Игорь Поляков - Доктор Ахтин

Игорь Поляков

ПАРАШИСТАЙ. КНИГА ПЕРВАЯ

Доктор Ахтин

О Великая, ставшая небом…

Наполняешь ты всякое место своею красотой.

Часть первая

26 июля — 26 августа 2006 года

1

Я звоню в дверь. Долго и настойчиво. То, что хозяин дома, я знаю наверняка — десять минут назад говорил с ним по мобильному телефону. Еле слышный шорох шагов внутри, скребущие движения, словно человек пытается найти замок на ощупь, и — дверь медленно открывается.

Молодой парень стоит, привалившись боком к стене. На бледном лице глубоко запавшие глаза с темными кругами, с головы свисают длинные пряди грязных свалявшихся волос, щетина на щеках недельной давности, в углах рта заеды с гнойным налетом и засохшие рвотные массы на подбородке. Я смотрю на худое тело, облаченное в грязную растянутую майку и рваные на коленях джинсы.

Противно смотреть на это чучело.

— Утрись, — говорю я резко и вхожу в прихожую.

Я иду на кухню и быстрым взглядом осматриваюсь в помещении — в покосившейся мойке груда грязных тарелок с остатками пищи. Под мойкой переполненное мусорное ведро с мерзким запахом гниющих отходов. Справа в углу давно не мытая газовая плита, на которой стоит черный чайник. У окна на кухонном столе сухие хлебные корки, пустые банки и окурки. На стене висит перекидной календарь, в котором сегодняшний день — двадцать шестое июля две тысячи шестого года — обведен красным цветом. Что ж, парень выбрал правильный цвет для обозначения значимости сегодняшнего дня.

Я возвращаюсь в комнату. Старый потертый диван, переживший несколько поколений этой семьи и, как всякая вещь, утратившая свой лоск, он выглядит убого в этом месте. Покосившаяся и поцарапанная тумба под телевизор, который уже давно отсутствовал. Деревянный стул у окна. В полупустой однокомнатной квартире больше ничего и никого не было.

— Принес? — спросил парень, стоявший в дверном проеме.

Я поворачиваюсь, подхожу к нему и смотрю в бесцветные глаза парня — там нет ничего, кроме бездонного омута пронзительной боли.

— Да. Как и договаривались.

Я вытаскиваю нож из сумки, висящей на плече, и наношу резкий удар.

Недоумение в его расширившихся глазах сменяется ужасом неожиданной смерти и, затем, — мгновенным облегчением. Он медленно падает, и я его подхватываю, чтобы он упал бесшумно.

Лишний шум мне не к чему.

Я сажусь рядом с ним на грязный пол и погружаюсь в его открытые глаза. Смотреть в них так завораживающе прекрасно, словно я созерцаю божественное откровение: сквозь ровную гладь стекленеющих глазных яблок можно увидеть изменения, происходящие в сознании живого человека, находящегося на границе миров. Он еще здесь — несколько секунд жизни, как открытая книга, которая обжигает своим ярким пламенем истины, — и его уже нет. В последние мгновения жизни парень испытал всю ту гамму чувств, что он уже давно не испытывал: от разочарования бессмысленным бытием до неописуемого счастья от осознания величия мира, от нестерпимой боли до сладостного облегчения, от огромного желания жить до удовлетворения от смерти. Он умер с последней мыслью, которую я легко прочитал в мертвых глазах — наконец-то, все позади, и не будет ежедневного счастья, желания и боли, и все остается в нереализованном прошлом, и в этом безумно-убогом мире не останется следа от его пребывания.

Парень умер, вспомнив за секунды все свои мечты, начиная с далекого детства, и которые навсегда остались для него потерянными грезами.

Я смотрю на часы. Прошло пять минут. Всего пять минут, и целая жизнь, принесенная на алтарь.

Я достаю из кармана одноразовые перчатки, надеваю их, чувствуя кожей рук упругость латекса. Не спеша, раздеваю парня, отрывая пуговицы и разрывая те части одежды, которые не могу снять. Отбросив одежду в сторону, чтобы не мешала, я выпрямляю конечности мертвого тела, придавая ему форму спокойно лежащего на спине человека.

Все готово.

Мысленно улыбнувшись, я говорю слова благодарности Богине, — первая жертва в этом году посвящается ей. Впрочем, все прошлые жертвы для неё и будущие жертвы тоже будут принесены во имя её.

Взяв одноразовый скальпель, как писчее перо, я приступаю к ритуалу. Я давно его продумал, но делаю в первый раз, поэтому старательно выполняю то, что бессонными ночами мысленно рисовал три последних месяца.

Я рассекаю кожу скальпелем, ощущая, как легко скользит острие. Края кожи расходятся, обнажая желтоватую ткань, которая быстро окрашивается в красный цвет. Глубина раны неравномерна по мере разреза, что не совсем красиво, но для первого раза очень даже ничего. В конце концов, не боги горшки обжигают. В следующий раз сделаю красивее.

Разрезы на теле — это самое простое из задуманного.

С конечностями мертвого парня сложнее. Я поднимаю сначала правую руку жертвы и делаю разрезы, а затем левую. То же самое проделываю с ногами, которые тяжелее рук. Края круговых разрезов не всегда совпадают, но я не обращаю на это внимание.

Я чувствую себя художником, создающим бессмертное творение.

Я чувствую себя поэтом, поющим песню жизни у ложа смерти.

Передвинувшись к голове, я снова смотрю в глаза парню — жизнь покинула их. Скука и тлен в бездне глазниц. Указательным пальцем правой руки я давлю на внутренний угол глаза, погружая его в отверстие, чтобы потом резким движением вывернуть глазное яблоко наружу. То же я проделываю с другим глазом, и тоже пальцем правой руки.

Когда я поднимаю ладонь с лежащими на ней глазами парня, я чувствую непередаваемое удовольствие.

Почему я раньше не делал этого? Ведь сразу понятно, что именно в глазах сохраняется «кА», и жертвы, принесенные в прошлые годы, всего лишь бездушные тени в мире моей Богини.

Я складываю глазные яблоки в специально приготовленные сосуды и приступаю к самой тонкой части моего ритуала. Когда я веду скальпель по коже правой щеки, то понимаю, что он затупился. Острие скальпеля уже не режет, а рвет ткань. Впредь мне наука. В следующий раз я начну с лица, и только потом — тело и конечности.

Закончив с лицом, я надеваю пластиковый чехол на скальпель. Последнее действие указательным пальцем правой руки вокруг головы, лежащего на полу тела, словно я очерчиваю его тень, — и все. Моё творение готово.

Я встаю. Сверху смотрю на свой труд и улыбаюсь.

Прекрасно. Получилось даже лучше, чем я предполагал. Есть много мелких дефектов, которые мешают воспринимать мой труд, как идеальное творение, но это пустяки по сравнению с тем, что это мой первый шаг на долгом пути. Первые шаги всегда трудны, но зато как они прекрасно выглядят со стороны, когда смотришь на произведение рук своих отстраненным взглядом истинного ценителя.