Паромщик - Джастин Кронин
– Знаю.
– Поэтому, когда пойдешь обратно, внимательно смотри под ноги, – улыбается ей Паппи.
Он уходит. Тия провожает его взглядом. Солнце село. На небе одна за другой вспыхивают звезды. Тия ищет Проктора, пытаясь разглядеть среди множества звезд огни «Ораниоса». Напрасно: корабль давно улетел, описав широкую дугу вокруг Солнца. И все же Тия должна попытаться.
Она беременна. Это произошло в ту ночь, на крыше. Тия знает об этом с тех пор, как попала в переднюю. После внезапного исчезновения доктора Пэтти она вдруг услышала странный звук. Для остальных передняя была местом воспоминаний, а для Тии, спавшей за двоих, кое-чем другим. Она пошла на звук, открыла дверь в конце коридора и поняла, откуда он исходит. Колыбель, а в колыбели – мурлычущий сверток. Младенец, завернутый в голубое одеяльце. Мальчик. Тия взяла его на руки. Младенец еще немного помурлыкал, а потом прижался к ней и затих. Какое чудо – держать в руках это удивительное новорожденное существо! Из-за занавесок детской струился утренний свет, на деревьях щебетали птицы. Она поднесла малыша к окну, чтобы показать ему деревья и птиц. «Это мир, – шептала она. – Видишь? Это трава, это деревья, а это птицы, распевающие на деревьях». Тия стала напевать колыбельную, единственную, которую знала. «Сны текут рекой широкой, Дух Святой к нам снизошел…» Старая песня, вдруг всплывшая в памяти. Где она слышала эту колыбельную? Наверное, в детстве кто-то пел ей. «Все смеются и ликуют, гостя окружив толпой. Спи, прекрасный мой малютка, крепко глазоньки закрой». Стоя у окна, Тия качала этот чудесный сверток, своего младенца, прижавшегося к ней. Качала и пела. Так она стояла, преисполненная покоя и радости, пока все вокруг не погрузилось во тьму.
«Все будет хорошо», – думает она. Эти слова она сказала бы Проктору, если бы могла. Все будет хорошо.
Эпилог
Лица на звездах
Пусть ваше нежное дыханье мои наполнит паруса,
Иначе рухнет это начинанье…
У. Шекспир. Буря
Директор Проктор Беннет откидывается на спинку стула, сцепляет кончики пальцев и поглядывает серьезно и спокойно на двух детишек, стоящих перед ним. Он выдерживает драматическую паузу, устало вздыхает и говорит:
– Ну? И как это выглядело в вашем изложении?
– Она меня ударила! – выскакивает вперед Набиль. – Я ничего не делал!
– Врешь! – кричит Регана. – Это он все начал!
– Я не начинал!
– Нет, начинал!
– Довольно.
Оба замирают.
Проктор продолжает:
– Меня совсем не интересует, кто на сей раз затеял ссору. Сентябрь не успел начаться, а мистер Корделл уже по горло сыт вами. По горло. Вам понятно? – (Оба кивают, устремив взгляд в пол.) – А дальше будет вот что. Отныне вы становитесь лучшими друзьями. На большой перемене вы будете завтракать вместе. На других переменах будете вместе гулять и играть. Если я выгляну из окна или пойду по коридору и увижу только одного из вас, это очень огорчит меня. Да, вы уладите свою ссору и станете друзьями, нравится вам это или нет.
Лица обоих полны ужаса.
– Вы… вы не можете! – выпаливает Регана.
– Это совсем не честно! – кричит Набиль.
Не обращая внимания на их протесты, Проктор продолжает:
– Я еще не все сказал. Вы обязаны извиниться перед мистером Корделлом. Вечером каждый напишет ему письмо. В письме вы чрезвычайно подробно расскажете о своей ошибке и выразите сильнейшее сожаление. Дам небольшую подсказку: крайнее сожаление. Завтра утром вы первым делом принесете письма мне, а я передам их мистеру Корделлу. Поняли?
У обоих такой жалкий вид, что Проктору хочется смеяться. Подружиться! Ужас! Ну и наказание!
– Регана!
– Да, директор Беннет.
– Что «да»?
– Да, я поняла.
– Что именно ты поняла?
Девочке очень трудно произнести эти слова.
– Мы будем друзьями. Мы напишем письмо.
Проктор переводит глаза на Набиля:
– А ты что скажешь?
– Понял. Согласен.
Вполне ожидаемо: мальчишка словно родился юристом и обо всех случаях несправедливого обращения с собой заявляет сразу же, причем весьма аргументированно. Лаконичный ответ говорит о недовольстве. Проктор грозно вскидывает брови. В его арсенале полно таких «учительских» жестов.
– Что ты понял? И с чем согласен?
Набиль открывает рот, готовясь выдать новую порцию возражений, но передумывает, понимая, что это может выйти ему боком, и делает попытку вывернуться.
– То, что она сказала. Нам нужно это… понравиться друг другу.
– И?..
Порой слова из этого сорванца нужно вытаскивать клещами.
– Написать мистеру Корделлу, что мы сожалеем.
Глядя на ребят поверх кончиков сцепленных пальцев, Проктор делает еще одну паузу, короче первой. Это у него называется «театром сурового учителя».
– А теперь исчезните, – командует он.
Обоих как ветром сдувает. «А ведь они хорошие ребята», – думает Проктор. Хорошие в том смысле, в каком все дети могут быть хорошими, если научить их этому. То, что он усвоил на собственном опыте, работая преподавателем, пока не стал директором Академии раннего обучения. К тому же Набиль и Регана – самые смышленые в их классе. Эймос ему так и сказал. Вот и причина, по которой они не переносят друг друга.
Проктор возвращается к бумагам: проверяет журналы успеваемости, просматривает заявки на школьную мебель и наглядные пособия. Затем пишет записку учителям, напоминая об отчетах по оценкам за первый семестр, конец которого не за горами. Он не замечает, как летит время, и заканчивает работу одновременно со звонком с последнего урока. Потом идет по коридорам, откуда еще не выветрился запах детского пота. На стенах вывешены творения учащихся, в том числе вдохновляющие плакаты («Хочешь подружиться – сам стань другом!»), а доски объявлений пестрят разношерстными бумажками. У самого выхода его окликают.
Это Уоррен с медицинским саквояжем в руке. На шее болтается стетоскоп. Он весь день проводил медосмотр учащихся, и это сразу видно: волосы всклокочены, одежда измята, на рубашке – коричневое пятно, о происхождении которого Проктор решает не спрашивать. Медосмотры – одно из нововведений муниципального отдела здравоохранения, который возглавляет Уоррен.
– Как успехи? – спрашивает Проктор. – Выглядишь так, будто тебя стащили с лошади.
– Ты об этом? – Уоррен тычет пальцем в пятно. – У него совсем другая история. Ситуация на празднике стала слегка неуправляемой.
– Не припомню, чтобы сегодня мы устраивали праздник.
– Проктор, Проктор! Как, по-твоему, можно заставить тридцать первоклашек разинуть рот и сказать «А-а-а»? Они должны что-нибудь за это получить. Например, кексы.
– Я и не знал о таком методе.
– Этому нас учили в медицинской школе. Во вторую очередь.
– А чему
