Георгий Марчик - Трудный Роман
В девятом же ее избрали членом комитета. А случилось это так. На открытом комсомольском собрании обсуждали кандидатуры вступающих в комсомол. Говорили обычные слова. Хороший мальчик. Хорошая девочка. Спортсмен. Общественница. И т. д. и т. п. Вяло задавали одни и те же вопросы.
Потом голосовали. Кто «за»? Кто «против»? Кто воздержался? Нет. Принято единогласно.
Но вот стали обсуждать последнюю кандидатуру – Людочку Маликову, модную, утонченную, с лицом юной мадонны с картины Тинторетто. Ей задавали все те же вопросы:
– Двойки есть?
– Спортом занимаешься?
– Устав знаешь?
– Голосуем… Кто «за»? Кто «против»?
Поднялась одна рука.
– Я «против»!
Это Катя Соколова. Все заволновались.
– Объясни – почему?
– Потому что дураков в комсомоле и так хватает.
Батюшки, что тут поднялось! Словно взорвали в классе бомбу. Шум, свист, крики. Катя невозмутимо переждала бурю. Но едва наступило молчание, как разразилась рыданиями Люда. Она и впрямь была тихой, безобидной девочкой. Училась средне, ничем не блистала. Очень красивая – но разве она в этом виновата! И увлекалась, правда немножко, мальчишками. Вернее, наоборот – они ею увлекались…
– Не поймите, – говорила Катя, – что я лично против Люды. Но ведь комсомол – это передовой отряд. Значит, надо принимать действительно передовых, убежденных. Таких, как Гагарин, как Матросов. А нет – так чего проще без этой комедии зачислять всех без разбору. Ведь каждая голова – это лишние две копейки взносов. Так или не так?
– Не так! – закричало ей разбуженное собрание. – Не так.
– А как? – спросила упрямая Катя и обратилась к сидевшему через ряд от нее Вовке Пономареву: – А почему вот ты, например, не подаешь заявления в комсомол?
Вовка помешкал, потом почему-то встал, как перед учительницей, поправил очки и сказал:
– Если честно, а я всегда говорю только честно, то лучше быть просто хорошим учеником, чем плохим комсомольцем.
– Вот видите, – кивнула Катя онемевшему классу. – Я права. А если крыть нечем, то сидите и молчите.
Вовка расхрабрился:
– Не вижу разницы между мной и тем, кто носит значок. Не вижу примера.
– Ладно, высказался, теперь помолчи, – сердито оборвала его Катя и продолжала, обращаясь к классу: – Послушайте-ка: если здесь есть настоящие комсомольцы, давайте докажем этому бескрылому эгоисту, на что мы способны. И вот вам новый урок – восемь лет просидели, можно сказать, за одной партой, да так и не раскусили, что он за личность…
И они-таки зажглись и показали этому бедному, бескрылому эгоисту, на что способны настоящие комсомольцы.
Катю выбрали членом комитета. Посрамленный Пономарев тоже попросился в комсомол. Приняли.
Однако непостижима игра судьбы. Мало того, что он вступил в комсомол. Он еще тайно и безнадежно влюбился в Катю. Он мучился про себя, но вслух храбрился и задавал иногда при Кате, ни к кому не обращаясь, так называемые провокационные вопросы: «Кому нужна такая общественная работа? Младенчество какое-то. Нам бы новый Братск построить. А то и на Луну слетать. А тут пиши заметочку в стенгазеточку. Занимайся разной чепухой».
Тут как тут, конечно, Черникин. Поддакивает: «Вот давали бы комсомольское поручение провожать девчонок. Тогда бы от желающих отбою не было».
Хоть безнадежная и безответная, но любовь все же требовала выхода, и Пономарев, в общем-то вдумчивый малый, да еще в очках, накулемил шутовское признание и отправил его как-то на собрании Кате. А та возьми да и прочитай его вслух и добавила к тому же, что догадывается, кто автор, – пусть ему будет стыдно за эту достойную шестиклассника забаву.
Письмо было в духе традиционных школьных признаний:
«Дорогой эпицентр моего возвышенного интереса! С тех пор как я увидел Вас, в душе моей произошла реакция превращения веществ, а моя потенциальная энергия превратилась в кинетическую. Мои чувства к Вам нежнее водорода и крепче серной кислоты. Клянусь всеми законами Ньютона и Бойля – Мариотта, а также теорией относительности, что я выведу Вас из состояния покоя и вечной мерзлоты. Наступит день, и Вы, подчиняясь закону всемирного тяготения, устремитесь в мои жаркие объятия. Берегитесь же моей любви – она опасней крокодила».
