Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение
И я нужен ей даже больше, чем кажется.
Я смотрю на свет в окне. Она дома, и, устроившись на дальней лавочке, я готовлюсь ждать. Теплая августовская ночь, тишина и бессонница — практически идеальные условия для меня.
И моих мыслей.
Слова нужны людям и теням. Общение, как образ жизни, когда произнесенные вслух слова принимаются на веру. Когда, глядя глаза в глаза, учишься понимать и принимать. Врешь сам и не веришь лжи собеседника. Фальшиво улыбаешься и угодливо смеёшься над шуткой. Серьезно слушаешь бред. Соглашаешься с явной глупостью. И киваешь тупому ублюдку.
Это называется жизнь в обществе себе подобных.
И в этом странном и безумном движении нет никакой логики — зачем человеку это общение, если знаешь, что высокопоставленное лицо на экране телевизора говорит одно, а думает другое. Если предполагаешь, что даже брат предаст в тот момент, когда ты этого не ждешь. Если думаешь, что твою искреннюю молитву Бог услышит только тогда, когда ты принесешь деньги в церковь.
Я смотрю на окна многоквартирного дома. Люди сейчас сидят у телевизоров и мониторов, пережевывая однотипную и безвкусную визуальную жвачку. Смеются над однообразными шутками. Со страхом слушают новости из горячих точек. Человеку нужны зрелища. Сытый, в тепле и за железной дверью своей крепости, он со странным удовольствием смотрит на то, как люди убивают друг друга в голливудском боевике. Человек говорит о том, как это ужасно, как мерзко и богопротивно, но смотрит, не отрываясь, на кровавое месиво тел. И обычная человеческая мысль — хорошо, что это не я — объединяет стадо в едином порыве.
По-прежнему тупо и безумно ползти вперед, оставляя за собой кровавые жертвы. И не осознавая, что плечо идущего рядом, не поддержит тебя, когда ты будешь истекать кровью.
31
— Итак, Максим Лобанов, тридцать один год, не женат, в армии служил, никогда не привлекался, сейчас живет один, родители умерли, с двадцати одного года работает санитаром в морге, поступал в медицинский институт, но бросил учебу на втором курсе, — майор Вилентьев сидел в микроавтобусе и короткими фразами знакомил бойцов спецназа с подозреваемым. Командир и трое бойцов невозмутимо сидели, словно майор говорил не для них, но Вилентьев прекрасно знал, что каждое его слово находит слушателей. Эксперт деловито копошился в своем чемоданчике, и тоже внимательно слушал.
— Предположительно, он и есть убийца. Умеет обращаться с ножом. На жертв нападал ночью, значит, хорошо ориентируется в темноте. Ранен, — укус овчарки за бедро, за помощью не обращался. Живет на последнем этаже в пятиэтажке. Квартира однокомнатная, номер восемнадцать. Желательно взять живым.
Командир кивнул, и майор махнул рукой водителю — поехали.
Иван Викторович чувствовал приятное возбуждение и изредка по спине пробегал легкий холодок. Если всё сложится хорошо, и его версия подтвердится, то это будет очень хорошо, и в первую очередь, для карьерного роста. И чувство опасности, от которого немного сводит живот — совсем недавно всего лишь год назад он так же поехал на задержание, и трое бойцов были ранены, причем, один из них так тяжело, что еле выкарабкался.
Обычная пятиэтажка. Три пожилые женщины у подъезда замерли в ужасе, когда мимо них пробежали бойцы в касках и с оружием. Взлетев на пятый этаж, командир знаками показал бойцам их места и, посмотрев на деревянную дверь с нужным номером, приложил ухо к ней, и замер.
Тихо.
Кивнув широкоплечему бойцу, командир показал на дверь — ломай. Тот, коротко разбежавшись, телом выбил преграду. За ним сразу же забежали бойцы, быстро рассредоточившись по комнатам.
Когда до пятого этажа добрался майор Вилентьев, пыль уже осела. Всего на площадке было три квартиры, но на шум, ни одна дверь не открылась, хотя наверняка дверные глазки не пустовали. Командир спецназовцев встретил его в дверном проеме и помотал головой — пусто. Иван Викторович выдохнул, словно только что затащил большой груз на пятый этаж, и вошел в квартиру.
В прихожей полка для обуви с парой кроссовок и тумбочка с телефоном. На стене вешалка с пустыми крючками. Тут же совмещенный санузел, из которого вышел боец и показал жестом, что всё чисто. Направо кухня, налево комната. Дверь на балкон закрыта на защелку. Все окна и форточки тоже наглухо закрыты. В квартире душно. Понюхав воздух, майор ничего не почувствовал — странно, но запахов здесь не было. В жилой квартире всегда есть запахи.
