Константин Рольник - Расстановка
Последняя мысль была уже вполне осознанной — мозг Рэда освободился из объятий дремоты. Он вытянулся в кресле, и ощутил удивительно аппетитный запах…
— Вот она, пеструшка наша — Чершевский даже облизнулся, поставив на стол блюдо, где дымилась разваристая щука с золотистыми комьями икры у брюшка, небрежно залитая сверху озерцом сметаны… Затем Чершевский принес минеральной воды.
Рэд отдал должное щуке, отхлебнул освежающую воду из темного широкого стакана.
— Чудесная вода… Серебряный вкус…
— Хм… — Чершевский взмахнул пухлой рукой — Хорошо сказано.
— Благодарю за сказочный завтрак — искренне улыбнулся Рэд.
— Ну, я думаю, Вы приехали в Урбоград не только ради кулинарных изысков моего брата — хитро подмигнул Николай.
— Конечно, здесь у меня дела. Но мне интересны и ваш брат, и особенно вы сами. На ваших книгах я воспитывался, ведь вы намного старше меня. Честно говоря, мечтал вас увидеть и побеседовать. Никак не ожидал, что доведется..
— Ну, обо мне куда больше говорят мои книги, чем я сам… Тем более, времени у вас немного. Да и положение, в котором я оказался, вам наверное известно… Вел расследование, на меня надавили, вынудили переехать сюда из столицы. Книги публиковать сложно, я в опале. Решил вот помогать «Союзу Повстанцев». Может быть, вам покажется странным, но вы меня интересуете столь же остро. Не так уж часто приходится общаться с людьми подполья. Все больше мельком, а часто и вовсе безлично, через тайную переписку. Я бы предпочел говорить о вас, а не о себе.
— Что ж, взаимный интерес — лучшая почва для диалога. Хотя я понимаю несоизмеримость масштабов. — улыбнулся Рэд — Вы признанный талант, с мировым именем… А я — лишь безвестный оперативник.
— Это-то и интересно! Вы типичны, по вашим словам я могу понять общий настрой кадровых подпольщиков. Понять, за что вы боретесь, как вы себе мыслите эту борьбу, как относитесь к разным сторонам жизни. Может быть, у меня было до сих пор неверное представление о вас? Беседа обещает быть увлекательной…
— Но я ведь тоже сгораю от любопытства… Каковы ваши планы, что вы сейчас пишете?
— А что интеллигент обязан писать в такое время, как наше? — Николай разгладил седеющую бороду. — Конечно, обличать власти и подымать людей на борьбу с царящим злом.
— Но такую книгу нигде не опубликуют. Даже и ваши детективы теперь не берут издательства…
— Я надеюсь, что повстанцы отпечатают ее тираж в тайных типографиях. Естественно, я спрячусь за псевдонимом. А с детективным жанром покончено. Теперь взялся писать сложный роман, где сочетаются антиутопия, научная фантастика, социальный боевик и детектив. Конечно, в нем сыщики и власти представлены в подлинном виде. Как преступные мерзавцы. А подпольщиков я хочу показать людьми смелыми и благородными. Для этого мне нужно узнать вас получше. Так что ваш визит как нельзя кстати.
— Фантастика — новый для вас жанр. В нем вы раньше не писали. — заметил Рэд, наклонив голову чуть вбок.
— Честно говоря, это жанр навязан условиями. — тяжко вздохнул Николай — Я и читателю хочу это показать, допуская иной раз сознательную неряшливость. Но это все-таки ничего — как говаривал мой тезка и почти однофамилец[5]. Читай, добрейшая публика! Истина — хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей. Наш мир я хочу закамуфлировать под инопланетный, но очень неискусно. Так, чтобы уши реальности торчали наружу из-под фантастической маски.
— О! Недавно я стоял, смотрел на звезды, — живо откликнулся Рэд — и мне пришла в голову мысль: у вселенной ведь бесконечны запасы пространства и времени… Поэтому в ней вероятно любое событие.
— Так, и что же?
— Ну, выходит, вдали от нашей Мезли может возникнуть мир почти такой же. Скажем, не Мезля, а планета Земля.
— Оригинальная мысль! Я обязательно воспользуюсь ей в будущей книге! — увлеченно вскричал Чершевский — Тем более, что в ряде местных говоров Рабсии такая оговорка встречается… Скажем, помещение под почвой называют в деревнях «землянка», потому что слово «мезлянка» означает жительницу нашей планеты… Спасибо за свежую идею! Но сейчас мне бы хотелось поговорить не о фантастике, не о других планетах, а просто о жизни.
— Что ж, такая беседа будет плодотворной. — ответил Рэд, и взглянул на часы — Для нее время найдется.
