Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

Разбухла и расползлась за пазухой аптечная коробка. Должно быть, таблетки внутри превратились в кашу. Но думать об этом было лень.

А снаружи попискивали редкие птицы и погода, судя по всему, была тихой и солнечной. Так мирно, словно когда просыпаешься дома в своей комнате.

Вспомнилась и комната. Такая ненавистная в течение всех этих лет и такая вдруг уютная, желанная теперь. Стол, лампа, постель, книги, давно перепрочитанные. Должно быть, больше мне туда не попасть. Я так и не попрощался ни с домом, ни с комнатой, ни с матерью. А ведь еще трое суток назад я был там, у себя дома, мои ноги ступали по домашнему полу, руки трогали дверные ручки и посуду, глаза видели не этот исколотый сырой кирпич, а уютные стены в обоях.

Я закрыл глаза и представил, будто лежу в своей постели, под одеялом. И теперь обыкновенное воскресное утро сентября, и можно полежать еще, и снаружи нет опасных аномалий, не рыскают ночные мутанты, не стреляют просто так в прохожих. Сухо и тепло, можно встать и пойти на кухню, выпить горячего чаю…

Вот я встаю, одергиваю постель, натягиваю штаны, смотрю на залитый осенним солнцем двор, знакомый до одури, до осточертения, но отсюда он кажется таким милым, родным и уютным. Занавески в зеленый цветочек. Потом выхожу в коридор. Так, там на вешалке висит куртка, мамин плащ, стоят ботинки, сапоги. Часы на стене. На двери туалета — писающий мальчик, обыкновенная такая металлическая желтая дощечка. Ее многие вешают. А дальше — кухня. Впереди и слева — газ, чуть позади — раковина, кран. Справа — стол. Над ним — шкафчик висит. Кухня маленькая, но светлая и уютная. Я ставлю красный чайник на плиту.

У меня большая кружка с толстыми керамическими стенками. Белая. С синеватыми цветами. Что за цветы там? Сколько раз видел ее — а вот цветов не запомнил.

Пакетик опускается в кружку, три… нет, четыре белоснежных кубика сахара ложатся рядом с пакетиком. Потом шумит чайник, из носика вырывается струя пара. Кипяток льется, плескаясь… Нет, сначала я беру с гвоздика матерчатую прихватку в виде варежки, беру чайник. Так, а какая же у нас прихватка? Желтая. Да, желтая, с забавной мордочкой какого-то животного. А вот теперь льется кипяток, плескаясь внутри кружки, бурля и охватывая пакетик и белые кубики.

 До самых краев налить, до самых краев. И пить, пить, пить — пока не остыл, пока ароматный пар клубами поднимается вверх.

Господи, что бы я сейчас отдал за кружку горячего чая! Просто кружку горячего чая. Сколько таких кружек было — ни одну не ценил так, как сейчас. Прижаться обеими ладонями к жгучим пузатым бокам кружки, опустить лицо прямо в пар и припасть губами к обжигающему чаю, густому чаю, пахучему чаю, сладкому чаю. И смаковать каждый глоток, каждой клеточкой впитывать этот глоток, растворять его в своем организме, наполняясь горячей влагой до самых краев.

Доведется ли когда-то еще посидеть на той кухне, за тем самым столом, который только что представлял себе? Да, я обязательно еще посижу на кухне у себя дома и выпью большую кружку горячего чая!

Но трезвая мысль осаживала: дороги назад нет, из Зоны теперь никуда не уйти. До самого конца, до самой смерти придется жить в этом мире. Вряд ли придется терпеть долго: до старости мне тут не дожить. Если получится вытянуть лет пять — считай, что крупно повезло. А по холодному рассуждению — так полгода-год. А то и вовсе — пару часов.

Зашевелился Петр. Простонал:

— Черт, башка раскалывается, жуть… У тебя сигарет нет, а то мои размокли?

— Нет, не курю.

— Жалко. И водки нет. Холодрыга…

— Идти надо, наверное.

— Надо, не ровен час — сюда хлопчики забредут. Хотя, их вчера дюже помяли, теперь раны зализывают.

Внизу послышался приближающийся лай. Несколько собак забежало прямо в башню, стали крутиться внизу.

— Ну вот, принесла нелегкая, — плюнул Петр, — теперь нас почуяли, так просто не уйдут. А так шум поднимать не хотелось.

Собаки были ужасно худые, с куцыми голыми хвостами. Да и сами — почти без шерсти, струпья отвердевшей кожи отслаивались и кровоточили, даже отсюда чувствовалась необычайная вонь, будто звери гнили заживо. Они кружили на одном месте, тыкались друг в друга, словно слепые. Когда же одна из них подняла морду вверх, я различил крохотные щелки заплывших глаз. Они и вправду были слепыми!

— Дык они ж не видят ни хрена! — воскликнул я.

