Йохен Шимманг - Новый центр
Пока я рассказывал, Элинор сначала слушала вполуха, забавляясь ситуацией, потом — со все возрастающим интересом, а под конец смотрела на меня почти с сочувствием. Наконец она помотала головой, и я остановился.
— Если бы это не было так безумно, — промолвила она, — я бы сказала, что это просто неудачная выдумка.
— Что?
— Заметно, что у тебя нет никакого «чувства возможного», Ульрих. Или фантазия отсутствует напрочь. Или ты детали не умеешь запоминать.
Я по-прежнему ничего не понимал. Натура Парцифаля давала о себе знать.
— Этого человека, — пояснила Элинор, — звали Грегор, он был замешан в каких-то политических делах в Бонне, а потом какое-то время работал во Франкфуртском университете. Тебе это ничего не напоминает? Да-а, хороший библиотекарь из тебя никогда не получится.
Постепенно до меня начало что-то доходить, проясняться то, на что она намекала; но пока я собирался с мыслями, она продолжила:
— В книгах я читаю не только информацию на суперобложке, но и данные об авторе. Вот этот самый Грегор Корф, написавший «Заговор Сони», который мы с тобой никак не можем одолеть…
— Я тут ни при чем.
— …значит, написал книгу, которую мы никак не можем одолеть, — этот Корф был замешан в каких-то политических делах в Бонне, потом несколько лет работал во Франкфуртском университете, причем именно в те годы, о которых рассказывает твоя мать.
— Как тебе удалось все это так быстро вычислить?
— Вот так и удалось. А потом он уехал из Германии, и твоя мать, прямо скажем, не очень-то старалась отыскать отца своего ребенка.
Это была правда. Мать позже рассказывала мне, как она боялась, что этот человек когда-нибудь вдруг заявится к нам и перевернет все вверх дном. В какой-то момент гипотеза Элинор показалась мне невероятной. Все-таки Корф в начале нового тысячелетия, через несколько лет после моего рождения, выпустил бестселлер. Он наверняка давал тогда многочисленные интервью, повсюду должны были мелькать его фотографии (в том дешевом издании, которое мы читали, фотографии автора не было), не исключено, что он выступал и по телевизору. С другой стороны, моя мать вряд ли смотрела такие передачи. Так что она могла все это благополучно пропустить, а если даже и узнала его, то предпочла проигнорировать новость. Ничего подобного она мне не рассказывала, и я даже сейчас не стал бы ее об этом спрашивать. Она как раз только что покинула Франкфурт и купила себе домик на Боденском озере. Беспокоить ее не стоило.
Остаток ночи прошел в лихорадочной смене легкого забытья и новых пробуждений, и каждый раз мы с Элинор любили друг друга так, словно времени у нас осталось совсем мало.
Потом снова наступил день.
Документ 12
Беседа с Уттой Велькамп, историком, Свободный университет
«НЕРОН»: Госпожа Велькамп, вас можно отнести к сквоттерам, верно? Вы — профессор-анархист, да?
Велькамп: Что вы имеете в виду?
«НЕРОН»: Ведь вы живете на территории, которая в последние годы была заселена стихийно и территориально-правовой статус которой на сегодня абсолютно неясен.
Велькамп: Я живу на территории, где весь архитектурный комплекс зданий подвергся серьезным разрушениям. Нынешние ее обитатели постепенно, по собственным проектам и на собственные средства восстанавливают эти здания. Таким образом, они приобретают на них определенные права. Об этих правах ведутся сейчас переговоры, хотя они и затянулись. Никаких проблем я здесь не вижу. А вообще мне очень нравится моя квартира.
«НЕРОН»: Она ведь у вас на втором этаже. А под вами, на первом этаже, по иронии судьбы вожди режима и их приспешники, о взлете и падении которых вы пишете, еще пять лет назад занимались поддержанием своей спортивной формы. Для вас это — genius loci?
Велькамп: Что вы, я с удовольствием поселилась бы и в любой другой квартире на территории. Кстати, сейчас там, на первом этаже, школа фехтования, это ведь тоже неплохо. Закалка перед грядущими боями.
«НЕРОН»: Которые скоро начнутся?
Велькамп: Не думаю.
«НЕРОН»: Так или иначе, но три недели назад было нападение на новую библиотеку.
