Владимир Фалеев - Третий глаз
— У нее особое задание, — вмешался усмехающийся Семен Васильевич, — едет ревизора развлекать.
Даша вздрогнула и увидела: брови Павла сдвинулись на переносице, он нахмурился, перехватил ее взгляд. Фосфорно светились в коричневых оболочках очков зрачки его. Догадалась: рассердился Павел на ехидного Заварухина. Посочувствовала: видно, Павел Николаевич надеется, что она успокоит на Шестаковском мосту девчат, измаянных неуютом. Догадка и ответный взгляд, которым она как бы ответила ему, Павлу Николаевичу, что понимает его, как-то сразу сблизили ее с ним; напротив нее сразу появился как бы другой человек, милый и добрый Павел Николаевич, даже просто Павел… Уловила едва приметную тень, скользнувшую по его лицу: какая-то искра промелькнула в эту минуту в его сознании. Но в голову пришло предупреждение Зота — остерегаться главного… Волнение Павла передалось Даше, и она испугалась, что предсказание Зота сбывается… В следующий миг отвернулась от Стрелецкого и раскрытым ртом засмеялась какой-то спасительной шутке Гончевой.
Разговор все-таки переключился на физинструктора, вернее, на возможности планировать будущее; и все согласились, что намечаемые планы в руках людей, что каждый человек — хозяин и плана, и своей судьбы, а потому никто не является игрушкой в руках рока и сам определяет свою жизнь.
— Мы выбираем наилучший вариант из множества возможных, — сказал Семен Васильевич. — В этом и есть наша воля.
— Но варианты существуют до нашей воли, сами по себе! — подсказали ему.
Тут кто-то вспомнил знаменитую легенду о царе Эдипе. Фиванский царь Лай получил предписание оракула во спасение города Фивы отказаться от самой возможности иметь детей. Но Лай ослушался гадателя, и за это сам он и три поколения его детей были отмщены. Проклятье легло на этот род как на носителя наследственной вины перед Аполлоном. Драматурги Эсхил и Софокл по-своему истолковали этот древний миф. Есть, мол, законы природы, которые заключены в каждом человеке, и есть законы государственные, и человек не волен преступать ни те, ни другие. Это и есть рок.
— А мне Зот Михайлович говорил, — начал Семен Васильевич, — что каждый человек запрограммирован в первоклетке, в которой имеются механизм времени и другие функции. Так вот, в нас как бы раскручивается пружина, она и определяет наше поведение, наш характер, наше будущее…
— Выходит, в моих генах запрограммирован какой-то песчаный холм? — вдруг рассердился Павел Николаевич. — Чушь! Мракобесие! — нахмурившись, попросил Дашу сыграть на баяне что-нибудь веселое.
Даша, с напускной беззаботностью отхлебнув чаю из стакана, попросила принести ей из купе баян. Ее смущало в салоне только присутствие начальницы Виктории Филипповны, которая прикидывалась, будто не замечает, как Стрелецкий смотрит на воспитательницу. Гончева курила, свободно расхаживая по салону, ввертывая грубоватые словечки.
Семен Васильевич исполнил ее просьбу, и Даша, склонив голову к корпусу инструмента, нажала на клавиши. Ее покорно слушали. Потом Виктория Филипповна бесцеремонно оттеснила Дашу от стола, поправила бусы на груди и, взяв в руки гитару, вскинув голову, хрипловатым гортанным альтом запела боевые солдатские куплеты. Она легко импровизировала, тут же притопывала и присвистывала. Даша просто обалдела от напористого искусства самоуверенной начальницы. Отложив баян, попросила разрешения уйти в свое купе, но Стрелецкий вдруг обратился к ней по-деловому:
— На мост прибудет товарищ… Хорошо, если бы там девушки встретили его не хныканьем, а художественной самодеятельностью.
— Так точно, Павел Николаевич! — поддержала Гончева. — Даша это исполнит.
Кто-то бросил на стол колоду карт, предложив сыграть пульку. Преферансисты облепили стол, и Даша торопливо, поблагодарив всех за завтрак, заспешила по коридору в свое купе.
Там она опять уткнулась лицом в окно, чтобы глядеть на сосны и березки и мечтать о встрече с бригадой Жуковой, а также и о Зоте. Да неужто она не уговорит Галку Жукову, чтобы та не хныкала? Какой пустяк! В сознании то вспыхивало румяное лицо Зота, то возникал задумчивый, пристальный взгляд Павла Николаевича. Ведь молодой мужчина, а уже руководит такой огромной стройкой, тысячами людей…
За окном изредка проплывали поселки: типовые здания магазинов, дома, поленницы дров, огороды, заборы, канавы, мосточки. «Все создается под властью красивого и строгого мужчины — Павла Николаевича. И вписывается в природу так, будто само собою выросло вместе с травой, с холмами, с кустами».
