Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

— Вот и приперлись, давай назад.

Попытка обойти аномалии с другой стороны привела нас к длинному пассажирскому составу, внутри некоторых вагонов которого подозрительно светилось сине-белым. В окнах последнего же и вовсе метался какой-то огненный шар, весь опутанный молниями и роем искр. Будто искал выхода и никак не мог найти.

— Это что? — показал я на шар.

— Черт его знает, сам такое впервые вижу, раньше тут этого дерьма не было. Давай-ка на землю опять.

Мы поползли под вагонами. Над головой трещало и гудело, будто в трансформаторной будке. Иногда у самого носа вспыхивали голубоватые искры. Было страшно прикоснуться к железным колесам состава. А тут еще и дождь… Тем не менее, какую-то часть пути мы успешно преодолели, потом Петр откатился на насыпь. Я последовал за ним. Причина такого маневра стала ясна сразу: прямо через дно одного из вагонов через равные промежутки била толстая жила молнии.

Издали, из темноты, раздался протяжный вой. Но не волчий — точно. Потом — будто расхохотался кто-то.

Пригибаясь, мы пошли вдоль насыпи.

О Боже, как же я устал. Можно вот прямо сейчас лечь на землю и больше никогда не подниматься. И пусть все аномалии этой треклятой Зоны, и все ее бандиты окружат — все равно не подниматься. Спать, спать. Вот люди идут по полю, они тоже хотят спать, они опускаются в жухлую траву, в лужи и мгновенно засыпают.

Сильный рывок за рукав заставил меня вернуться в действительность.

Почти перед самым носом — будто из ниоткуда — возник патруль. Два человека неторопливо двигались около вагонов в сторону от нас, потому шухер до сих пор и не подняли. Петр отчаянно замахал рукой, приказывая уходить в темноту. Мы спрятались за кустарником и ждали, когда фигуры дозорных вернутся назад и удалятся. Потом продолжили путь вдоль насыпи. Дождь заметно усилился, и без того насквозь сырая одежда теперь буквально налилась ледяной водой.

— И какого хрена я тут делаю. Из-за тебя все… — злился Петр.

Наконец, я не выдержал:

— Я тебя не звал за собой, сам ведь вернулся.

— Тебя урода пожалел.

Возразить в ответ было нечего.

Обойдя стороной несколько костров, мы уперлись в строение из блоков.

— На перегон не пойдем, там место открытое, сразу с крыш срежут, — сказал Петр, — а тут хоть малость радиации похватаем, но все не под пулю.

Это он утешил, конечно. Не известно еще, что лучше…

— Не известно еще, что лучше…

— Ничего, хвост не вырастет. Пошли.

— Дай хоть нога передохнет, а то совсем хреново.

— А вот сейчас как раз надо идти: мы уже рентгены хватаем.

— Как это уже?!

Я быстро пошел вперед.

— Стой, дурья башка. Сейчас заведешь нас в какую-нибудь жопу.

Но я и без приказов встал, как вкопанный: впереди раздались раскатистые залпы. Именно — залпы. Грянуло сразу и из многих стволов, потом кто-то истошно заорал, со всех сторон послышались тревожные крики.

— Что еще за новости? — нахмурился Петр. — Под чужую раздачу нам только сейчас не хватало.

Но мы все-таки рванули вперед, на выстрелы.

— А хотели по-тихому… — раздосадовано буркнул Петр.

— Под шумок, может, оно половчее будет?

— Посмотрим…

Скоро бой зазвучал совсем близко, за бетонной стеной. Частые хлопки выстрелов смешались с отрывистыми выкриками. На самом деле, было больше похоже на уличную драку, чем на отчаянную перестрелку.

— Заходи, заходи ему в спину, вон он, у стены!

— Я пустой!

— А вот тебе подарочек от дяди!

И грохот на секунду приглушил все остальные звуки.

— А черт, зацепило…

— Перезарядка!

— Рви, рви оттуда!

— Лови, петушара!

И снова треск и грохот.

Нас разделяла только бетонная стена. Петр решил, что лучше выждать исхода боя.

— Две собаки дерутся, третья не мешай. По-любому, потом легче будет проскочить, чем в горячке зацепят.

Мы залегли в кустах и слушали перестрелку. Несколько раз раздавался оглушительный треск, и тогда по ту сторону небо вспыхивало синим. Что это было, я не знал, потому решил, что какое-то не известное мне оружие. Потом выстрелы стали реже. Перестрелка стала удаляться.

— Пора, — Петр поднялся и побежал в темноту. Я едва поспевал за ним, из последних сил передвигая ногами. Даже забыл, что у меня есть оружие. Только когда полез вслед за Петром в какой-то пролом в стене, понял, что что-то мешает. Посмотрел: автомат.