Велькамп: Восемнадцать отчаявшихся вассалов из бывшей лейб-гвардии Генерала, ну да. Безусая молодежь, их даже жалко. Ущерба никакого они не нанесли, но зато стало ясно, что подобные акции не являются частью более широкого подпольного замысла. Это был пошлый фарс, а не великая трагедия. Вот вывод из этого происшествия.
«НЕРОН»: Но ведь в столице то и дело возникают стычки, и говорят, что генерал Роткирх еще жив.
Велькамп: Нет сомнений, жив курилка.
«НЕРОН»: Почему же его до сих пор не поймали?
Велькамп: Надо дождаться подходящего момента. Но так долго, как тогда с Караджичем[79], с ним церемониться не будут.
«НЕРОН»: Значит, никакой опасности нет?
Велькамп: Нет. Особенно сейчас, когда разоблачена подпольная сеть, владевшая частными такси. Оттуда шли основные деньги на закупку оружия, как мы теперь знаем. Этот источник средств теперь блокирован.
«НЕРОН»: Когда выйдет ваша книга — в будущем году?
Велькамп: Надеюсь, да.
«НЕРОН»: У хороших ученых — а мы вас относим именно к этой категории, и мы не одиноки в этой оценке — помимо профессиональной мотивации, есть всегда сугубо личная причина, чтобы заниматься определенной темой. У вас такая причина есть?
Велькамп: Безусловно. Мне не было еще двадцати шести лет, когда грянул путч, а я тогда работала над своей диссертацией.
«НЕРОН»: Как звучала тема?
Велькамп: «Формы авторитарного господства в условиях глобализации и модернизационных сдвигов».
«НЕРОН»: Насколько нам известно, вы завершили свой труд и даже защитили его. Summa cum laude[80], как значится в архивных документах.
Велькамп: Верно. Но вскоре после этого мой руководитель не только лишился кафедры, но и был арестован. Два года он просидел в тюрьме вот на этой территории. Наконец под сильным международным давлением его удалось освободить. Все его состояние к тому моменту было давно конфисковано. В этом плане режим был мировым лидером.
«НЕРОН»: Если взглянуть на историю — и вдобавок почитать вашу диссертацию, — получается, что это — характерная черта всех авторитарных режимов. Править авторитарно всегда означает — обогащаться лично.
Велькамп: Разумеется. Но генералы — или офицеры, скажем так, ведь один из самых отвратительных правителей генералом не был, — короче, генералы довели этот процесс до высочайшего искусства. Внешне они были совершенно чисты, как вы помните: декларирование всех доходов, включая возможные побочные отчисления… Однако, по самым скромным оценкам, фон Мархов и Плессингер сколотили за это время личные состояния по тридцать миллионов евро каждый. У Роткирха миллионов на десять меньше, а Грош, наша бедная церковная мышь, успел отложить всего полмиллиона, потому что для него самым главным была идеология. Низшие эшелоны из ближайшего окружения тоже весьма обогатились.
«НЕРОН»: Тогда объясните нашим читателям еще раз, как все это функционировало.
Велькамп: Специально для этого во Франкфурте был создан Банк Общественной Благотворительности (БОБ) с филиалами в Шанхае и Сингапуре. Все собранные деньги поступали сначала во Франкфурт, и уже потом БОБ финансировал всевозможные инициативы и разнообразную общественную деятельность, которых не было в природе. Такой утонченной сети подставных фирм и фондов, наверное, никогда в истории не существовало. Это было абсолютно новаторское изобретение хунты.
«НЕРОН»: В этом генералы оказались неожиданными новаторами.
Велькамп: Не столько сами генералы, хотя Плессингер прекрасно разбирался в финансовом секторе еще до путча… И совсем не глава правления банка БОБ…
«НЕРОН»: …м-м, доктор Ханкель?
Велькамп: Да-да, доктор Ханкель. Этот был просто хорошо оплачиваемой марионеткой. В банке был один сотрудник, внешне совершенно обычный, который, кажется, состоял в управлении снабжения, некий доктор Фельдман. Он-то и держал в своих руках все нити системы. Официально он получал месячный оклад в три тысячи евро, то есть относился в этой фирме к беднякам. Но за каждую проведенную банком операцию — а задача у банка была только одна: отмывать конфискованные деньги — он получал свои проценты.
«НЕРОН»: А почему же после 2015 года общественность об этом докторе Фельдмане ничего не слышала?
Велькамп: Потому что он бесследно исчез, причем еще за год до свержения хунты. Я подозреваю, что он скорее в Азии, чем в Европе, и не думаю, что ему плохо живется. Хорошие специалисты везде нужны.
