Паромщик - Джастин Кронин
– Мой девиз – «Будь готов к любым неожиданностям», – сказал Квинн. – Свою благодарность оставь на потом.
Мы перенесли Антона в мою комнату и заперли там.
– Он всего лишь первый. Будут и другие, сам знаешь, – сказал Квинн.
– Да уж конечно знаю.
Я разделся догола и улегся в свою капсулу. Тия надела на меня шапочку с датчиками и переглянулась с Квинном, сидевшим за пультом управления. Я ощутил легкое давление, потом закружилась голова: установилась связь с Системой интеграции сознания.
– Без препаратов тебе понадобится несколько минут, чтобы сориентироваться и понять, что к чему, – сказал Квинн. – А дальше все должно быть в полном порядке.
Я посмотрел на Тию:
– Если я не сумею пробудить Элизу, вы втроем примете подавляющие препараты и вернетесь в сон. Заходите через Питомник. По крайней мере, у вас будет хоть какая-то жизнь.
– Пока не помрем и не заплесневеем в капсулах. Нет уж, спасибо.
– Все готово, – сообщил Квинн. – Командуй.
Тия печально улыбнулась:
– Знаешь, мне в голову пришла странная мысль: а что, если все происходящее сейчас и есть сон? Может, я лежу у себя в квартире на диване и это мне снится. А может, мы вообще не покидали Землю.
Я не понимал, шутит она или нет.
– Занятная идея.
– Готов? – спросила она, стискивая мою руку.
У меня не сохранилось воспоминаний о первом вхождении в стазис. Они и не должны были сохраниться. Говорили, что все произошло быстро. Как оказалось, недостаточно быстро.
– Да, готов, – ответил я.
Тия отошла. Дверца захлопнулась. Сквозь маленькое окошко я видел Тию, склонившуюся надо мной. Потом внутри капсулы забулькала стазисная жидкость, вязкая и холодная. Она обволакивала тело, как быстро поднимающаяся приливная волна. Мышцы окаменели, и я утратил способность двигаться. Когда жидкость дошла до подбородка, мной овладела неподдельная паника. Захотелось крикнуть, но я не смог. «Не дыши!» – напомнил я себе, и это было последней мыслью. Жидкость накрыла мое лицо и попала в легкие, после чего сердце остановилось.
Я нырнул в пространство снов.
37
Темнота.
Ветер.
Ночное небо покрыто облаками. Звезд не видно. Звуки и ощущения подсказывают: идет сильный дождь.
Я лежал на земле, глядя в темное небо. Влажная земля пахла глиной. Ветер яростно трепал ветви деревьев, отчего те шелестели. Как я оказался в ночном лесу, да еще ночью и в дождь?
Я осторожно поднялся на ноги и осмотрел себя. На мне был темный костюм. Осталось воспоминание о жутком холоде и отвратительном привкусе во рту. Я совершенно не представлял, где нахожусь, однако под внешним замешательством скрывалось понимание того, что я здесь не случайно. Я пришел сюда с какой-то целью; надо вспомнить, с какой именно.
Я поглядел вокруг себя. Деревья таких пород росли в горной местности. Значит, я нахожусь не вблизи побережья, а где-то в горах. Стали всплывать подробности из моей жизни. Меня звали Проктор Беннет. Я жил на острове Проспера. Вплоть до недавнего времени я занимал достаточно высокое положение. Итак, я помнил основные факты своей биографии. Это меня обрадовало. Я стоял, не обращая внимания на дождь, и мысленно прокручивал в голове свою жизнь. Моего отца звали Малкольм, а мать – Синтия. Мое раннее детство прошло в большом доме, окруженном садом. Дом стоял на побережье: отсюда моя любовь к морским просторам. В университете я изучал динамику переходного периода в жизни человека и потом стал служителем закона. Но я не мог вспомнить одного очень важного обстоятельства: был ли я женат. Была ли в моей жизни женщина, чье существование уравновешивало мое собственное и придавало ему смысл? Я знал наверняка, что такая женщина существовала, но никак не мог вспомнить ее имени. Получалось некое «присутствие отсутствия». Я продолжал напрягать мозг.
Элиза.
Мою жену звали Элиза.
Нашу дочь звали Кэли.
Мое тело сейчас спало на борту космического корабля «Ораниос».
Мир, в который я попал, совершенно нереален.
Я выбрал направление и пошел. Квинн, конечно же, не смог перенести меня прямо в гостиную, как обещал, но дом, скорее всего, находился недалеко. Я брел по темному лесу, полному движущихся теней. Дождь стал еще сильнее; его струи обжигали мне лицо и глаза. «Элиза, это ты? – думал я. – Все эти капли дождя – слезы, которые ты не можешь пролить, а буря и ветер – горе, загнанное тобой вглубь?» Я не сумел увидеть мир таким, каким он был: отражением материнского горя.
Я выбрался на сравнительно открытое пространство. Кажется, это был фруктовый сад. По обе стороны тянулись ряды цветущих плодовых деревьев, похожих на солдат, застывших по стойке смирно. За садом, в сотне ярдов, виднелся дом. Вспышка молнии осветила стоявший у дома спортивный автомобиль Уоррена.
Из-за сильного ветра дроны не выслали, но за домом наверняка велось наблюдение. Перебегая от дерева к дереву, я пересек лужайку, затем крадучись обогнул дом и заглянул в ближайшее окно, однако ничего не различил: слишком темно. Из-за бури в доме не было электричества. Интересно, кто-нибудь заметил мое появление? Я постоял, выжидая. Похоже что нет. Тогда я поднял оконную раму и залез внутрь.
Я оказался на кухне. Здесь все было старым: большая дровяная плита на чугунных ножках в форме птичьих лап, раковина с ручным насосом, подвесные шкафчики из сучковатых сосновых досок. В углу стоял небольшой обеденный стол. Один из стульев валялся на полу спинкой вниз, словно упал в обморок. Я замер и стал прислушиваться. С другого конца дома доносились слабые звуки, будто кто-то перелистывал страницы. Я оглядел кухню, ища то, что могло бы послужить оружием. На разделочном столе у плиты была стойка с кухонными ножами. Взяв самый большой, я на цыпочках вышел в коридор. По обеим его сторонам тянулись закрытые двери. Справа была узкая лестница, которая вела на второй этаж. Из гостиной лился неяркий мерцающий свет. Я ощутил слабый запах горячего лампового масла. Добравшись до конца коридора, я вжался в стену, вытянул шею и заглянул за угол. У камина, скрестив ноги, сидел человек, читавший книгу при свете масляной лампы.
Отто Уинспир.
