отзывать свои контингенты из других стран. Это принесло им невероятно много очков.
«НЕРОН»: И еще их программы по обеспечению занятости.
Велькамп: Да, и они тоже, конечно. Хотя эффективность этих программ была очень низкой, а действие их — кратковременным. История знает подобные случаи. Вспомним еще и столовые для бедных. Да, генералам в заботливости не откажешь. Они возвращали мальчишек домой и кормили голодных. Их внешняя атрибутика и инициативы были с виду очень современными. Чего стоила вся эта символика со сдвоенными молниями, потом — «Гейм Бойз» и «Твилайт Герлз», поддержка новейших технологий и тому подобное. С другой стороны, в области информационных технологий страна не могла идти в ногу со временем, потому что свободное хождение информации, неконтролируемый информационный поток — все это генералам, конечно, совсем не подходило. Здесь все было точно так же, как со свободным выездом за границу. В принципе каждый мог выезжать свободно, у меня, например, с этим никаких сложностей не было, ведь я была для них не важна. Но другие могли выехать только при определенных условиях и на определенный ограниченный срок. Если у меня и есть какой-нибудь тезис, то вот он — режим рухнул под грузом собственных противоречий: хотели быть либеральными, но не могли; хотели быть современными и инновационными, но под строгим контролем; хотели быть открытыми всему миру, но за миром не поспевали; хотели вести публичную дискуссию, но при первых же словах критики сажали человека за решетку. Подобное всегда неизбежно терпит крах.
