Андрей Щупов - Сонник Инверсанта
— Что ты делаешь? — я остановил ее руку и понял, что вопрос звучит глупо и неестественно. Эта девочка, выйдя из ванной, не потрудилась набросить на себя даже самый легкий халатик. Начиналось то, что иные ухари называют «с места и в карьер». Вполне возможно, что многим это нравится, и тот же Шопенгауэр, помнится, беззастенчиво писал, что женщину нужно держать поблизости наподобие ночного горшка, дабы быстро и просто тушить низменные желания, но я подобных скоростей никогда не любил.
То есть, тот, кто был до меня у этой красотки, наверняка, проделал весь законный путь — от знакомства и привыкания до теснейшего сближения по десяткам различных пунктов. Но у меня-то всего этого не было!
Или все-таки было?…
Глядя на Аню, я начинал сомневаться уже и в этом. Глаза меня не обманывали, — что-то в ее мимике, во всех ее движениях проблескивало удивительно знакомое — настолько знакомое, что голову мою снова закружило…
Кто был виноват в той давней моей размолвке с Натальей, сказать было трудно. Наверное, все-таки я, поскольку как за всяким мужчиной за мной оставалось право вето. Но, увы, мы оба обиделись — она на меня, а я на нее. Возникла пауза, и в этой паузе она выскочила замуж. Конечно же, на зло мне. Я хотел было последовать ее примеру, но вовремя притормозил. А может, оказался более трусоватым. Как бы то ни было, но оказалось, что рваться отношения могут и таким вот обыденным образом — практически из-за пустяка, на тлеющем огоньке амбиций. А после у нее появились дети, появилась новая родня, и поворот в прошлое стал окончательно невозможен. То есть, так я думал еще совсем недавно, но сейчас со мной творилось неведомое. Я смотрел на Ангелину и необъяснимым образом продолжал видеть свою Наталью — взбалмошную, неверную, удивительно красивую…
Ее ладонь прошлась по моей щеке, и в груди разом затлел огонь. Крохотное подобие разгорающегося пожара. Стало вдруг отчетливо ясно, что оба мы были откровенными идиотами. По сути — собственными руками разорвали два зыбких стебелька, нечаянно перекрутившихся в пустоте.
Наверное, я поступал не самым благородным образом, но я был до крайности взвинчен и я был чертовски утомлен. Потому, верно, и сдался. Кроме того, я обнимал не Анну, а Наталью. Обман в любви — простейший из всех возможных обманов. И конечно же, был душ с брызгами, были вопли с шампанским, фруктами и прочим баловством. А после мы оказались в огромной спальне на огромной кровати. Совесть меня особенно не мучила, и все-таки некий дискомфорт я продолжал ощущать. Потому и налегал вовсю на шампанское. Дело свое алкоголь делал, и все, что мне запомнилось, это упругий пузырек воздуха, застрявший между нашими разгоряченными телами. Он перемещался то вверх, то вниз и никак не мог вырваться на свободу. И именно о нем я думал, целуя жадные губы Анны. Я видел, что она совершенно не притворяется, и все же ничего не мог с собой поделать. В свое счастье я скорее играл, и даже ее восхитительная фигура, которая совсем недавно повергла меня в состояние столбняка, чудовищным образом утратила свою прелесть. Ее упругие мускулы казались мне теперь резиновыми, тело — излишне жарким, а руки — излишне сильными.
Что-то было во всем этом неестественное. В сущности, от того пуда соли, который она разделила с кем-то другим, я пытался слизнуть свою незаконную крупинку. И потому, когда все закончилось, я был откровенно рад. Она о чем-то еще говорила, целовала и гладила мое лицо, а я уже засыпал — тонул в дремотной пучине. Кто знает, возможно, втайне я надеялся, что очередное пробуждение вернет меня в привычный мир, в привычные иллюзии.
Увы, все вышло несколько иначе. Сон — великий чародей, и его правила существенно отличаются от наших. Спустя час или два мы снова пробудились и подобно слепцам вновь потянулись друг к другу. Пелена грез смешалась с действительностью, и, встретившись, наши тела вновь сплелись в неистовый узел. Две ветерка двинулись навстречу друг другу, образовав головокружительный вихрь, одним рывком перенеся меня и ее на единую вершину холма. Два чужих человека враз стали близкими, и, не расплетая рук, мы еще долго лежали, прислушиваясь к затихающей пульсации крови. Может быть, именно в эти минуты стоило рассказать ей обо всем, признаться в обмане, но очень уж сладкие это были минуты, чтобы перемешивать их с дегтем.
