Ольга Онойко - Море Вероятностей
Из колышущейся темноты, цокая копытами, выплыла неописуемой красоты сиреневая кобыла. Верхом на ней без седла и узды сидела Раука. Одета она была только в юбку из кожаных полос, остальное покрывал красивый рыжеватый мех. Раука раздражённо передёрнула волчьими ушами и приподняла верхнюю губу.
— Уже смотрю, — сказала кобыла голосом Фьярте и махнула хвостом. – Это был Половина. Уфриля, позови его.
— А он придёт? – подозрительно спросила Уфриля.
— Он всегда мультиплицируется, когда работает, и каким‑то процентом по коридорам шатается, — сказала добрая Фьярте. – Пускай сюда пришатается, ему всё равно. Половина!
— Половина! – зарычала Раука хриплым баритоном и скосила глаза. Зубы её блестели в улыбке. – Половина, я вижу тебя! Ты рефакторил и сделал хуже! Я тебя укушу!
— Ну хватит, хватит! Совсем запинали бедного Половину!
Голос появился первым, сам Половина Человека материализовался чуть позже. Вася ошалело пялился на происходящее. Выглядел Половина не так, как он успел вообразить. Вторая половина у него всё‑таки была, только была прозрачной и светящейся. Ближе к первой половине свечение угасало, а прозрачность снижалась. Фьярте обернулась к нему и надвинулась, ударив копытом в пол. В лошадином облике она была куда больше и тяжелее Половины, и тот в притворном испуге отшатнулся, загораживаясь руками.
— Видишь, что ты натворил? – грозно сказала Раука. – Поправь.
— Вы издеваетесь? Это ж когда было! С тех пор много пива утекло. Последняя рабочая версия – двадцать шестая! А это восемнадцатая. Думаете, я помню, что я там писал?
— Половина!
Половина вздохнул и почесался где‑то внутри своего светящегося тела.
— А что случилось‑то?
— Вася хочет что‑то починить.
— Я… – начал Вася.
— Ну, дайте я посмотрю, — добродушно согласился Половина.
В первый миг Васю охватила безумная надежда, но на смену ей быстро пришёл скепсис. Полохов отсоединил от предплечья один из кабелей и перекинул его через окно Половине Человека. Программист поймал щупальце и небрежным движением подсоединил к световой ладони. Потом он прикрыл левый, материальный глаз и фальшиво насвистел обрывок какой‑то мелодии. Вася смотрел на него, с каждой секундой мрачнея.
— Вася, ты с ума сошёл, — сказал ему Половина ласково, как ребёнку. – Такие вещи не чинят. Такие вещи выбрасывают.
— Я знаю, — ответил Вася так спокойно, как только смог. – Я хочу починить.
Половина Человека засмеялся, и световая его половина засияла ярче.
— Васенька, – доверительно сказал он. – Что главное в жизни? Главное в жизни – не расстраиваться. Это же неавторский локус. Его надо отправить в dev/null. И не расстраиваться!
Некоторое время Вася просто дышал. Кровь прилила к лицу. Половину хотелось придушить. «Нельзя на них орать, — думал он. – Они рассердятся или, того хуже, шутить начнут. Пусть хоть что‑нибудь сделают! Ну могут же они сделать хоть что‑нибудь…»
— Знаешь, что, Половина? – выдохнул он наконец. – Иди‑ка ты в бан. Не можешь помочь, так хоть не выпендривайся.
Половина не расстроился и не обиделся.
— Вася, — сказал он весело. – Главным образом сейчас я поднимаю кластер вместе со всеми. То, что ты видишь, способно только языком трепать.
— Это заметно.
— Не злись, — улыбнулся Половина. – Раз ты сам знаешь, что делать, давай я тебе отдам мой чёрный маркер.
Полохов ошарашенно воззрился на программиста. Чёрный маркер? Так просто? Маркер, который безуспешно выпрашивают годами, можно получить так, между делом, будто сигарету стрельнул? «Половине просто некогда и лень, — немедля понял он, — вот и весь ответ. Но… даже так лучше, чем никак». Сейчас, когда он подключился к Системам Контроля и Управления через идентификатор демона–аналитика, чёрный маркер уже не был для него таким вожделенным сокровищем. Но он давал кое–какие дополнительные возможности.
— Спасибо, — сказал Вася и погрузился в размышления. Половина вернул ему щупальце–кабель, и Полохов механическим движением подключил его на прежнее место.
— Удачи, Васенька, — сказал ему Ледран. Уфриля улыбнулась.
— Я оставлю подключение к репозиторию, — сообщила она.
— Ага… – рассеянно кивнул Вася.
Координаторы закрыли окно. Стало темнее и почему‑то холоднее. Полохов напряжённо думал, покачиваясь в гнезде из кабелей, будто в колыбели. Снизу на него смотрели Никсы, очарованные и восторженные, и Тэнра, сосредоточенный и печальный.
