Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

— Ну, это брешет он. Поди, сам теперь снорка добыть хочет.

— Не-е-е, я за какую-то его вшивую тонну жопой рисковать не стану. За пять вот подумал бы. А на тонну я и так артов насобираю. Пусть не сразу, зато спокойнее.

— Вот и я думаю: пусть Сахар сам за тонну за своим снорком по аномалиями прыгает.

— Сахар жадный, конечно, но если увидит, что никто не пошел, то цену поднимет.

— Ну, вот как поднимет — там и посмотрим.

Я подумал, что свой резон в этом есть: уже видел снорка в действии. Так что за тысячу долларов и сам не пошел бы валить такого. А тут — еще и живого. Интересно, однако, как же они его живьем поймают? Ловушку наверняка поставят. Не за руки-ноги, в конце концов, держать будут.

А в целом, для меня большая часть разговора осталась темным лесом. Ни о Ростоке, ни о Митрофане, ни о Кнуте и его ребятах, а уж тем более о каких-то вновь загудевших генераторах — я не имел ни малейшего представления. Но спрашивать сейчас было неловко, потому просто стоял и слушал.

— А вы теперь куда?

— А так, прошвырнемся, поглядим… До Выброса пошхеримся поблизости. Далеко отходить уж не будем, а то накроет.

— Ну что ж, Бог в помощь.

Мы разошлись.

И снова пост у деревни. Железные листы, мешки. Дырявые прогнившие крыши. Спокойно, почти сонно здесь, по сравнению с тем, что нам довелось испытать. Мы пошли к Хромому, я взял сразу три поллитровки водки (как уже убедился, спиртное здесь играет не последнюю роль) и тушенки — тоже три банки. Мешком обзавелся. Обычный такой мешок из грубой холстины, со шнурком-веревкой вместо лямки. Петр посоветовал взять еще ружейное масло. Мой автомат и в самом деле требовал срочной чистки. Как его не заклинило еще на башне — не знаю.

Впрочем, чистка, еда — это все потом. Сейчас же требовалось осмотреть ногу. За последние сутки ей крепко досталось, так что я нисколько не удивился, увидев багровый кусок раздувшегося мяса. Хорошо еще, что болело: я очень испугался, когда в прошлый раз перестал ее чувствовать. Болит — значит, живет.

Принял для анестезии из купленной поллитровки и сменил повязку. Потом поковылял искать костер, чтоб обсушиться и обогреться. Петр куда-то испарился, видимо, тоже искал прибежища. Сначала двинулся к тому месту, где ночевали в прошлый раз, за домами, но там никого не было, только черное пятно кострища. Затем проковылял в какую-то полуразвалившуюся хату, из пролома в стене которой выползал дымок. Внутри вокруг прокопченной бочки сгрудилось несколько сталкеров. Миновав колючие заросли, я продрался к пролому и проник прямо внутрь. Все, что мне сейчас нужно было, — это стянуть противно набухшую водой одежду и обогреться самому.

Поздоровавшись, я попросил разрешения обсушиться.

— Валяй, коли надо…

Раздеваться донага, пусть и при мужиках, было неловко, но пришлось: на мне не было ни единого сухого пятнышка. Обмотал горячую бочку своими тряпками, и сам, чтоб не окоченеть нагишом, прижался спиной к закопченному железу.

Долго сидеть так, впрочем, не получалось: голое тело обжигалось; тем не менее, это было куда лучше, чем сушиться на ледяном ветру. К тому же, через некоторое время я умудрился как-то принять такое положение, что железо не слишком жгло. Оставалось только выжидать, когда высохнет одежда, колупать ножом тушенку и слушать неторопливую беседу соседей.

— А рассказывали, что в Лиманске какой-то безбашенный бар сподобился открыть, — говорил один сталкер, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Думаю, вранье все. Если кто в Лиманск и идет, то точно не за пойлом, — возражал ему другой, со странными черными крапинками по всему лицу.

— А что, вот так повоевали, повоевали — а потом пошли вместе водку пить, — расхохотался третий, — проспались — и снова воевать пошли. Глядишь, и время незаметно пролетело.

Первый же предупреждающе покачал пальцем, призывая дослушать до конца:

— Погоди, там еще не все. Открыл он его где-то то ли на нижнем этаже гастронома, то ли универмага, не суть важно. А на втором будто бы полтер поселился. И давай посетителей шугать. То одного о стенку шмякнет, то у другого стакан изо рта выбьет. В общем…

— Ну понятное дело, сами пьют, а ему не наливают!

— В общем!.. — повысил голос рассказчик. — В общем, бармену осточертела такая петрушка, когда на глазах его бизнес ломают, и посулил целый месяц бесплатно наливать тому, кто полтера того грохнет.

— А надо было просто налить — все полюбовно и решилось бы.

— Да погоди ты. Ну и что дальше?

— А вызвался один крендель, дерябнул для прыткости и на второй этаж поперся.

— Я б не рискнул… Ну и кто кого завалил?

— Знамо, кто кого. Полтер того чудика прилавком погладил, пацан только ножками взбрыкнул — и отправился туда, где все артефакты даром и хабар под каждым кустом.

— Да ладно, полтер прилавок не осилит.

— Почему это не осилит? Я сам видел, как он Ниву приподнял и об дерево грохнул. А тут — какой-то прилавок.

