Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

— Тогда ноги ему держи, — шепнул я Петру.

Тот кивнул и отвернулся.

Человек сопел.

— Да давай же…

Я вытащил нож и перехватил поудобнее. Просунул левую руку под голову спящему, сильно сдавил ему рот и потянул на себя, правой рукой быстро откинул одежду и, врезав лезвие в шею, изо всех сил провел от уха до уха. Попал как раз в артерию, кровь теплой тугой струей приятно обдала руки. Человек захрипел, задергался, явно не понимая, что его режут; но сзади крепко налег Петр. Я вдруг почувствовал сладостное остервенение, держа трепещущее умирающее тело.

— Все, все, тише, тише… сейчас все закончится…

Человек продолжал биться в наших руках, я с размаху воткнул нож ему в голову. Хрустнуло, по руке пробежало ощущение: лезвие трется о кость. Еще удар. Еще. Ломается череп, я его ломаю. А под костью — мякоть мозга. Студенистая и податливая. Я не удержался и, поддаваясь странному приливу нежности, нагнулся и поцеловал убитого в затылок.

— Вот черт, падла, как от поросенка, накровавил, — пропыхтел я, чтобы скрыть от Петра неожиданный даже для меня поступок.

Когда человек затих, мы откинулись на пол и долго переводили дыхание.

— Но долго высиживать все равно не будем, — наконец, произнес Петр, — его могут хватиться.

Я ничего не ответил, вслед за возбуждением наступило полное успокоение, даже отрешенность. Вот, я убил только что человека, а ничего за это не будет. Ни ментов, ни уголовного дела, ни обысков. И даже скрывать тело не нужно.

— Ну что ж, бери, — кивнул Петр на автомат, — твой трофей. Хеклер. Неплохо так.

— Да я и автомата в руках не держал никогда…

— Не сложнее пистолета, только крепче держи. Ничего, потом сам научишься, если жить захочешь.

Хеклер оказался легче, чем я ожидал. В подсумке у трупа обнаружилась и початая коробка с патронами.

— Ничего, можно воевать и дальше, — пошутил я.

— Вот как раз сегодня воевать как-то не дюже охота.

— Что да, то да, — согласился я, — а что там дальше, впереди?

— Там… там вообще-то «железка» заброшенная. И стройка какая-то, хрен знает, чего строили. Так вот на стройке еще могут снайперы засесть, а самый гадюшник бандюковский — это попозже, когда у самих вагонов.

— Неужели никак еще обойти нельзя?

— Можно. Но не с моим детектором — раз, с монстрами в одной постели ночевать не хочу — два.

Мы посидели еще немного, нога не то, чтобы успокоилась, но, по крайней мере, чувствовалось, что она у меня есть, и стало возможно ей шевелить. Петр осторожно выглянул наружу:

— Никого пока, тихо. Двинули…

Мы ползком вылезли из прицепа и поползли вдоль кустов. Впереди, должно быть, маячила та самая, упомянутая Петром, стройка. Но нарушать тишину, чтобы переспросить, я не решался.

— Первых проползли, — шепнул Петр, — теперь смотри в оба, не известно, где эти тараканы засели.

Перебежками мы достигли сначала штабеля из бетонных плит, потом спрятались за бетономешалкой, а затем юркнули в щель между недостроенной стеной и приваленными к ней еще плитами. Отсюда ветер ясно донес запах костра и приглушенные голоса. Петр сделал мне знак оставаться на месте, а сам по-пластунски исчез в сумерках. Я остался один. Сначала просто отдыхал и гладил больную ногу, затем отсутствие Петра стало беспокоить; когда же, по моим расчетам, прошло не меньше часа, стало понятно, что этот урод меня кинул. Его не могли ни захватить, ни убить: особенного движения вокруг не наблюдалось, не слышно было и выстрелов. Несколько раз впереди что-то довольно сильно треснуло, но никак не выстрелы. Лаяли издали собаки. А я все сидел, накрытый плитами и зажатый стеной. Потом совсем стемнело. Я подумал, что здесь меня совершенно точно никто не обнаружит, но вспомнил лай: а вдруг у них собаки? Однажды, из вагона электрички, я видел, как прямо на путях рассадили заключенных (должно быть, этап). Конвой редким кольцом окружил серых людей с опущенными головами, а со своих мест из рук солдат рвали ошейники громадные, мускулистые овчарки, больше похожие по комплекции на молодых телят, нежели на собак. Помнится, еще тогда я дал себе слово, что никогда и ни за что не попаду на место тех, окруженных конвоем. А теперь вот представилось, как одна из этих зубастых тварей налетает на меня, опрокидывает на землю, клыками вцепляется в лицо, стараясь достать горло…

