Татьяна Харитонова - Цена одиночества
Отнести хоть хлебца батюшке, да огурцов трошки набрала утром. Его, поди, оглоеды и не кормят. Теперь и Соню взяли. Вот беда — то…
***
Марк подошёл к храму. Был он каменным крепким. Большие деревянные двери были закрыты. Во дворике, на зелёной луговине, виднелись кресты. Вокруг зелёной стеной — кусты сирени. Чуть поодаль, обгорелый сарайчик, наверное, тот, который подожгли. У храма — две скамейки с красивыми узорными спинками — видно какой-то сельский умелец расстарался во славу Божью. На скамейке, свернувшись пушистым калачом, спал рыжий котяра. Услышав шаги, приподнял рыжую голову, тоскливый кошачий взгляд царапнул по сердцу — и снова опустил. Вокруг — тишина. Такое ощущение, что в селе и нет никого. Из-за огороды мелькнула белобрысая голова. Мелькнула и исчезла.
— Эй, ты, боец, выходи! Разговор есть!
Повисла тишина, потом голова вынырнула снова.
— Эй! Давай сюда! Не ховайся. Свой я..
Из-за загороды вышел парнишка лет одиннадцати, в портах холщовых и рубахе. Светлые, выгоревшие на солнце волосы торчали непослушными вихрами. Серые глаза поглядывади настороженно. Чужой.
— Тебя как кличут, парень?
— Андрей я.
— А по батюшке?
— Петрович. Только нету тяти. Забили на войне. С мамкой живу.
— С мамкой, говоришь? Это хорошо. Мамка не даст помереть. Скажи мне, брат Андрейка, как мне в храм попасть?
— А вам зачем?
— Ну как зачем? Зачем люди в храм ходят?
— Путные — Богу молицца, а бандиты — грабить.
— Ну, разве я похож на бандита?
Андрей посмотрел уважительно на бушлат, на бескозырку.
— А ножичек у вас настоящий?
— Эх ты, ножичек! Это кортик, самый что ни есть настоящий.
— У всех моряков такие?
— Нет, только у офицеров.
— А вы — морской офицер?
— Нет, кортик мне случайно достался.
— Здорово. А можно подержать?
— Отчего же? Можно, конечно. Только ты мне не ответил.
— Так ключ, вот висит, сбоку. Отец Иоанн его всегда здеся и держал. — Вспомнив отца Иоанна, мальчишка шмыгнул носом, вытер набежавшую слезу. Кот на скамейке поднял голову, спрыгнул, потянулся, выгнув спину рыжим колесом, подбежал к мальчишке, стал тереться об ноги.
— Минька, Что ты? Пойдём со мной!
— Минька? Твой кот?
— Нет. Отца Иоанна.
Мальчишка неловким движением потёр завлажневшие глаза, — скучает по хозяину.
— Ты знал его?
— Как же не знать. Год рядом был. Он доверял в алтаре прислуживать. Даже стихарь[51] сшил мне. Хороший был. На рыбалку ходили с ним. Он нам и дрова помогал рубить, тяти-то нет. Бабке Фотинье помогал. — Тут Андрейка не выдержал и заревел, прикрываясь рукавом серой рубахи.
— Ладно. Не реви. Что же теперь.
— Ага! Убили человека среди бела дня. Ни за что!
— Как это?
— Он в храм не пускал. А вы знаете, чего не пускал?
— Чего?
— Так, Литургия. А они пьяные были, да с ружьями. Разве возможно так то?
— У них задание было, важное. И никто не имел право препятствовать.
— Какое задание?
— Крест золотой и другие ценные вещи нужно отдать. В фонд голодающих.
— Так нету ничего. Нету.
— А где? Ты ведь в алтаре прислуживал? Когда в последний раз все это видел?
— Так не видел ничего! Даль Бог, не видел. Отец Александр на последней Литургии служил, и крест был простой, и потир. Он ведь не всегда их доставал, только на свята.
— Откуда доставал?
— Так шкафчик есть. В алтаре.
— Веди к шкафчику!
— Нет! Благословения на то нет, не пойду. — Андрейка, сжался, как пружина, исподлобья глянул на Марка.
— Это приказ. — Марк положил руку на кортик.
— Убьете? Как отца Иоанна?
— Дурак ты, нужно мне грех на душу брать! А вот ценности все равно придется сдать. Тебе батюшку не жалко? И Леру? То есть Соню?
— Их забьюць?
— Что ты заладил: забьюць. Не убьют, вышлют, куда подальше. На Соловки, слыхал? А оттуда не возвращаются.
— А где это? — Андрейка взял кота на руки, стал гладить рыжую спину. Кот замурлыкал, словно перебирал струнки кошачьей балалайки.
— Белое море. Слыхал?
— На севере? Слыхал. — Прижал Миньку покрепче, тот даже мурлыкать перестал. — Студёно там?
— Студёно. Условия злые. Не выживет отец Александр.
Андрейка заплакал, прижал лицо к спине кота.
— Хватит слёзы лить. Спасать надо.
Андрей посмотрел на Марка, словно что-то вспоминая, потом решительно:
— Без благословения отца Александра не пойду. Решит он — значит так и будет. Нет — на все воля Божья.
