Андрей Щупов - Сонник Инверсанта
— Как кто! Те, кто желают вашего устранения. Лидеры оппозиции, ванессийские шпионы и так далее… — щелкнув замочком, девушка извлекла из сумочки миниатюрный пистолетик, чуть поколебавшись, выбросила в урну. — Вы уж простите, но я ведь тоже хотела вас убить.
— Вы?!
— Только, пожалуйста, не обижайтесь! Понимаете, время поджимает, оппозиция в полном отчаянии — вот и нанимает кого ни попадя.
Я был ошеломлен.
— И вы… Вы могли бы меня убить?
— Видите ли, я всего лишь студентка, а стипендию задерживают уже пятый месяц. Ну, а за вашу голову назначена довольно кругленькая сумма. Нет, я, конечно, не убийца, — убивать людей глубоко безнравственно, но согласитесь, жить тоже на что-то надо. Завтраки, обеды, то-се… Опять же косметичку куда-то посеяла. А может, украли… — нахмуренное личико девушки вновь просветлело. — Но вы не волнуйтесь, — вы так хорошо говорили с тем молодым человеком, что я сразу поняла: деньги, которые за вас дают, не такие уж большие…
Я открыл рот и снова захлопнул. Сказать было нечего, и, панически зашарив по карманам, я достал плоскую коробочку корректора — ту саму, что отдал мне плечистый охранник. Почти не сомневаясь, что это обычная рация, я поднес ее к лицу и, угадав миниатюрную кнопку, решительно нажал.
И мир дрогнул.
Раздался ввысь и вширь, неустойчиво качнулся под ногами.
Сама коробочка при этом рассыпалась в прах, обратилась в горстку измельченных деталей. Никто не примчался на мой вызов, однако стена дома напротив из бетонной стала кирпичной, проезжая часть стала вдвое шире, а на углу сам собой возник высоченный светофор. Но самое главное случилось с моей провожатой. Лицо ее на один неуловимый миг превратилось в размытое пятно и вновь стало лицом. Но это было лицо уже совсем иной девушки — девушки, которую я полюбил давным-давно — еще в той прошлой своей жизни.
— Ну, наконец-то! — она со вздохом подхватила меня под руку, решительно повела вниз по улице. Я не сопротивлялся. Кажется, фокусы матрицирования продолжались. С каждым шагом я все больше узнавал свою очередную спутницу. Теперь это снова была она — моя Наталья, моя первая и единственная любовь. По крайней мере, в той жизни ее звали именно так. Как звали ее здесь, мне предстояло еще узнать…
Глава 2 Царство прекрасных Фей и спящих Гномов…
Дом у моей новой знакомой был вполне представительный, хотя и со своими минусами. Вокруг здания бежал веселый ручеек — на вид прозрачный, на запах — пахучий. По крайней мере, пить из него я бы не рискнул. Очень уж откровенно попахивало ароматизаторами. Привратник в узорчатой ливрее, увидев меня в дверях, округлил глаза и с выражением крайней почтительности на желтушном лице часто закивал головой. Вполне возможно, это знаменовало у него поклоны.
Как бы то ни было, но домик, в который меня привели, был, в самом деле, неплох. Во всяком случае, по меркам среднего россиянина, он заслуживал высшей отметки. Несколько десятков этажей, капитальная кладка, полнометражные сталинских времен хоромы. Широкую лестницу несколько портила зарешеченная шахта лифта, зато на стенах не наблюдалось никаких надписей и никаких фривольных наклеек. Честно говоря, от подобного я успел отвыкнуть, а потому несдержанно прищелкнул языком.
Пухлая дамочка, повстречавшаяся нам на лестничной площадке, тоже повела себя странно. Увидев мою спутницу, она расцвела лучезарной улыбкой, но, рассмотрев, что следом поднимаюсь я, тут же попыталась вытянуться в струнку. Одно мгновение мне даже почудилось, что она вот-вот присядет в книксене, но книксена не получилось, а получилась сплошная буква «зю».
Об означенной букве очень любил порассуждать один из моих студенческих приятелей. «Буквой зю, — говаривал он, — ходят напуганные и те, кто только готовиться испугаться. Еще около трети человечества, — продолжал он разглагольствовать, — непроизвольно готовы принять эту позу перед всяким новым кумиром, будь то директор магазина, очередной император или обычный громила…» Соответственно и называть таковых мой приятель предлагал «зюмэнами». Забавно, но в институтской среде слово привилось, а в означенные «зюмэны» мы успели прописать несколько десятков человек.