— Ага, слепыши, — подтвердил Петр, — но только видеть им не обязательно, чтоб тебя учуять и догнать. Наши обычные шавки против них — как… как… хрен знает, что.

— Что делать будем?

— Придется пострелять, — вздохнул Петр и взялся за автомат, — а потом сразу рвем когти, а то как бы гости не набежали.

Я поискал предохранитель на своем трофее. Ага, должно быть, вот этот плоский рычажок. Петр прицелился и сделал первый выстрел. Я тоже вскинул автомат и вдавил спуск. Автомат дрогнул, оглушительные выстрелы раздались у самого уха. Признаться, от неожиданности я едва не выронил оружие и даже не понял: попал или нет. Скорее всего, все-таки промазал. Петр же тем временем бил одиночными выстрелами, сосредоточенный и спокойный. Внизу завизжали, зарычали, раздался громкий топот нескольких лап. На всякий случай выстрелил и я, но не ручаюсь, что попал хоть куда-нибудь: автомат сильно грохотал и дрожал. Все вокруг заволокло едким дымом. Когда же дым разошелся, внизу распростерлось несколько вытянутых собачьих тел. Одна тварь билась в агонии, хватала зубами воздух и трясла задними лапами. Я попробовал добить, но снова не попал.

— Вот тут, — Петр показал на какой-то рычажок, — на одиночные выстрелы перевод. А то ты весь рожок расстрелял впустую.

И перевел рычажок за меня.

— Ладно, дернули.

Мы спустились, я с опаской покосился на агонизирующую собаку. Она уже не шевелилась, только показывала кровавый вспененный оскал. Хотел добить ее ножом, но оглянулся и увидел, что Петр стремительно удаляется. Едва догнал его, с трудом опираясь на больную ногу.

— Да тише ты, черт…

— Давай, давай, — поторопил Петр, — время деньги.

— Если бы только деньги.

— Ага, для нас — еще и жизнь.

Не знаю, сколько времени мы проспали в той башне, только солнце стояло уже довольно высоко, думаю, за полдень перевалило. Небо висело прозрачное, такое яркое и голубое, что просто не верилось во вчерашний ливень. Какие-то конструкции виднелись примерно в полукилометре, должно быть, это и был вокзал. А вчера мне показалось, что шли целую вечность. И стало понятно беспокойство Петра: выстрелы могли легко услышать.

— На Кордон?

— Да, надо на Кордон. Покуролесили мы с тобой, мама не горюй. В следующий раз крепко подумаю, прежде чем с тобой идти.

Дорога назад оказалась скорой и без приключений. Если не считать моих отчаянных ухищрений пройти через то самое кочковатое минное поле с больной ногой, когда каждый шаг и на двух здоровых приходилось просчитывать заранее…

У самого Кордона Петр встретил знакомых сталкеров, попросил у них сигарету и жадно затянулся.

— С рейда?

— Ага, я Янтаря. Зеленого (кивнул на меня) водил.

— Много нарыли?

— А, какой там! Светляка одного, и то едва на тот свет не отправились за него. Добро, что Долг помог, а то снорки с зомбями спокойно пройти не дают. Оттуда вообще через Дикую шли. Не ваши там шухер навели ночью?

— Не, не с Кордона — это точно.

— А то подумал: может, Кнут опять своих ребят повел…

— Кнут повел, но не на Дикую, а на Росток. И позавчера это дело было. А что, сильно шумели?

— Да так… маленько. Едва под раздачу не попали. Но лучше туда пока не соваться, бандиты будут крайних искать, патрули усилят…

— И кто там кого?

— Бандюки тех отогнали. Стволов десять точняк было, но что-то не дюже они их взгрели. Дилетанты, поди.

— Да уж, профи в десять стволов подняли мути, до Кордона прокатилось бы.

— Чего тут нового?

— А ничего, почитай. Зомбаки опять вчера к вечеру заявились, ну, до ночи их угощали. Один в хате засел, еле выкурили. Митрофана поранило, он как раз в дозоре был, а тут эти прут. Причем, молчком, ничего не бормочут.

— Что-то уж дюже часто захаживать стали. И кажись Выжигатель отрубили, а все одно — что на Янтаре, что здесь их — пруд пруди.

— Да уж… не один Выжигатель здесь виноват, значит. Или Выжигателей несколько.

— Тоже может быть, я уже думал об этом. А так, кроме как с Радара, неоткуда им идти.

— А черт их знает. Там Радар, тут еще слухи про генераторы ходят, будто снова загудели.

— Все может быть, все может быть, — рассеянно проговорил Петр, — простому сталкеру и хабарить скоро негде будет.

— Тут еще без тебя слухи ходили, будто Сахар клич кинул: кто ему живого снорка приволокет, тому тонну зеленых сразу отвалит. Хотели у Савелия уточнить, а тот сказал, будто Сахар позывной сменил, сам не знает, как теперь до него достучаться.