Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый - Ларри Ян Леопольдович

Вася протянул руку. Товарищ Зорин ткнул в Васину ладонь пером.

— Да, да… Подожди, Котельников… Ты мне нужен. Да слушаю же. Что вы там на самом деле… Сыпь, сыпь, Кочин. Автомобиль внизу… Да, да. Эту переписать. Я слушаю, слушаю.

— Это председатель нашего партийного комитета, — шепнул мне Вася на ухо.

— Да, да… Где? Банк? Сейчас пришлем… да… Давай, давай… Ты, Котельников, мобилизуешься… Что? Ну, да. Давай дальше. Возьми винтовку… Что? Я, я… Пойдешь банк охранять… Что? Уже, уже.

— Один вопрос только! — зашептал Вася. — Тут жандарм один. Так матрос его выселил. Матрос говорит — выселять буржуев.

— Прекрасно, так и сделаем… Что? Жандарма задержать! А с Ивановым говорил? Ну, ну.

— Так как же? — спросил Вася. — Матрос говорит — квартиру занять.

— Какие матросы? Отправили ведь уже. Да слушаю я, черт побери. Что? Матросу квартиру! Дать квартиру! Кто? А-а. Ну-ну. Иди же, Котельников. Винтовки в соседней комнате.

— Ну, как ты его понял? — спросил Вася.

— Что ж… Понимать тут нечего. Говорит отчетливо.

— Я тоже так думаю! — сказал Вася.

Мы вышли в соседнюю комнату.

За круглым столом, положив головы на руки, спало несколько человек. Большой чайник стоял на столе, окруженный грязными стаканами. Сзади, в углу, точно снопы, стояли винтовки, упираясь штыками в золотистые закопченные обои.

— Пойдешь со мной? — спросил Вася, направляясь в угол.

— Пойдем!

Вася вытащил две винтовки. Одну передал мне, другую положил себе на плечо.

Глава X

На улице перед банком бесновалась толпа чиновников. Они напирали на рабочих, стоявших у подъезда банка, стараясь проникнуть внутрь.

— Я требую! — визжал сухолицый старик в огромной чиновничьей фуражке. — Вы не смеете! Я буду жаловаться!

Опираясь на винтовки, рабочие стояли спокойно, посматривая по сторонам. Они точно не замечали этой толпы, и, когда к лицам их подпрыгивали костлявые кулаки, выскакивающие из белых манжет, рабочие потихоньку зевали, закрывая ладонью рот.

Мы протискались вперед. Рабочие, ни слова не говоря, полуоткрыли дверь и, пропустив нас, быстро закрыли ее.

Мы вошли в вестибюль.

Перед широкой, ослепительно сверкающей лестницей с пристегнутым к ступеням красным ковром стоял стол с большим дымящимся чайником на середине. Шесть человек, поставив винтовки между колен, сидели, попивая с блюдечек горячий чай. Ломти хлеба и горка сахара лежали на газете, подмоченной водой.

При нашем появлении горбатый человек поставил блюдечко на стол и рукавом вытер редкие усы.

— От Зорина? — спросил горбун сердитым голосом.

— Угу!

— Чай пили?

— М-м-м… Не мешало бы, конечно…

Горбун кивнул головой, приглашая нас сесть.

— Дело такое, товарищи, — сказал он, когда мы налили стаканы. — Интеллигенция категорически и решительно не идет на работу, как нужно. Жестокий саботаж.

Один из сидящих с шумом поднялся из-за стола, подошел к лестнице и положил шапку на нижнюю ступеньку, затем лег на пол и, вытянув ноги к столу, моментально захрапел.

— Формально мы не можем заставить их работать, — продолжал горбун, — хотя формально они получили деньги за полмесяца вперед. Но не в этом вопрос. Они доказывают нам. Хотят доказать, что неумытый рабочий у них на поводке должен ходить, а они распоряжаться будут.

— За то мы кровь проливали, — буркнул мой сосед.

— Они нам доказывают, — продолжал горбун, — ну и черт с ними. Не клином свет сошелся. Не хочешь — не неволим. Но тут какая загвоздка. Безусловно, запоремся мы на первых порах, но не в этом дело. Загвоздка тут такая. Они себе думают, ихний это банк. Вот ведь что!

Вчера вот пришли тут и ключ унесли от кассы. Один книги попер. А книги, может, нужные. Вы смените сейчас хлопцев, а в случае разговора объясните… Дескать, вывешен приказ приходить на работу завтра, а сегодня впуску нет. Дескать, зачем ключи уперли от кассы. А в общем, лучше молчите.

