Паромщик - Джастин Кронин
– Что значит – нет? Где они?
– Все отряды стянуты к дамбе, – отвечает Кэмпбелл. – Похоже, там собралась половина населения Аннекса. Они намерены двигаться на Просперу.
– Элиза, просыпайся!
Кто-то трясет ее за плечо. Чей-то голос окликает ее по имени.
– Элиза, прошу тебя. Ты должна выбраться из сна.
Нет, она не спит. Но и сказать, что она бодрствует, тоже нельзя. Она толком не понимает, где находится. То в фургоне, то в море, которое одновременно есть время, вечно простирающееся во всех направлениях.
– Ты меня слышишь? Надо, чтобы ты слушала мой голос. Элиза, следуй за моим голосом.
Как все ужасно, как печально. Будь рядом Проктор, он бы объяснил, что с ней творится. Взял бы ее на руки и вернул к себе самой. Тогда мир снова обрел бы смысл. Потом она вспоминает, что сама ушла от Проктора. Почему? Это было глупо и жестоко. Она бросила его и гуляла по дорожкам сада (сада Каллисты) (сада Джулиана) (они перебрались сюда после какого-то ужасного события). Гуляла, зная, что он следит за ней. Чувствовала на себе его взгляд. Но пойти к нему не могла, даже не могла поднять головы, чтобы встретиться с ним взглядом, потому что тогда она вспомнила бы.
А ей не хочется вспоминать.
– Мне нужно, чтобы ты немедленно пробудилась.
Она послушно открывает глаза. Море и сад исчезают. Ее окружают стенки трясущегося металлического ящика; она видит очертания мужского лица. Слабый свет, проникающий сквозь окошко в стенке, делает лицо более узнаваемым. Кажется, это Уоррен? Так и есть.
– Элиза, ты проснулась? Слава богу.
Только сейчас она замечает на правом запястье Уоррена наручник, цепь которого прикреплена к поручню, вделанному в стенку. Неужели он совершил преступление?
– Ты сможешь сесть?
Сесть?
– Давай я тебе помогу.
Уоррен протягивает свободную левую руку и осторожно приподнимает Элизу, помогая ей сесть. Оказывается, и она прикована к поручню. Значит, их обоих за что-то арестовали.
– Куда мы едем? – спрашивает она.
– А ты не помнишь?
Она качает головой. Боже, до чего здесь холодно! Неужели этот жуткий холод не прекратится?
– Нас везут на Питомник, – говорит Уоррен.
– Какой еще питомник?
– Это такое место, вроде детской, – поясняет он.
Значит, детская все-таки есть? После слов Уоррена Элиза вспоминает: конечно есть. По коридору, вторая дверь справа. Проктор хорошенько смазал петли, чтобы они не скрипели. Там бледно-розовые стены с оттенком серого, под ногами белый ковер, а из окон виден бассейн (какой еще бассейн?). А вокруг тихо, невероятно тихо. У Элизы в руках нежный маленький комочек. Она стоит у окна, качает этот комочек и шепчет: «Тише, тише. Хватит хныкать. Успокойся, моя малышка…»
– Элиза, ты здесь? – Уоррен щелкает пальцами перед ее лицом. – Элиза!
Мысли стремительно возвращаются обратно. Уоррен. Фургон.
– Мы должны это прекратить.
Она все лучше осознает происходящее. По лицу Уоррена видно: он чем-то напуган.
– Заранее прошу прощения за то, что я сейчас сделаю, – говорит он, беря ее руку и крепко стискивая ей пальцы. – Смотри на меня.
Элиза послушно смотрит.
– Я кое-что расскажу тебе. Я буду говорить, а ты слушай очень внимательно.
Элиза кивает.
– Она ушла.
Кто ушел?
– Кэли. – Уоррен пристально смотрит Элизе в глаза. – Она умерла. Твоя малышка. Твоя малышка ушла.
– Я не оставлю его одного там.
Тия раздевается догола, сбрасывает туфли, приглаживает волосы и надевает шапочку с сенсорными датчиками.
– Тия…
– Это не обсуждается. Где он сейчас?
Квинн с явной неохотой всматривается в экран.
– Прибрежное шоссе, – сообщает он. – Похоже, Проктор куда-то перемещается, причем очень быстро. Должно быть, едет на машине.
– Можешь перебросить меня внутрь?
– В машину?
– Нет, в ближайшую киношку, на ночной сеанс. – (Квинн недоуменно смотрит на нее.) – Да, Квинн, прямо в машину.
Квинн шумно выдыхает:
– Это не так-то просто. По правде говоря, я облажался с Проктором. Промахнулся на полмили.
– На целых полмили?
– Ага. Наверное, слишком понадеялся на свои способности. А с тобой будет еще сложнее.
Тия открывает капсулу. На пол вытекает жидкость, оставшаяся от ее прежнего погружения.
– Сделай все, что в твоих силах.
– Тия, ты ведь знаешь: я не сумею вытащить тебя назад. Если с тобой что-то случится, а Проктор не успеет добраться до Элизы раньше, чем Отто…
– Поняла. Вечность в аду собственных мыслей. Давай не думать об этом.
Тия ложится в капсулу, подключает шапочку и откидывается на изголовье.
Дверца закрывается. Жидкость заполняет капсулу. Тия закрывает глаза.
Громкий лязг. Это последнее, что она слышит.
38
Машина неслась, словно ракета. Я достиг окраин города. Дороги были почти пустыми. Несколько машин, ехавших в том же направлении, я обогнал, не снижая скорости. Я не успел даже разглядеть их; все вокруг превратилось в размытое пятно.
«Элиза, я спешу к тебе».
В зеркале заднего вида вспыхнули фары. Охранники все-таки нашли меня. Я снова надавил на газ. Стрелка спидометра показала сначала девяносто миль в час, потом девяносто пять и наконец добралась до сотни. Преследователи не отставали. На перекрестке я сбросил скорость и резко затормозил, повернув руль вправо. Заднюю часть машины качнуло в сторону обочины, потом она вся угрожающе накренилась. Казалось, машина вот-вот перевернется, но она снова встала на четыре колеса и понесла меня дальше. Я взглянул в зеркало: охранники тоже повернули, однако я сумел оторваться от них. Еще через три поворота огни в зеркале исчезли.
Зато замелькали другие огни – впереди меня.
Дорога была перегорожена. Я остановился и дал задний ход. Патрульные машины явно намеревались заблокировать меня с двух сторон. Оставалось лишь свернуть в переулок… если успею. Я ударил по тормозам и повернул. Переулок был невероятно узким, всего несколько футов в ширину. Но он, по крайней мере, вел в сторону берега. Я выбрался на Прибрежное шоссе, стремительно развернулся и поехал дальше. Охранники не отставали.
И тут появилась Тия.
Элиза кричит.
Кричит во всю мощь своих легких. Таких звуков она никогда еще не издавала, да и вряд ли подобные звуки когда-либо вырывались из человеческого горла. Ее крик боли настолько мощен, что может сдвинуть планету с оси, расколоть небеса и размотать ткань реальности. Сама она настолько погружена в свой крик, что не слышит его, как океан не слышит собственного рокота. Она – это крик, а крик – это она: нескончаемое пространство боли.
Фургон катится дальше, потом начинает мотаться из стороны в сторону, обо что-то ударяется и взрывается. На мгновение Элиза оказывается в воздухе. Полет тут же заканчивается; ее швыряет на потолок опрокинувшегося фургона