А позже, когда, разыскивая в полумраке ванную комнату, я разглядел на ковре нечто странное, я даже не сразу сообразил, что опять вижу своего недавнего соседа по театру. Он вновь переменился в размерах, став прежней куклой сантиметров тридцати в длину. Положив свою шинелишку под голову, этот странный субъект посапывал в две дырочки, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я видел его совершенно ясно, а потому ни щипать себя, ни проверять арифметическими тестами не стал. Просто прошел мимо, стараясь ненароком не задеть лежащего. Как говорится, не будите спящую собаку. Думаю, что к гномам и лилипутам выражение относится в той же степени.
Глава 3 С приветом из Семикузовска!.
Наверное, лучше тех времен действительно ничего не было. Не потому что вокруг процветал социализм, а потому что мы были молоды. Пожалуй, кури мы тогда анашу и развлекайся разбоем, мы и тогда вспоминали бы это времечко с умилением. Сюжет — ничто, энергия — все! А мы были молоды и энергичны. Собственно, и с Натальей я познакомился не в уютной библиотеке и не в киноконцертном зале филармонии, а в довольно захудалом колхозе, где студенты пединститута, объединившись с нашими лоботрясами из медицинского, ударно выкашивали сено, укладывая его в скирды и в тех же скирдах, между делом, активно занимаясь любовью.
Деревушка, в которой мы очутились, была маленькой до умиления, название же имела и смешное и загадочное — Семикузовск. Поначалу мы даже диспуты устраивали — откуда такое название. Семикузрвск — стало быть, от семи кузовов. Вот и гадай — что это за кузова, откуда взялись и почему именно таким числом.
Жили мы смешанной ватагой в огромном сарайчике, который отчего-то именовался общежитием. По очереди рубили дрова, таскали воду, а когда становилось совсем скучно, устраивали капустники с дискотеками. Так или иначе, но деревенские нас любили. За организацию танцев-шманцев, за вечную готовность пить, курить и играть в волейбол. Однако и деревенское солнышко временами накрывали сердитые тучки. Так на одном из собраний приехавший из города парторг лишил особо упрямых «питоков» права на труд.
— Это наказание, — строго пояснил он и, чтобы пресечь возможные кривотолки, добавил: — Очень суровое наказание! В нашей великой стране право на труд гарантировано Конституцией, однако не все из нас достойны этого светлого права. Поэтому люди, фамилии которых я сейчас назову, на неделю отстраняются от сенокосных работ.
Парторг развернул списки и среди прочих звучно зачитал имена Димки Павловского и мое. Таким образом, начало социальной сегрегации было положено. Передовикам производства вручили глянцевые грамоты, ну, а нас самым суровым образом отстраняли от работ. Не допускали даже к таким малопочетным занятиям, как покраска заборов и кастрация выбракованных кабанчиков. Как бы то ни было, но оспаривать решение начальства мы не стали. Вероятно, им было виднее, и скирдовать советское сено отныне мы не имели права. Зато имели право валяться на солнцепеке и терзаться от осознания собственной ущербности. Честно говоря, даже не думал, что это может оказаться действительно обидным. Но факт есть факт — уже через пару дней нам стало не до шуток, и, глядя в глаза согруппников, мы поневоле стали ощущать стыд и раскаяние. Хорошо, хоть длилось это недолго. Как обычно, возрождение началось с общего дела. Точнее говоря — с общей беды. Случилось так, что компания заезжих стиляг сожгла лодку старого рыбака Васяни. Лодка была старая, захудалая, но все-таки вполне рабочая. Мы и сами пару раз плавали на ней на каменный остров за раками, а потому ощутили, что оскорбление пусть и в косвенной форме, нанесено всем нам.
То есть поначалу старый Васяня пришел жаловаться, конечно, в деревню, но должного отклика не получил. Бабы, само собой, жалостливо поохали, но мужики в основном чесали в затылках и пускали в небо озабоченные матерки. Тогда-то отчаявшийся Васяня и заявился в студенческое общежитие.
— Взяли и на дрова пустили, — горестно стенал он. — Сейчас костер палят, шашлыки жарят. Говорят: это у них типа пикник на обочине.
— Ишь, ты! Фантастику, падлы, читают… — Игорек, наш главный спец по шахматам и олимпиадным задачкам, растерянно оглядел лежащих на песке студентов. — Надо бы это — потолковать с ними, что ли…
— А чего толковать, — накостылять взашей и за лодку штраф влупить! — задиристо предложил Димка Павловский. Он уже в те времена вовсю фарцевал на городском рынке и на правах начинающего бизнесмена претендовал на роль лидера. Его неожиданно поддержала Томка, наша бессменная кашевариха:
