журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин
Испрашивая разрешение стать издателем... я сам чувствовал все неудобства этого предприятия. Я был к тому вынужден печальными обстоятельствами. Ни у меня, ни у жены моей нет еще состояния. Я хотел стать журналистом для того лишь, чтобы не упрекать себя в том, что пренебрегаю средством, которое давало бы мне... доход и избавляло от затруднений. Мне деньги нужны, нужны! Чтобы уплатить все мои долги и иметь возможность жить, устроить дела моей семьи и наконец без помех предаться своим историческим работам и своим занятиям, мне было бы достаточно получить взаймы... Но последний исход почти невозможен в России, где закон предоставляет слишком слабое обеспечение заимодавцу и где займы суть почти всегда долги между друзьями и на слово.
Я деньги мало люблю, но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости. До сих пор был я, слава Богу, независим и жил своим трудом. Б работе ради хлеба насущного, конечно, нет ничего для меня унизительного; но, привыкнув к независимости, я совершенно не умею писать ради денег, и одна мысль об этом приводит меня в полное бездействие.
Варварство нашей литературной торговли меня бесит. С-н опутал сам себя разными обязательствами, накупил романов и тому под. и ни к каким условиям не приступает; трагедии нынче не раскупаются, говорит он своим техническим языком. А книжная торговля, как и всякая другая, имеет свои сроки, свои ярмарки, так что оттого, что книга будет напечатана в марте, а не в январе, сочинитель может потерять несколько тысяч рублей, а журналист несколько сот подписчиков.
Если бы мы еще были очень беспечны, легкомысленны, сумасбродны — ничуть не бывало. Обнищавшие и унылые, мы тупо подсчитываем сокращение наших доходов.
Но деньги — дело наживное. Главное, были бы мы живы. Были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы... буду жив, будут и деньги... Недаром же пустился в журнальную спекуляцию — а ведь это все равно что золотарство, которое хотела взять на откуп мать Б-ва: очищать русскую литературу есть чистить нужники. Сам съешь! — ...все наши журнальные шит и критики основаны на сам съешь. Б-н говорит Ф-у: ты лжешь, Ф-в говорит Б-ну: сам ты лжешь. П-й говорит П-у: ты невежда. П-й возражает П-му: ты сам невежда, один кричит: ты крадешь! другой: сам ты крадешь! — и все правы. Было время, литература была благородное, аристократическое поприще. Ныне это вшивый рынок. Мы все больны — кто чем. Мы живем в дни переворотов — или переоборотов (как лучше?). Никогда порядочные литераторы вместе у нас ничего не произведут! все в одиночку. Грустно, брат, так грустно, что хоть сейчас в петлю...
Посидим у моря, подождем погоды. Все смуты похожи одна на другую. Не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее!
У меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи еще порядочным человеком, я получил уж полицейские выговоры и мне говорили — вы не оправдали и тому подобное. Что же теперь со мною будет? В вопросе счастья я атеист... Впрочем, ничего не ушло. Может быть... я буду хозяин нового журнала.
Публика наша глупа, по не должно ее морочить. Издатель журнала должен все силы употребить, дабы сделать свой журнал как можно совершенным, а не бросаться за барышом. Лучше уж прекратить издание...
Удовольствие читателей, коих уважаем, есть лучшая из всех наград. У нас все, елико напечатано, имеет действие на святую Русь. Нынешняя наша словесность... должна быть благородна-независима. Что касается слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное — истина, искренность.
Всякий знает, что хоть он расподличайся, никто ему спасибо не скажет... — так лучше ж даром быть благородным человеком.
Не знаю, чем провинились русские писатели, которые не только смирны, но даже сами от себя согласны с духом правительства. Но знаю, что никогда не бывали они притеснены, как нынче... Мы... должны соединиться. Но беда! Мы все лентяй на лентяе — материалы есть, материалисты есть, но... где найдем своего составителя? Мы слишком ленивы, чтобы переводить, выписывать, объявлять, etc. Это черная работа журнала; вот зачем и издатель существует... Еще беда: мы все прокляты и рассеяны по лицу земли — между нами сношения затруднительны, нет единодушия... Ничего легче б не было: если б мы были вместе и печатали бы завтра, что решили за ужином вчера...
Плохо, ваше сиятельство. Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы. Не найдется ли между вами Ноя, для засаждения винограда? На святой Руси не штука ходить нагишом, а хамы смеются.
Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине могут привести в отчаяние. А глупцы с благоговением слушают человека, который смело все бранит, и думают: то-то умник!
Но жизнь все еще богата. К тому же журнал... Не хандри. Хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу.
Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя: как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал... барахтайся в грязи отечественной и думай:
Отечества и грязь сладка нам и приятна.
... Не сообщаю ни политических, ни литературных новостей, думаю, что они надоели вам так же, как и всем нам. Нет ничего более мудрого, как сидеть у себя в деревне и поливать капусту. Все перемелется, будет мука. Что более вам нравится? запах розы или резеды? — Запах селедки. Знаешь разницу между пушкой и единорогом? Пушка сама по себе, единорог сам по себе... Ты видишь, что кроме пословиц ничего путного сказать тебе не сумею.
Дай бог вам всем здоровья, друзья. Покамест желать лучшего нечего. “
Довольно. Знатоки, возможно, с первых строк узнали Пушкина. И гневаются — экая наглость, надерганы строчки оттуда-отсюда, смешаны беззастенчиво события, оборваны фразы, спутана хронология. Вольно глупцам и гения под свою гребенку... Да, престранную я проделала работу. Взяла десятый томик академического собрания пушкинских сочинений