Но стрелять было некуда. На месте стычки черными комьями бугрились трупы. Несколько Электр отсвечивало поодаль. В их мертвенно-голубом отблеске выхватывались из темноты чьи-то раскинутые руки, поднятые головы… Кажется, я понял, что за вспышки были недавно в небе. А вдалеке стучали выстрелы и ночь прорезали огненные иглы. Теперь мы просто пошли, убегать было не от кого. Вокруг — тьма, ледяной дождь хлещет в лицо, ноги вязнут в грязи.

— А как же мутанты?

— Не ссы, тут недалеко осталось, там отсидимся до утра, авось не нарвемся. А торчать в этом осином гнезде не резон. Да и с рассветом уходить труднее будет, они теперь посты усиленные выставят.

Трудно было не согласиться с подобными доводами. Но и тащиться сквозь промозглую ночь — мало хорошего. Тем временем, Петр включил таки свой детектор. Огонек приборчика зародил надежду на успешное возвращение. И мы двинулись, чавкая ногами.

Несколько раз я падал в ледяную жижу: ноги почти не слушались, к тому же левая ступня не ощущалась совсем, она даже не болела, и это тревожило меня гораздо больше, чем прежняя острая, невыносимая резь. Насквозь пропитанный ледяной грязью, я должен был промерзнуть до костей, но холода не чувствовал, я, кажется, вообще утратил способность ощущать что-то человеческое, только снова дико хотел спать. Но какое-то тупое упорство, несвойственное живому человеку, заставляло раз за разом производить поступательные движения ногами. Не знаю, сколько времени мы месили грязь под проливным дождем, мозг совсем отказался осознавать ход времени, может, половину ночи, а, может, только пять минут, но вдруг мой проводник остановился.

— Пришли.

Я в недоумении попытался рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Почему-то казалось, что мы должны придти в лагерь, но здесь не было абсолютно ничего, ни единого огонька или строения, только тьма и ливень.

— Куда пришли?..

— Сюда. Вон башня. Там и переночуем.

Действительно, посреди открытого поля, если присмотреться, можно было различить какое-то высокое строение. Башня это или не башня — мне было уже все равно. Мысль о том, что, наконец-то, можно будет лечь, просто лечь и не шевелиться — влила немного свежих сил. Петр тоже смертельно устал и едва держался на ногах. Все же его хватило на то, чтобы снять автомат с предохранителя (про свой я вспоминал только когда что-то в очередной раз мешало двигать руками) и осветить вход. Но никто не бросился на нас, никто не зарычал и не лязгнул затвором. Мы поднялись по полусгнившей деревянной лестнице на самый верх, при этом я едва не свалился, так что Петр, без преувеличения, снова спас мне жизнь, в последний момент удержав за воротник.

— Осторожно, доски совсем гнилые.

А мне было уже все равно, я уже не шевелил ни рукой, ни ногой. Еще несколько секунд слышал, как шумит снаружи дождь, успел подумать, что, должно быть, этот звук хорошо подействует на нервы. А потом сознание покинуло измотанное тело.

Темнота. Ночь. Спать. Можно еще спать. Надо отдыхать и спать. Спать.

Темнота. Хоть глаза выколи. Шум снаружи. Дождь. Перестрелка. Нет, я в безопасности. Все в безопасности. Темнота — значит, ночь. Значит, можно спать еще.

Капает с крыши. Шум не слышен, дождь прошел. Уже светлее. Холодно, как холодно. Если свернуться калачиком, прижать колени к груди, то поначалу противно и сыро, но потом от тела вода прогреется и уже менять положение не захочется. Я так и сделаю. Какое тяжелое у меня тело. Но можно спать еще. Вон и Петр все еще спит. Спать.

Совсем светло. Запах застарелой гнили. Лучи солнца пробиваются через щели в крыше. Холод продирает насквозь, невыносимо ломит ногу, каждая клеточка тела ноет, требует отдыха, но мозг медленно приходит в сознание. Так, вчера ночью… Господи, что же это такое было вчерашней ночью! Как только мы выжили?

Рядом, прислонившись к стене, спал Петр — бесформенная груда сырого, грязного тряпья. Видимо, я выглядел еще хуже, так как принял грязевую ванну не раз и не два. Но — главное — был жив.

Под нами натекло приличную лужу, а сама одежда — хоть выжимай, даже потяжелела от воды.

Что-то твердое мешалось под грудью. Приподнялся: автомат. Лениво подумалось, как это во сне не зацепил курок. Впрочем, все равно на предохранителе. Только теперь чистить придется долго, а я не умею.

Разбухла и расползлась за пазухой аптечная коробка. Должно быть, таблетки внутри превратились в кашу. Но думать об этом было лень.