Катя читала, а Пономарев сидел опустив голову. Весь класс оглядывался на него и улыбался: «Так-то, Базаров!» Все помнили случай с сочинением на свободную тему, когда Пономарев озаглавил свое: «Так-то, Базаров!» В нем он отчитал знаменитого нигилиста за то, что тот не признавал любви. Ах, так Катя, выходит, заодно с Базаровым!
Еще тогда, в девятом, команда одержимых зажглась идеей – постройкой у школы вспомогательного корпуса: будет наконец свой хороший спортзал, столовая и даже… обсерватория. На стройплощадке воскресник за воскресником. И ни один нытик не обмолвился: зачем, мол, все равно, пока достроят, мы окончим школу. Потом, когда заурчал бульдозер, танцевали вокруг танец команчей.
При том при сем Катя не любила говорить о себе. О ее затаенном, глубоком мало кто знал. Ей казалось: стоит посвятить других в очень личное, как оно станет чужим и потеряется для нее.
Она увлекалась физикой и математикой, участвовала в конкурсах, которые проводил МАИ, любую свободную минуту возилась в своей самодельной домашней лаборатории, что-то паяла, монтировала. У нее и поговорка была под стать ее увлечению: «Надо летать. А не хочешь – падай в мох и обрастай клюквой».
«Летать-то, конечно, надо, – размышлял Костя, – но улыбаться хотя бы иногда тоже не мешает. А то сама обрастешь клюквой…»
Зазвенел звонок…
На окнах физического кабинета причудливые цветы – разные кактусы, бегонии и прочие. Черникин читал книгу.
– Что за книга? – поинтересовался Костя.
– Так, фантастика.
У доски Роман бубнил:
– Ядерная реакция деления – это такая реакция, при которой ядро расщепляется на три ядра-осколка примерно равной массы…
– На сколько ядер? -настороженно переспросила Калерия Иосифовна.
– Я сказал, на три ядра, – флегматично ответил Роман, скосив глаза в ее сторону. – Сугубо точно.
Раздались смешки. Учительница рассердилась:
– Я спрашиваю о том, что пишется в учебнике.
Роман был невозмутим:
– А я читал, что советские ученые нашли такие условия реакции, при которой получается три ядра- осколка.
– А меня, Гостев, не интересует, что ты читал. Это еще ровным счетом ничего не доказывает. Все должно быть проверено, а потом утверждено.
– Моя фамилия Гастев, Калерия Иосифовна. И я не понимаю, почему обязательно я должен отвечать по учебнику? – как ни в чем не бывало продолжал Роман.
– Я уже говорила, что учить положено по учебнику, – пыталась сдержать раздражение Калерия Иосифовна.
– А я все-таки не понимаю, почему нельзя не по учебнику, – пожал плечами Роман.
И теперь уже все внимательно слушали его и перестали заниматься каждый своим делом – читать, писать, зевать, разговаривать.
– Гастев, что за спор? – сердито прервала Калерия Иосифовна. – Мало ли какие результаты можно получить в опытах? В учебнике же сообщается только то, что не вызывает никаких сомнений. Может быть, ядро расщепляется на десять осколков. Но для вас пока только на два ядра-осколка. Всем ясно? Садись. Табаков, иди к доске.
Костя вышел к доске и, не дожидаясь вопроса, спросил сам:
– Калерия Иосифовна, а как быть, если учебник устарел? И вообще, разве мы не вправе иметь собственное мнение?
Она удивилась:
– А откуда оно у тебя взялось, собственное мнение? Смотрите, какой самостоятельный!.. Если каждый займется отсебятиной, что получится? А программа для чего?
– Так ведь я, Калерия Иосифовна, не автомат для усвоения программы, а человек… Я, как говорится, мыслю – следовательно, существую. Вот, например, можно спросить?
– Ну, спрашивай…
– В нашем учебнике есть о проводниках и диэлектриках. И вы так объяснили. И ни слова об электретах. Как же быть, если они все-таки существуют?
– Какие электреты? – Калерия Иосифовна в замешательстве даже улыбнулась.
– Ну, материал, который обладает и теми и другими свойствами. Его не так давно открыли и стали использовать.
– Ты ври, да не завирайся, – нахмурилась Мымра. – Первый раз о таком слышу…
– А он существует, – развел Костя руками. – И при меняется.
– Ну, может быть. За всем не уследишь. Отвечай урок, – отрезала Мымра.
– А у меня тоже вопрос, – подбоченился Черникин. – Вот в разделе оптики в учебнике есть закон, что угол падения равен углу отражения. Сохраняется ли он в нелинейной оптике? Мне это очень важно знать…
– Сядь сейчас же, – цыкнула на него учительница, – и прекратите ваши дурацкие вопросы! Вы мне урок срываете!
– А можно мне? – поднялся невозмутимый Чугунов.