Ночь надвинулась всей своей опасной громадой, окружила со всех сторон, заставила ощутить собственное ничтожество. Каждый звук, каждый шорох таил в себе смертельную угрозу. Вот как-то уж слишком сильно зашелестели листья — уж не крадется ли кто? Послышалось шарканье о камни — патруль? А вот и вовсе непонятный звук — то ли клокотание, то ли шипение…

И Петр все не появлялся. С каждой минутой я укреплялся в самых страшных догадках. Теперь понятно, зачем он повел меня за собой. Чтобы здесь просто взять и оставить. А сам наверняка знает какой-нибудь секретный проход. Вот через часок-другой бандиты хватятся своего пьяного кореша; конечно же, найдут его в том прицепе, поднимут поиски, собак… А тут и я — с его автоматом (а то как же: «…твой трофей. Хеклер. Неплохо так…»), тепленький. Ничего не скажешь, отомстил за снорка. Или все-таки видел меня с Танкистом и решил таким образом избавиться. А вдруг и того хуже… продал бандюкам в рабство. Потащил же меня за собой, в такую даль за мной ходил, следил. Только для того, чтобы позабавиться, глядя на мою беспомощность на болотах?

Бессильное бешенство заклокотало в груди, обида — горькая от такой несправедливости — подкатила к горлу. Я заколотил кулаками по плитам:

— За что? За что? За что?!..

Но сразу же притих: выдавать свое присутствие не входило в мои планы. Зато слезы так и полились. Да, я сидел и плакал: от обиды и жалости к себе, всеми покинутому, забытому, всеми травимому. А ведь могло быть все иначе, все по-другому. Почему Петр так со мной? Разве я сделал ему что-то плохое? Ну да, убежал тогда. Но ведь сам мне сказал: новичок, мол, с каждым может случиться… Все они — супермены хреновы, волки матерые, а ведь и сами все когда-то были новичками и не раз наложили в штаны в прошлом. Зато теперь могут издеваться и высокомерно поучать молодых. И это — вместо того, чтоб помочь.

И тут справа выполз человек. Я быстро дернул в его сторону дулом и увидел, что это Петр. И сразу простил ему все.

— Ты куда пропал? — зашипел на него.

— Да вот, блин, через дозор ихний не проползти никак было, пришлось отлеживаться, ждать, когда рассосутся. Зато теперь знаю, где можно пролезть. Давай, за мной, только тихо и башку не поднимай.

— А собаки? Собаки у них есть?

— Какие собаки? Ты что? Нету никаких собак.

— А лай? Я слышал лай…

— Это дикие псы, они сюда не суются.

Петр быстро пополз вперед, я едва успевал за ним, к тому же, приходилось через силу подтаскивать больную ногу, но просить двигаться помедленнее — я понимал — все равно, что просить о смерти. Вот одни голоса приблизились, поравнялись с нами справа, послышались другие — впереди, слева, потом опять справа… Петр продолжал ползти. Благо, было темно и трава достаточно высокая; думаю, что днем сюда стоило соваться разве что на танке: территория была просто нашпигована бандитами. Значит, сегодня никаких наемников. Хотя, черт его знает, кто для нас лучше.

Вдруг Петр перестал ползти, я едва не налетел носом на подошвы его ботинок. Впереди послышались шаги и быстро приближающиеся голоса.

— Ні, я про це не чув, — говорил один.

— А про вертоліт на болотах? Невже не чув про вертоліт?

— Біс його знає. Тут скрізь вертольотів багато. Он, один до цих пір на рейках гниє. Може, чув щось…

— Той вертоліт учених, а цей військовий. Це ж зовсім інша справа.

— Та все одно, чий. Не піду я кровососові в лапи. Мені ще пожити хочеться.

— А пам'ятаєш Яшку Самоху? Адже він тоді сильно піднявся, коли військові вантажівки на мосту ошмонал. Теж все ссалі на міст піти, а потім злилися, що не пішли. А адже він теж звав з собою.

— А скільки він там на мосту рентген зловив? От його робило фон, як від самого контролера. І довго твій Яшка прожив після цього? А?

— Як знаєш, мені більше дістанеться.

— Ага, дістанеться. Кровососові ти на обід зі всіма кишками і гівном дістанешся.

Я вжался в землю, изо всех сил притворяясь то ли травой, то ли мусорной кучей. Вспомнил и про совет Петра дышать в одежду, чтоб не засекли пар. Но эти двое быстро удалились. Так я и не понял, что за вертолет они имели в виду. Впрочем, это было совершенно не важно. Впереди горели костры, вокруг которых сидели люди, мужики с оружием сидели, и требовалось их обойти так, чтоб остаться незамеченным. Мы залегли за большим цементным чаном.

— Тут напрямки не проползти, — прошептал Петр, — придется налево подавать, но надо быть осторожным, там аномалий по самое не балуй. А уж как костры проползем — то считай, что полпути сделали, потом еще железная дорога останется.