Скрипнула дверь, и негромкий дружелюбный мужской бас не испугал, а только удивил Дашу: в проеме отворенной двери, на фоне коридорного окна знакомый симпатичный силуэт, словно она, Даша, сама мысленно вызвала главного инженера из салона сюда, в купе, обсудить, как ей дальше вести себя. Но тут же, вспомнив предупреждение Зота, оробела. Прижалась спиной к перегородке. На вопросы Стрелецкого отвечала неохотно и плохо слушала, о чем он говорил. Но, видимо, этой несмелостью еще больше привлекла к себе Павла Николаевича. Он вдруг уверенно обнял ее, как если бы это была Сонечка, о встрече с которой грезил всю ночь, которую всячески клял за неясные надежды, которые она сулила ему намеками и отняла. Журчанье воды за перегородкой, звон стекла — проводница мыла стаканы, прерывистое дыхание Павла — все перемешалось и отозвалось смятением: «Вы как робот! Как вам не стыдно!» — шептала она, боясь, что в коридоре услышат. Его необъяснимое к ней влечение оскорбляло ее. Собравшись с духом, она заговорила громко словами Зота:
— Вы должны найти золотой холм!
Упершись ладонями в удивленное, упругое лицо Стрелецкого, она оттолкнула его от себя. Очки упали на пол. Никогда она не испытывала такого жгучего стыда, как в этот миг. Ей было дико представить, что можно довериться мужской воле без истинного чувства. Павел что-то шептал, но Даша снова сказала громко, как заклинание:
— Павел Николаевич, вы обязаны найти золотой холм!
Проводница замерла в коридоре. Вагон резко тряхнуло, будто под колеса забросили бревно, тормоза заскрежетали, что-то треснуло.
Вагон еще подпрыгнул два-три раза и накренился. Поезд остановился. В коридоре затопали, кого-то крикнула проводница, кто-то заругался хриплым басом. Чем-то ударили в стенку и в дверь купе, — видимо, вызывали Павла.
— Какой холм? — Павел ощупью искал на полу очки. — О чем ты твердишь?
— Не знаю. — Она комочком забилась на полке в угол и повторила убежденно: — Вы сегодня обязательно найдете какой-то ценный холм… А потом станете роботом! И я с вами вороной… Загляните в свою совесть!
Павел беззащитно улыбнулся близорукими глазами, пожал плечами. Надев очки, он торопливо проговорил:
— Вагон с рельсов сошел, пойду посмотрю… Даша ладонью прикрыла глаза. Стремительность, с которой он покинул купе, ее испугала. Когда же она выглянула в коридор, там не было ни души. Тихо. Где-то за окнами галдели. Дрожащими пальцами пригладила растрепавшиеся волосы, как была в халате, так и заторопилась в тамбур. От переднего вагона тянулась вереница людей в фуфайках и спецовках. Инженеры стояли под откосом. Даша спрыгнула с подножки на песок, вошла в толпу, заглядывая под вагон, на колеса, как и множество собравшихся. Отшлифованные до зеркального блеска бандажи колес, похожие па обручи, зарылись в щебенку, расщепив на острые усы деревянные шпалы.
— Тащи горбуши! — командовали сбоку.
Двое в куртках — Даша в одном из них узнала Заварухина — полезли под вагон, согнувшись, укладывали поблескивающие стальные полозья на шпалы, прилаживая их вплотную к рельсам.
Сход вагонных или локомотивных колес на строящейся дороге не катастрофа: ехали медленно. Свежена-сыпанная земляная подушка, на которой лежит шпальная решетка, еще не утрамбовалась, не затвердела. Пройдут годы, пока земляное полотно спрессуется под тяжестью груженых составов. А сейчас оно еще то оседает, перекашивая решетку, то растрескивается, разводя параллельные рельсы шире положенного. И сход вагонов с рельсов дело почти обыденное.
Но Даша не знала этого. Ее била лихорадка, ей казалось, что вместе с людьми двух пассажирских вагонов она чудом избежала трагедии! «И остался бы Димка сиротой! А Зот… Почему он о крушении не предупредил?! Сбежал?» Всматривалась в лица — все спокойны. Ни паники, ни суетливости. Павел стоял возле вагона и курил, наблюдая за инженерами, за согнувшимся под вагоном Семеном. Да неужто Павел влюбился в нее с первого взгляда? Она не верила этому, но уже и не сомневалась в предсказании Зота Митрофанова. По-видимому, физинструктор хорошо знает характер Стрелецкого… Холодный взгляд Павла отстранял ее, не позволял даже задать вопрос. Павел повернулся к ней спиной, будто они незнакомы. Инженеры, что недавно угощали за столом, не узнавали ее — ни приветливого слова, ни встречной улыбки. Поежилась: «Видок у меня, наверно, еще тот: растрепанная, в халате. Что обо мне подумают…» Она уткнулась невидящим взглядом в промасленные рессоры. Сил приободриться не было.