— Спасибо, капитан, — сказал Вилентьев командиру, — пусть твои парни скажут эксперту, чтобы шел сюда.
Он прошел в комнату. Слева продавленный диван у стены, напротив телевизор. Справа у окна пустой стол. Майор равнодушно скользнул взглядом по предметам обстановки, и посмотрел на подоконник. Одинокий кактус.
Почти пустая комната. Ничего интересного.
— Майор, — услышал он голос капитана, — иди сюда.
Вилентьев быстрым шагом пошел на кухню.
— Посмотри сюда, — сказал капитан, стоя у открытого холодильника.
Иван Викторович заглянул внутрь. И внезапно ему стало холодно.
В почти пустом холодильнике на средней полке стояла трехлитровая банка с прозрачной жидкостью. На дне лежали белые шарики небольшой величины, часть из которых смотрели на них темными зрачками. Майор автоматически пересчитал белые шары — шесть. И с трудом проглотил комок в горле.
— Это то, что я думаю? — спросил он капитана внезапно охрипшим голосом.
— Да. Это, действительно, наш парень.
Капитан отошел от холодильника и, приподняв рацию, висящую на груди, сказал:
— Второй, третий, четвертый. Доложить.
— Второй — у машины.
— Третий — на лестничной клетке. Чисто.
— Четвертый — на чердаке. Пока всё чисто.
— Будьте внимательны. Парень может быть где-то рядом.
Иван Викторович заворожено смотрел на банку в холодильнике и впервые подумал о том, насколько близко он подобрался к Киноцефалу.
Настолько близко, что внезапно снова появилась тянущая боль внизу живота. И слабость в коленях. Он вспомнил тот вечер, когда он стоял перед открытой дверью и боялся войти. Непроизвольно смахнув рукой капли пота со лба, майор Вилентьев подумал о том, что он так хочет сделать следующий карьерный шаг и больше никогда не выезжать на место преступления или в квартиру предполагаемого преступника.
Уже вечером Иван Викторович добрался до дома Марии Давидовны. Услышав звонок, она подошла к двери и посмотрела в глазок. Затем открыла замок и махнула рукой — проходите.
— Со щитом или на щите? — спросила она Вилентьева.
Когда полчаса назад майор позвонил и попросил разрешения приехать к ней домой, она уже по тону поняла, что ничего не вышло. Но прямо майор ничего не сказал, поэтому она и задала вопрос.
— Его не было дома, но мы нашли доказательства того, что это он убивал. Максим Лобанов и есть Киноцефал.
— Маску нашли?
— Нет. У него в холодильнике стояла трехлитровая банка с глазными яблоками жертв. Шесть штук, по две от трех жертв, — зачем-то уточнил Вилентьев.
— Трехлитровая? — удивилась Мария Давидовна. — Зачем так много?
— Наверное, он думал, что набьет её глазами доверху, — ухмыльнулся майор, — решил, что он неуловим. Но, теперь, когда мы знаем, кто убийца, его поимка всего лишь вопрос времени.
В его голосе появились нотки самодовольства и уверенности в себе. Это он просчитал преступника. Да, он не отрицает, что с помощью психологического портрета, нарисованного доктором Гринберг, но главные умозаключения сделаны им. И он не собирается преуменьшать свои заслуги.
— Ну, и что вы думаете, Мария Давидовна? — спросил майор.
Женщина подняла глаза на собеседника и ответила просьбой:
— Иван Викторович, пожалуйста, когда найдете Максима, не убивайте его при задержании.
Майор вздохнул и сжал губы:
— Не всё от меня зависит. Я, конечно, скажу ребятам, что его надо брать живым, но как сложится ситуация, я не знаю. Всё-таки он опасный убийца и неизвестно, как он поведет себя при задержании.
Он развел руки. И она кивнула.
— Да, конечно, я понимаю. Но вы постарайтесь.
Когда Вилентьев ушел, Мария Давидовна устало и как-то обреченно села на диван. Протянув руку, она вытащила из-под скатерти на столике карточку. Тоскливо посмотрев на фотографию доктора Ахтина, она сказала-спросила:
— Надеюсь, это не ты.
Не получив ответ, она вернула фото на место, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Сделав глубокий вдох, она представила себе большой воздушный шар на пустом зеленом поле. Она складывает в корзину шара все свои предположения, тревоги, страхи и ужасы. Не задумываясь об их значимости или необходимости. Просто и быстро, пока не захотелось вернуть их себе обратно. Затем, когда корзина заполнена доверху, она отвязывает веревку и воздушный шар, медленно набирая высоту, исчезает в голубой бездне неба.