— Если уж мы решили обсуждать противоречия нашей жизни — дружелюбно произнес Чершевский — то надо бы сразу определиться: какое из них важнее всего? Я понимаю, что не расовое, не национальное — мы же не фашисты. Ясно, что математика не бывает рабсийской, честность армариканской, а добро азирийским. Мораль и научная истина универсальна для всех стран и народов. Но в чем же тогда основное различие между людьми? Как вы думаете?
— До сих пор считалось, в экономике — по тону Рэда чувствовалось, что сам он не разделяет этого взгляда, но хочет лучше понять собеседника — Между работником и работодателем, богатыми и бедными. Вы, наверное, так считаете?
— Не думаю… — отозвался Чершевский. — Вы посвятили борьбе многие годы, и сами видели: по обе стороны баррикады есть и богатые и бедные, люди разного происхождения и достатка, разных классов.
— Тогда, быть может, это линия фронта между властью и повстанцами? — более убежденно произнес Рэд.
— Для политика — да. Если бы я, как вы, воевал с правительством, то мне бы тоже так показалось — мудро усмехнулся Чершевский — Но я многие годы был над схваткой, хотя горячо вам сочувствовал. Большое видится на расстоянии. Для философа различие между властью и повстанцами тоже не основное. Хотя оно, конечно, вполне реально. Настолько реально, что обе стороны проливают кровь. Но сколько рабсиян в этой войне участвует?
Николай хитро улыбнулся, и Рэд наконец понял, к чему он клонит.
— Вы правы, мало… Процентов пять на нашей стороне, и столько же на вражеской. Выходит, активных людей в стране процентов десять. А девяносто процентов — это апатичные обыватели, которые не ищут смысла жизни, не желают ничего читать и ни в чем разбираться. В политике не участвуют, мировоззрения не имеют. В общем-то, они живут как животные, биологическим круговоротом рождения и смерти… Пожрать, поспать, выпить…
— Я думаю, именно здесь главный рубеж. — убежденно заключил писатель. — На одной стороне люди активные, способные думать и действовать. Не важно, за вас они или против. Они сделали свой выбор, их жизнь осмысленна. Вот оно, главное различие: между личностью и обывателем.
— Ну— вздохнул Рэд — если глубже копнуть, различие неустойчиво. Мещанство — не врожденный порок, оно исправимо. Любой пассивный человек может стать активным, если изменятся условия жизни. Обыватели из того же теста, что и мы: две руки, две ноги… Такая же голова… Просто наполнение иное, но оно ведь меняется со временем. Наша задача — пробудить пассивных людей к мысли, к действию. А правительство, наоборот, желает их сделать бездумными, пассивными, легко управляемыми. Вся пропаганда властей служит этому: манера подачи новостей, вкусы, моды, расхожие взгляды, попсовые песенки наконец…
— Вы правы… Телевизор — это пульт дистанционного управления телезрителем[6]. Людей целенаправленно оглупляют, превращают в обывателей. Вы, наверное, задумывались о психологии подобных людей?[7] Мне интересны ваши наблюдения.
— Да, частенько размышлял об этом… — тема волновала Рэда, он говорил с увлечением. — Обыватель пассивен. Но почему? Потому, что не имеет цели в жизни. А личность всегда имеет стратегическую цель. У нее есть основная идея, стержень. Личность способна мыслить, обобщать. Личность целеустремленна и потому бессмертна: она оставит после себя мысли, книги, открытия, поступки. А обыватель, как я уже говорил, цели не имеет. Поэтому смерть обывателя — просто возврат в глину, из которой он вышел..
— Именно. У него ведь нет дел и мыслей, которые бы пережили его тело…
— Верно. Он думает только о своей семье, доме, даче, машине. Его в принципе не волнует, что происходит на планете, в стране. Мозг его не мучается в поисках неизведанного. Он будет с удовольствием годами чего-то достраивать и улучшать в своей квартире, на даче. И находить в этих мелочах громадное удовольствие. Не станет он участвовать в политике, что-то читать, в чем-то разбираться, куда-то ходить, против кого-то выступать. Все это хлопотно и небезопасно. Безопаснее бездумно проголосовать за власть. Ему даже может не нравится эта власть, но он не будет с ней бороться. Его хата с краю.
— Меня в них более всего раздражает глупость. — заметил Чершевский — Они же неспособны думать! Такое впечатление, что у них отмерли мозги. Обыватели заглатывают телевизионное вранье без всякой критики. Чаще всего они необразованны. Я не диплом имею в виду. Болван может быть и профессором. Неважно. Он ничего не читает, не занят самообразованием, не пополняет мозг новыми знаниями. Мыслит узко и конкретно, к обобщению не способен, логики не имеет.