— В кого ты такой упрямый? Не понимаешь меня?
— Меня батюшка учил так. А иначе никак. Нет.
Недетская серьёзность и упорство мальчишки рассердили Марка. Он не знал, как быть дальше. Ну, допустим, он найдет ценности. И что? Отдать Петрухе? Где гарантия, что священника отпустят? Еще день—второй он сможет продержаться в качестве уполномоченного, а потом? Надо действовать. Отдать приказ отпустить батюшку и Леру? Допустим, священник уедет, спрячется где-нибудь у родственников. Без золота не отпустят. А с Лерой что делать?
Марк сел на скамью возле храма. Кот соскочил с Андрейкиных рук, выгнул спинку колесом, потянулся и легко, словно упругий мяч, прыгнул на скамейку, посмотрел янтарными своими глазами укоризненно.
— Что смотришь? Показывай, где золото!
Кот спрыгнул и пошёл по едва заметной среди травы тропке, распушив рыжий хвост.
— Куда это он? — Марк как зачарованный, смотрел на кончик рыжего хвоста среди травы.
— Да мало ли? У Миньки дел много, теперича на самообеспечении, что словит — то и съест.
— А тропка куда ведёт?
— Так к речке, речка там. Внизу. Правда, узкая здеся. Но посередке — глубина — два моих роста. Окуньки ловятся, карасики с ладошку попадаются.
— Пошли, посмотрим?
— Не, не могу, мамка звала, надо воды наносить, Ругацца будет. — Андрейка как-то очень уж поспешно повернулся к калитке и бегом помчался, поднимая пыль на дороге голыми пятками.
Марк задумался. На самом деле все просто в этой задаче. Если ценности были в алтаре, то куда им деться из села? Три человека: отец Александр, отец Иоанн покойный и алтарник, мальчуган Андрейка. Кто-то из них. Иоанн уже не скажет, отец Александр не станет говорить, не для того прятали. Остается мальчишка. Слишком быстро улизнул. Этот тоже стойкий оловянный солдатик — без благословения ни-ни. Только вот зачем спрятали? За границу уехать? Вряд ли. Кощунство такое не попустит человек с таким лицом. Марк вспомнил фотографию в Лерином доме. Зачем спрятал ценности? От поругания, от разграбления. Это понятно. А дальше-то что? Дальше? Будут лежать в тайнике до поры, до времени. И вряд ли в хорошие руки попадут. Сколько вот таких тайников разграблено случайными людьми, вывезено, переплавлено, и поныне неизвестно, где они? Ну, а если я найду, вот так, возьму и найду? И что? Это ведь не червонцы, за керосином в лавку не пойдёшь. Господи! Для меня ли предназначено сие?
Марк пошёл по тропинке, сбегающей вниз. Высокая трава путалась, мешала идти. Желтые лютики, сиреневые колокольчики появлялись цветными яркими пятнами. По тропке ходили мало, один, максимум два человека, трава смята слегка. Обогнул большой серый камень. Рядом с ним трава вытоптана, может, сидели на нём? Камень большой, остатки ледника, огромный просто. Если солнце нагреет — просто лежанка. Внизу в зарослях ивняка бежала небольшая речушка. Песчаный бережок желтел влажным песком. Совсем неглубокая, журчала она по камушкам. Такой красивой речки Марк давно не видел. На противоположном берегу ивы полоскали свои зеленые ветки в воде. Маленькая стайка рыбешек пронеслась возле берега. И тут он заметил кота. Тот притаился у воды, наблюдая за рыбками. Марк испортил ему рыбалку. Кот недовольно зажмурился и мяукнул, словно ругался.
— Прости, Минька, я тебя не приметил вначале. Рыбу ловишь?
Кот отрывисто мяукнул ещё раз — ну что за глупые вопросы?
— Понял, твой хозяин здесь рыбачил, Андрейка рассказывал. Вот ты по старой памяти сидишь здесь. Пошли! Я тебя накормлю, раз так случилось. Правда, сам не знаю, что меня ждёт. Но всё лучше, чем одному здесь. Ждать нечего, не вернётся твой хозяин. Кот, словно понимая, потрусил впереди по тропинке, подошел к камню, потерся рыжим боком, а потом запрыгнул на прогретую солнцем поверхность и растянулся во весь свой кошачий рост.
— Что разлёгся? Не пойдешь со мной? Ну, как знаешь, дружище. — Марк зашагал вверх по тропинке.
***
Вечерело. В комнатушке стало почти темно. Выходила она крошечным оконцем в сад. Отец Иоанн зажёг свечу на столе. Маленький огонек высветлил щербатый стол, кусочек стены из брёвен, проконопаченных мхом.
Лера очень устала от жесткой лавки, хотелось на улицу, на свежий воздух. Да ещё голова разболелась. Она поднялась и стала ходить от окошка к двери.
— Устала, Сонюшка?
— Устала. Голова разболелась.
— Садись. — отец Александр достал из кармана подрясника маленький пузырёк, открутил крышечку, протянул Соне?
— Намажь виски и лоб.