Вася покусал губы. Теперь он понимал. По крайней мере, начинал понимать. Это было что‑то вроде озарения, и от него на душе становилось легко, холодно и свободно. «Нас мало, — сказали ему люди Лабораторий. – Нас так мало! Мы бесконечно ценны друг для друга. Оттого даже простой каприз, случайная прихоть одного из нас заслуживает внимания и уважения. Но если ты станешь считать свой каприз подвигом, ты совершишь ошибку». Полохов выдохнул и вдохнул. «Это мой каприз, — ответил он Лабораториям. – Я делаю это потому, что я так хочу».
— Ненавижу программистов, — сказал он вслух. – Мультиплицируются почём зря.
И закрыл глаза.
Дисайне закашлялась. Горло драло от сухости. Кашель долго не отпускал её. Под конец приступа в груди начало болезненно ёкать. Наконец Дисайне смогла отдышаться и приподнялась. Первым делом она нащупала оружие. Автомат был при ней, и это было хорошо. Но когда она попыталась встать, щиколотку стиснула тяжёлая боль. Дисайне зашипела и зажмурилась.
— Кел, — услышала она, — осмотри ногу.
Дисайне подняла взгляд. Рядом с ней сидели на корточках двое мальчишек, длинный и короткий. Длинный мальчишка скользнул в сторону и осторожно опустил руки на её лодыжку.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — сказал он ломающимся баском.
Дисайне кивнула. Длинный мальчишка аккуратно прощупал её щиколотку, изредка спрашивая «Больно?» Дисайне послушно отвечала, рассматривая его. Мальчишка был тощий, невзрачный, с унылым лицом второгодника, но пальцы его оказались ласковыми и умелыми, будто у настоящего врача.
— Растяжение, ушиб, перелома нет, — вынес вердикт длинный мальчишка и посмотрел на короткого. Дисайне тоже обернулась – и ахнула восхищённо. Короткий мальчишка был писаным красавчиком, хоть в кино снимай. Ярко–голубые глаза на бледном лице будто светились в ночи. Красавчик опустил длиннющие ресницы и задумался; тени легли на точёное лицо. Поразмыслив, он взъерошил пятернёй тёмные волосы и сказал Дисайне:
— Это Келвиш Рис, наш медик. Меня зовут Аньяль Хеннек, я командир класса.
«Какое имя красивое!» — подумала Дисайне и переспросила:
— Командир?
Аньяль оттянул двумя пальцами воротник куртки. Золотом блеснул приколотый к нему значок. «Мастер выживания», — узнала Дисайне и перестала удивляться. Если маленький красавчик успел сдать такие нормативы, то в опасной ситуации он, конечно, взял ответственность на себя.
— Вы из школы на Парковой? – догадалась она.
— Мы слышали крики, — сказал Аньяль, — выстрелы и грохот. Потом стало тихо. Мы решили осмотреться.
— Это же опасно! Не надо было выходить из школы!
Аньяль пожал плечами. Взгляд его сияющих глаз был холоден, как лёд. Дисайне поймала себя на том, что с каждой минутой Аньяль кажется ей всё менее милым и симпатичным. Он был маленький, совсем ребёнок по виду, он ещё не начал даже превращаться в подростка, и он был ребёнок красивый, как игрушка. Но держался он, словно мужчина, закалённый в боях. Разлад между внешностью и натурой настораживал и тяготил.
— Кто вы? – потребовал Аньяль. – Как вы здесь оказались – одна?
Дисайне потёрла лоб. Лоб оказался липким, она отняла пальцы и увидела на них кровь.
— Это ссадина, — подсказал Келвиш. – Пойдёмте в школу, промоем и заклеим.
— Кто вы? – строго повторил Аньяль.
— Дисайне Франтиш, рядовая Второй Ньюатенской добровольческой бригады, — отчеканила она, будто не маленькому школьнику отвечала, а незнакомому офицеру. – Наш отряд охранял госпиталь. Нас послали к вам. С приказом отвести вас в церковь.
— Ясно, — Аньяль помрачнел. – Сколько вас было?
— Пятнадцать…
— Вы здесь одна.
Дисайне потрясённо огляделась.
Последнее, что она помнила – как все шарахнулись к стенам, увидев движение в конце улицы. Пятнадцать щелчков прозвучали как один: все разом сняли автоматы с предохранителей. Но это оказалась всего лишь ездовая кура. Ополоумев от страха, кура во весь опор неслась по прямой и хрипела, не в силах больше кричать. Она была вся в крови, и у неё были сломаны крыло и клюв. Ирвин пристрелил бедную птицу.
— А где же… все? – пролепетала Дисайне.
— Вы здесь одна, — повторил Аньяль бесстрастно. – А скамейка, которая повредила вам ногу – из парка в двух километрах отсюда.
Дисайне беспокойно подтянула к себе автомат. Что случилось? Что вообще могло случиться? На них напали, это кажется ясным. Неужели отряд ушёл, оставив её одну, без сознания? Даже если ребята решили, что она погибла… Они не бросили бы её просто лежать на улице! А если погибли они – то где их тела? Их унесли мицариты? Зачем? Может, из госпиталя пришла авиетка и забрала раненых и убитых, а Дисайне измученные медики не заметили?.. Все объяснения, какие она могла придумать, казались одинаково нелепыми.