— Ты полтера видел? Ну-ка, ну-ка… И как он из себя?

— А никак. Невидимый он.

— Совсем невидимый?

— Ну да, совсем.

— А в кого ж тогда тот чудик стрелять собрался, интересно…

— Да мало ли дураков на свете плодится. Против полтера с автоматом бесполезно. Надо со святой водой, с крестом и все такое…

— Тоже вот слышал, что у миротворцев капеллан такой был — латыш. Вот он на полтергейстов ходил, ага.

— А потом что же? Почему именно «ходил»?

— Не знаю. Должно быть, контракт закончился. Во всяком разе, никто не говорил, чтоб он погиб или что… Это мы тут до скончания своего века будем ошиваться, а у них контракт вышел — и баста. Год — и ни днем, например, больше.

— Ну да, ну да… Порядка у них больше, чем у нас, что есть, то есть.

— А ты ихние наладонники видел? Пальцем по экрану водишь — он тебе все и показывает. А у наших сто раз на кнопку нажмешь, пока что-то появится.

— Зато наши из любого хлама на коленке отремонтировать можно. Да и после Выброса их аппаратура вся на хрен выжигается, а у нас батарейку сменил — и снова пашет, как миленькая.

— Да видел я наладонники эти, японские. И американские видел. С яблоком еще, помню, один был. Красивые, конечно, а вот насчет надежности утверждать не стану, сам не испытывал. Только вот мой дубовый где только со мной ни был — а все одно: как глюк был в одном месте, так там же и остался. Ни лучше, ни хуже не стало.

— Да не в самом наладоннике дело. Суть в том, что внутри. Миротворцам прям сразу после Выброса со спутников карты новые заливают, хоть прямо сейчас на ЧАЭС подавайся. А нам — пока еще дойдет… Либо сам иди и своей задницей аномалии распечатывай, либо жди, когда сбросят. А за то время уж самые сливки снимут.

— Ничего, на жизнь пока хватает.

— Чудные дела пошли, однако. То зомби валом валят, до самого Кордона доходят, то полтергейсты средь бела дня распоясались. Не то что-то творится с Зоной, не то…

— А когда в Зоне что-то то творилось? Она сама и есть не то.

— Да это понятно, а все-таки…

— Согласен. Не зря старые сталкеры говаривали, что придет в Зону кто-то ужасный, тогда Зона совсем взбесится. Видимо, пришел уж.

— Да ну, трепло все это религиозное. Сколько уж помню, все о Черном сталкере трепались, потом о Клондайке, потом об Оазисе… Болтовня одна. Одна тема уходит, другая появляется. То Оазис, то Мессия, то еще там что-то…

— Кто знает, кто знает…

— Да ерунда, конечно. Когда Меченый Выжигатель отключил, все думали, что он и есть Мессия, который всю Зону захлопнет и запечатает. А как на Припяти его завалили, так и разговоры прекратились.

— Меченый жив. Его недавно в Долине видели.

— Ага, как же, видели. А я видел тех, кто видел тех, кто видел, как его Монолит на Припяти у памятника хлопнул.

— Никто его не хлопнул. Просто он у военных сейчас, там что-то им помогает.

— А я слышал, что у ученых…

— … и держат его в клетке, ха!

— Это тебя в клетку надо и возить по Зоне в назидание.

— Но ведь нету его, и в самом деле, пропал и не видно нигде.

— Да ладно, я уж этих разговоров, кто и где Меченого видел, понаслышался… И всякий раз обязательно отыщется какой-нибудь прыщ, который либо бухал с ним, либо в рейд ходил, либо просто за руку здоровался. Ей Богу, такое ощущение, что Меченый только и делал, что по Зоне ходил и всем руки пожимал. И что характерно, обычно такие рассказы следуют как раз после того, «Как я голыми руками задушил контролера».

— А был ли он на самом деле вообще, этот ваш Меченый?..

Потом кто-то забренчал на гитаре:

«Говорят,У него не одна жизнь, а целых три.Рассказывают,Что он пустой изнутри.Никто не видел, чтобы онОтвечал ударом на удар.Он сильно изменился с тех пор,Как повернулся и ушёл под радар…»[3]

Я слушал расстроенное дребезжание струн и чувствовал, как постепенно погружаюсь в болезненную вязкость. Начинало ломить кости, жутко трещала голова. Не иначе, как заболел. Не удивительно: под ледяным дождем… И больную ногу — будто в кипяток опустили. Хотелось положить ее как-то поудобнее, но не было сил пошевелить даже пальцем. Глаза слиплись и не хотели открываться. Сильный озноб пробежал по всему телу, я прижался к бочке, но теплее не стало, только вдруг резануло бок от ожога. Стало тошнить. Болезнь овладевала моим телом прямо на глазах. Еще минута-другая — и я окончательно отдался болезненной тягомотине. Какие-то уродливые лица проявлялись в темноте, затем в жарком огненном мареве привиделся тот сталкер, придавленный столом. Я стоял рядом и смотрел на его дергающиеся ноги в тяжелых стоптанных ботинках. Затем был Петр, но почему-то со шрамом во все лицо. Что-то мне сказал и пошел по высокой траве вдаль. За спиной у него качался гранатомет, а сбоку шла огромная черная собака. Или это и был Меченый?..