Татьяна Харитонова - Цена одиночества
— Девка-то хоть хороша?
— Ледащая. Кожа да кости. Бренчать, как идеть. Но в военное революционное время сгодится и такая.
— Девку не трогать.
— Феликс …
— Эдмундович!!!
— Эдмундович! У нас в селе девки — кровь с молоком!!! Выбирай любую. Зачем вам эта малахольная?
— Ладно, разберемся. А пока определи меня в хату. Потише чтобы было. Сутки не спал. Пешком шёл. Места у вас дикие. Не пройти, не проехать.
— Это так. Тольки зимой, кали лёд на Каспле ложится — дорога коротка. А так — вокруг, вдоль болота. И як вы не заблукали? И один? Не страшно?
— Прошёл. Задание партии.
— Гэта да. Задание партии — святое.
— Какое?
— Тьфу ты! Ну, значится, важная справа[19], не требующее отлагательства.
— Что за тьфу? Отвечай по форме. Ты боец? В каком звании? Что за форма? Буденовка на голове, а на заднице — штаны в полоску, как у контры недорезанной.
— Дык у нас трудно с этим делом. Что нашёл, то и напялил.
— Напялил. Тоже мне, революционер. Дисциплина в селе как?
— Нормальная дисциплина. Все по хатам. Бояцца. Дьякона расстреляли — вот и дисциплина.
— За что?
— Попа прикрывал. Мешал в церковь войти. Да туда ему и дорога. Всю дорогу макушку пилил своим Господом. Вот и спас его Бог его. Как же. Держи карман шире.
— Дьякон местный?
— Монах. Год назад приблудился. Монастырь разорили, так они, недобитые которые, разбежались. Вот он до нас и дошёл. У нас ещё службы в храме были, вот он стал прислуживать. Голосище, скажу тебе — как начнет «Верую»[20] — стены потрясывались.
— За что расстреляли?
— Так, сказал, вроде. Когда за попом пришли, он встал у двери и ни с места. Сказал, пока Литургия не закончится, никого не допустит в храм. Здоровый был, разметал наших, как снопы ручищами своими. Всё просил:
— Православные, не доводите до греха, не дайте кровь пролить. Мы же братья. Из одной чаши причащались.
— А вы?
— Ага. Так и послушали. — заржал.
— Он один защищал церковь?
— Бабы визжали.
— А мужики?
— В сторонке в основном. Правда, были и те, кто назад отступил, креститься начал. Но мы их быстро нейтрализовали. Он до последнего держал дверь. С первого выстрела упал поперёк входа. Еле оттянули.
— А поп?
— Когда в церковь зашли — отец Александр на полу молился перед алтарём. Пал ниц. Ни потира, ни золотого креста не было. То ли он раньше спрятал, то ли как ещё. Короче, брать было нечего. Обшарили весь алтарь. Попа вывели на улицу связанного, связали прямо там. Он белый весь, казалось, сбрендил, губы только шевелятся.
— С ума сошел?
— Ан нет, ничего не стало с ним. Уже неделю сидит в каталажке, не ест. Знаю, что у него Евангелие было с золотом на переплете. Все вынесли, святоши.
— Наша задача — найти. Для того меня губчека и направило. Значит так. Первое — на постой определится.
— Так, к Фотинье. Бабка одна живеть. Вот к ней и пойдём.
— Веди. Что за бабка?
— Бабка как бабка. Травы ведае. Чисто у хате, одна живе. Самое то место, тихо вам там буде. Можа, чаго и разведаете между делом. Она в церкви завсегдатайка…
***
Фотинья была в огороде. На крик Петрухи выглянула, вытирая руки о передник.
— Опять ты, охальник! Мало цябе сёння?
— Молчи, бабка! Революция тебе большое доверие оказывает. Будет у тебя жить уполномоченный. Гляди, в чистую горницу его определи. Покорми товарища.
— Чым кармить-то? Выгребли усё.
— Найдешь. Без разговоров. Гляди мне.
— Бяда на селе, кали лебеда на столе. Последнее сгребли у народа, ироды.
— Но-но! Башкой кумекай! Перед кем говоришь? Уполномоченный! Загремишь, куды Макар телят не гонял.
— Не пугай! Пуганая я, Петька. Бог не выдасць — свиння не съесць.
— Ну, пустил бы я тебя в расход, как петуха твоего. Да пожалел. Доживай.
— Брахаць — не цэпам махаць.[21] А по мне, так и не одной жизни такой не трэба[22]. Сорамно[23] глядець, что робицца.
— Всё, Разговорчики. Феликс Эд-мундавич. Праходьте у хату. Отдыхайте с дороги. Я туточки, во дворе Митяя оставлю, кали што — посылайте за мной.
— Свободен. Никуда из села не отлучаться. Жди моих распоряжений.
— Слухаюсь. — Петруха вытянулся по струнке, развернулся и зашагал по улице.
— Ну что, Мундович, у хату? Ци як? У нагах прауды няма.
— Спасибо. Только я Эдмундович.
— Што ты, милок, разве ж я прошамкаю такое? Мамка то, як цябе величала?
— Сынок величала. Нет мамки только.
— Памерла?
— Померла.