Словом, странности продолжали наступать мне на пятки. Как только мы миновали пухлую дамочку, со спины нам тотчас прошелестело елейное: «Приятно провести время, Ангелина Михайловна!» Мне захотелось обернуться и поблагодарить дамочку. Нет, в совпадения я по-прежнему не верил, но Димка говорил про матрицирование, про материализацию чувственных фантомов, и, кажется, что-то в этом роде начинало происходить на моих глазах. Виновата ли в этом была коробочка охранника, Димкин сеанс или что-то иное, но нечто продолжало бесцеремонно шарить в моей голове, перетряхивая старые файлы, наполняло их новым сладковатым содержанием. Впору было возмутиться и восстать, но на это у меня не было уже сил. Честно говоря, не было и особого желания. А потому и многокомнатная «конуренка» Ангелины уже не явилась для меня чем-то особенно неожиданным. Было понятно, что в домах подобного ранга — да еще с привратниками у дверей — клетушки в семь несчастных квадратов попросту не водятся. И все же к встретившим меня просторам я был не готов. Две или три комнаты вполне годились для обустройства вполне профессионального тира, во всех прочих легко можно было разместить по десятку бильярдных столов. Стены также не страдали наготой. Крытые гобеленами, они радовали глаз со вкусом подобранными полотнами. Судя по всему, «бедная студентка» Ангелина уважала импрессионистов, реалиям предпочитая вычурные фантазии. Впрочем, сейчас меня в большей степени интересовало несколько иное. На одной из стен висели фотографии, — именно к ним я устремился с первых шагов.
А еще через минуту все разъяснилось самым расчудесным образом. Вернее — разъяснилась некоторая часть ВСЕГО, однако и это было уже неплохо. Мне следовало ухватить хотя бы крохотный кончик, а уж размотать весь клубок я бы как-нибудь постарался.
— Неужели еще не насмотрелся? — удивилась хозяйка.
Я неопределенно пожал плечами. На какое-то время мне даже стало не до Ани. Волнуясь и лихорадочно соображая, я пожирал глазами фотографии, из застывших эпизодов склеивая и стыкуя предысторию, с которой мне срочным образом следовало ознакомиться. Это было тем более необходимо, так как я присутствовал на доброй половине кадров. Разнообразие образов меня даже перепугало. Как выяснилось, я играл в большой теннис, таскал спиннингом форель из водопадов, с винтовкой в руках попирал туши огромных зверей, выглядывал из кабины спортивного самолета. А еще я ходил на руках, жал двухпудовые гири и с толпой лощеных особ смотрел индюшачьим взором куда-то вдаль. Кроме того, на фотографиях сплошь и рядом присутствовали какие-то роскошные бассейны, фантастические дворцы, вертолетные площадки и открытые дельфинарии. Застыв возле стены, я с изумлением разглядывал фасады великолепных коттеджей, богатые цветники, пальмовые рощицы и боевые парады. И повсюду — на ступенях и возле колонн, в воде и среди скал — стоял я. Иногда с Аней, иногда в сопровождении плечистого типа, увидев которого, я тут же припомнил о ребятках, что прикрывали меня на побережье.
Насыщенный информацией до предела, я наконец-то собрался с силами и обернулся. Ангелины в комнате не было, и только где-то на отдалении чуть слышно шумела вода. Сняв пиджак и переложив трофейный пистолет во внутренний карман брюк, я быстрым шагом обошел все комнаты. Не считая кухни и серии маленьких кладовых, их насчитывалось тут аж пять штук, но в пятой я с удивлением разглядел витую, убегающую на верхний этаж лестницу. Взбежав по ступеням, я тем же генеральским шагом обошел дополнительные владения Ангелины Михайловны. По счастью, больше лестниц не обнаружилось. Два этажа, десять комнат. Вполне скромно, если учитывать, что в доме никак не меньше двадцати этажей. Иначе я бы всерьез рисковал заблудиться.
Кстати, нашлось здесь и что-то вроде оружейной комнаты, где на коврах висела бездна ножей, кинжалов и древних ружей — совсем как у Павловского в кабинете. Еще одно помещение оказалось заперто. Через замочную скважину оно выглядело обыкновенным кабинетом, и, с минуту безуспешно подергав ручку, я поспешил спуститься вниз.
Между тем, моя новая знакомая ванной комнаты еще не покинула. Приблизившись к двери, я услышал, как в полный голос он выводит знакомый романс про «не уходи, побудь со мною». Получалось у нее звучно и с чувством, — слухом и голосом природа девушку не обидела. Присев в кресле, я немного послушал. Песен она знала великое множество — и петь, надо полагать, любила. На шестой или седьмой арии я задремал и проснулся, лишь когда благоухающая нимфа, опустившись передо мной на колени, пальцами коснулась моего галстука.