Мы стоим, охраняя банк.

Я держу в руках винтовку, устройство которой для меня представляет непостижимую хитрость. Я даже не знаю, заряжена винтовка или нет, не знаю и того, где помещаются в ней патроны. Вася Котельников, кажется, знаком с винтовкой так же, как и я.

Мы стоим перед злобными лицами.

Они открывают рты, кричат, требуют «вызвать начальника».

Старик с прыгающим пенсне на носу, брызжа слюной в мое лицо, кричит:

— Я требую… Слышите? Сейчас же…

— Чего ж ты требуешь? — интересуюсь я.

Толпа чиновников моментально стихает.

— Я требую, — оттопыривает дрожащую губу старик, — сейчас же… впустить меня к моему столу… И прошу не тыкать. Щенок!

— Нельзя, старая собака. Не велено.

Дикий вой покрывает мои слова. В нестройном, злобном шуме голосов я слышу выкрики:

— Мерзавцы…

— У меня в столе золотые часы…

— А я, может быть, бриллианты оставил…

— Хамы!..

— Узурпаторы.

Вася толкает меня ногой:

— Брось.

Но мне жалко «бросить». И как можно «бросить», когда вот здесь, передо мной, стоят толпой мои бессильные враги? Злобная радость распирает меня. Я готов реветь от счастья, готов плясать, хохотать.

Загородный сад качнулся в памяти, и вкрадчивый голос зашептал мне в уши:

— А это бы съел?..

Тошнота подкатилась к горлу упругим, щекочущим комком.

— А ключи воруете? — закричал я. — В белых манжетах, а воруете ключи… Над детьми измываетесь, а сами хуже всех на свете. Я вот как стрельну…

Толпа испуганно попятилась назад.

— Это бы съел? — закричал я. — Люди вы?.. Нелюди вы, звери… Ироды проклятые. Гоголь-моголь детям делаете. У-у, сво-олочи! Уйди, гадюки! Р-р-расходись!..

Вася ударил меня ногой:

— Бро-ось!

Я замолчал. Лихорадка била меня так, что я вынужден был сжать зубы, чтобы они не прыгали, не стучали во рту.

Туман обволакивал мои мозги, и, как кипящая ключом вода, проносились в голове мысли, свиваясь в клубящийся моток: загородный сад, мерзлая картошка, жандарм, матрос, подвал, румяный Вовочка, городовые на крыше, отец и мать, митинги, слова о равенстве, побоище в цирке.

Я не мог уяснить того, что случилось сейчас в России, но чувством и нутром догадывался: произошло что-то особенное; жизнь круто повернулась, вышла, как река в половодье, из каменистых берегов, неся озорные, буйные воды, разливаясь в бескрайной шири. Может быть, день, может быть, два будет неистовствовать половодье. Зачем мне думать об этом?

Не камень подъезда банка я ощущал под своими ногами. Я стоял, широко расставив ноги, на льдине, и бешеная вода уносила меня. Сзади остался темный подвал и стужа под ситцевым рваным одеялом.

Я молчал.

Люди передо мною внезапно уменьшились, превратились в крохотные черные точки. Слабый комариный писк еле шелестел в ушах.

Не смея шевелиться, я стоял, крепко сжимая холодный ствол винтовки с большим четырехгранным штыком.

Глава XI

Мы живем в квартире жандарма.

Вася с бабушкой заняли большую комнату с роялем. Вася говорит, что ему необходимо научиться играть. По вечерам он бережно стирает с полированной поверхности рояля серую пыль, затем открывает крышку, стараясь не хлопать ею, и осторожно извлекает из рояля нестройные звуки.

Отец поселился в кабинете, прельстившись обилием книг, спящих за мутно поблескивающими стеклами. Когда к отцу приходит кто-нибудь, он с важным видом пропускает гостя вперед и говорит значительно и непременно на «вы».

— Пройдите, прошу, в мой кабинет.

Он чертовски гордится кабинетом, но более всего, как видно, ему нравятся книжные шкапы.

— Вона… уйма какая! — похлопывает он по книгам.

И вздыхает:

— Как только освобожусь, — засяду. Все до одной перечитаю… Хорошие книги, я думаю…

Председатель партийного комитета, отобрав, к великому огорчению отца, его эсеровский и меньшевистский билеты, заставляет отца работать «не валяя дурака». С утра до вечера он где-то заседает, а вечером к нему приходит зеленолицый паренек в очках «проходить политическую грамоту».