— А у Бога-то веруешь? Сынок? Хотя, чтой-то я, старая, уполномоченный ты — отворила дверь, пропустила вперёд.
Вошли в хату. После солнечной улицы в хате было темновато. В красном углу мерцала лампада. На деревянном столе лежала белая вышитая по краям красным крестиком скатерка, стоял глиняный жбанчик.
— Попить можно, бабушка?
— Пей — достала с полки кружку, налила полную.
— Что это?
— Квас. Не усе с прыпасом, пожывешь и с квасом, а порой да и с вадой. Сока бярозовага вясной наготовила, квас добрый на ём. Жить тут будешь. — Фотинья провела уполномоченного в светлую горницу. Она была, как две капли воды похожа на ту, что в доме у Лериной бабушки. Такая же кровать с горкой белоснежных подушек, стол с кружевной скатертью.
— У хату вошёл, лба не перекрестил? Нехристь?
— Почему же, крещёный я. — Перекрестил лоб.
— Чаго ж прыехал? Бачу, хлопец ты непростой. Городской, кость тонкая. Тяжелее книжки в руках ничога не держишь. Вучоны?
— Учился в университете.
— Грамотный. Гэта добра. Чаму же вучыли цябе, милок? Да ты сядай да стала, у нагах прауды няма.
— Всему учили понемногу.
— Образование. А слово гэта, ад якога слова произошло?
— Образ?
— Образ. Божий образ. Нам не постигнуть николи, што Господь сотворыу.. Любая травинка на целый университет работы задаст, кали яе пачать вывучать падрабязна[24].
— Наука ответ даст на любой вопрос. Наука.
— Ой, милок, наука. Даст ответ, а следом — сто пытаннеу[25] поставит. Не дагнать ей…
— А вы грамоту знаете?
— Якая у бабки грамота? Печка да уздечка.
— Откуда же про науку рассуждаете?
— Кончыу курс навуки, ведае аз да буки. Аз Буки Веди. Я Бога ведаю. С гэтаго усё пачынаецца. А кали не с гэтага, то якая навука? Странный ты, уполномоченный. На наших не похож. Есци хочашь?
— Не мешало бы.
— Давай. Не обессудь тольки. Бульбы наварыла. Зараз тольки бульбай и трымаемся.[26] Да ты не саромейся[27], сядай. Вось соль, макай. Без соли, без хлеба худая бяседа. Жаль, петуха майго сення забили, курам-турбота.[28] Бабьи города недолго стоят. Пропали мои куры.
— Кто порешил?
— Да, герои наши. З Соней кали вяли, вааружились да зубоу, а Генерал мой им и попауся пад гарачую руку.
— Соню?
— Соню. Я цябе папрасить хачу, уполномоченный. Отпустил бы ты гэту деуку, што с яе? Ты тут новый, покуль не ведаешь ничога. Глупая эта затея — на Соню надеяться у гэтай справе[29]. Яна, як и ты, давно тут не живе. А батюшке душу рвать не трэба. Ён и так еле живой, на его вачах[30] отца Иоанна расстраляли. Мученик, царствие небесное. — Бабушка перекрестилась, горестно всхлипнула каким-то птичьим тонким клёкотом.
— Нам ценности нужны церковные. Их надо вернуть государству. За укрытие — смерть. Батюшка ваш уж больно несговорчивый. Помогите ценности вернуть — отпустим и Соню и отца Александра. Вы, говорят, с батюшкой в дружбе?
— А ты прыйшол выпытать у мяне? Не ведаю ничога. Иконы мы забрали, Гэта прауда. Пра астатнее не ведаю, милок. Да абразы[31] вам на што? Покуражиться? Так Бог попираем николи не будзе. А сваю душу навек испаганишь.
— Антиминс[32], наперсный крест золотой? Евангелие? Что там еще? Лжица?[33] Это всё где?
— Что ты, милок? Бабе в алтаре николи не бывать. Нам ли, бабам, о таких святынях ведать? Ангелы небесные спустились с небес, не допустили до беды. Кали храм стали палить — дождь пошёл. Ни воблачка на небе, ни тучки. Вось таки цуд[34]. Кто ж ведае, где усё гэта? Божья воля.
— Вы же понимаете, что ситуация сложилась безвыходная? Сейчас тучка вас не спасет. Дело пахнет кровью.
— Странный ты. Вроде ихний, а гаворыш не так. Не зразумею нияк, хто ты? Ци сгубиць, ци дапамагчы хочаш?
— Голод начался? Слыхали? Нужны средства, чтобы спасти голодающих.
— Ай-я-яй! Цель иншая[35] — убрать церкви наши. Баяцца, як чорт ладана. А гэта так, прикрытие. Где же голода не будзе, кали мужыкоу, на яких вёска трымаецца, у Сибир с голым задам адпрауляюць? Хто застаецца? Митяй? Петруха? Да им лишь бы не рабиць. — Фотинья собрала со стола посуду, сложила рушничок. На том тыдни[36] Федос, сосед в городе был, из Вознесенского собора хацели вынести усе, так люди встали намертво, кажа, чалавек трыста прыйшло.
— Товарищ Троцкий приехал в Смоленск и лично следил за тем, как экспроприировали церковные ценности.
