Купол над бедой (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Хочу вам напомнить, что коммуникатор, закрытый паролем, дает только три попытки ввести пароль верно. Потом он скажет, что его украли и перестанет открываться. Если вы настаиваете, чтобы я использовала все три попытки, я начинаю.

   Он молча бросил комм второму, и тот убрал его в пакет вместе с ноутом.Третий паковал системник, монитор и все прочее, только что бывшее ее домашним компьютером, в коробку.

   После этого началось уже по всей программе: на пол полетели книги, тренькнула вазочка, рассыпаясь на осколки, застонала, умирая, гитара, из шкафа в коридоре с грохотом посыпались инструменты. О том, что сейчас происходит в спальне, она просто не стала думать. Один из полицейских подошел к ее рабочему месту, открыл столешницу, начал выдвигать ящики. Осколок с гравировкой, уже почищенные под бор две гильзы, пока без гравировки и даже без разметки... А вот и костяные пластинки с надписями. Одна в латуни, вторая в серебре. Все это было предъявлено сааланцу в сером, прямо в ящике.

   - Это что? - спросил он почти радостно.

   - Памятные знаки, - ответила она без выражения.

   - Зачем?

   - Чтобы помнить.

   - Что помнить?

   "Чувак, - подумала она, - ты же понимаешь всю бессмысленность происходящего, что же мешает тебе остановиться? Не можешь или не хочешь?"

   - Прошлое.

   У Полины где-то внутри шевельнулась кривая усмешечка, так и не добежавшая до лица: "Ну давай доиграем, раз тебе так уперлось..."

   - Где вы это взяли?

   - Сделала.

   - Я спрашиваю, откуда вы взяли кости и металл, - его голос скрежетнул раздражением.

   - В каком-то огороде нашла в поездке, - она отвечала все так же ровно.

   - В одном?

   "О, а вот и допрос, - отметила она машинально. - Взятие объяснений, то есть".

   - Кажется. Не помню.

   - Почему оправы разные?

   "Ну да, точно началось", - мелькнуло у нее в голове.

   - Не знаю. Так решила.

   - Подписаться сумеете?

   "Что, и все?" - коротко дрогнуло внутри.

   - Да, вполне.

   - Одевайтесь.

   "Да. И все", - констатировала, почувствовав, как тяжелеют руки и немеют ноги. И спросила без выражения:

   - В душ можно?

   - Нет, - ответил сааланец, листая ее книгу.

   Полина кивнула, не собираясь спорить: "Естественно, нет, чувак, но попросись я сразу в туалет, ты мне и этого не позволил бы, а сейчас..."

   - А в туалет? - уточнила она.

   - В туалет можно.

   "Что и требовалось доказать".

   Она послушно встала, посмотрела на кружку, пожала плечами и, опершись на сидение, не спеша поставила ее на пол под стул. А затем припомнила режим внутреннего монолога для самых паршивых случаев.

   "Звезда моя, у нас с тобой остались только мы. Соберись, моя хорошая, путь в небо простым не бывает. Все, что было твоей жизнью, останется здесь. Перешагни в коридоре через рассыпанное барахло, зайди, закрой дверь, на шесть секунд можешь прижаться лбом к стене. Оттолкнись от опоры и шевелись, ты сильная, ты сможешь. Давай присядем на дорожку. Вот так, молодец. Теперь надо слить воду, зайти помыть руки и почистить зубы. Умничка, шагай в спальню, прямо по тряпкам, валяющимся кучами на полу, они уже не понадобятся. Выбери комплект белья и футболку. Надень на себя выбранное, тут никого нет. Отложи еще комплект, взять с собой. Вынь из кучи под ногами новую зубную щетку и тюбик пасты, кусок мыла и расческу, все положи поверх белья. Натяни колготки и свитер, справься с кривыми руками, застегни, наконец, молнию юбки. Собирай мыльно-рыльное и смену белья в пакет и клади в сумку. Ботинки, куртка... Шарф и шапка не пригодятся, похоже, уже никогда. Цветам, кстати, тоже недолго осталось. Не плачь по ним сейчас, они тебя простят. Вот и все, бояться больше нечего, ты же знала, что этим кончится. Пойдем, звезда моя, нас заждались наши церберы. С их точки зрения, это уже их время, и они не хотят, чтобы ты его тратила зря. Твое время кончилось два часа назад, когда в дверь позвонили".

   Сумка привычно слегка оттянула плечо. Коридор, лестничная клетка, четыре пролета вниз, улица, машина. Дорога себе и дорога. Как будто в очередную поездку. Главное - не смотреть назад и забыть о разоренном доме.

   Марина нажала отбой и смотрела в экран комма, пока он не погас. Увидев в черном зеркальце экрана свое растрепанное и испуганное отражение, она вздрогнула, сунула комм в карман, повернулась точно на север и внятно сказала: "А вот хрен тебе". После чего снова достала комм и стала собирать молодежь к себе на разговор. Между делом позвонила на двадцать секунд Валентину, известить его о случившемся и услышать "понял", шагнула было в свою "комнату за все" - спальню и рабочий кабинет одновременно, - да махнула рукой и вернулась в кухню. Там, напевая "голдене паве", собрала тесто для печенья и поставила печься, по ходу дела два раза накапав себе тот самый корвалол в тот самый бренди. Потом подставила табурет к шкафчику и, встав на сиденье, достала полуторалитровый фарфоровый заварник с верхней полки. И пока не раздался первый звонок в дверь, все пела и пела тихонько колыбельные - на идише, на русском, на французском, которым слегка владела Полина, на английском, который знала сама, и на испанском, который знали и Полина, и Маринин первый муж Лев. А за окном утро переходило в день, и до вечера было еще очень далеко.

   Дежурство оказалось совсем скучным: как и ожидалось, вслед за ранней весной ударили заморозки, так что оборотни проснуться до конца не успели. И всю неделю мы ходили по пятам за ветконтролем и проверяли вместе с ними, насколько хорошо горожане закрыли подвалы и чердаки, да нет ли неучтенных заброшенных зданий. Только под конец дежурства был вызов на стаю в Морском каскаде, но обошлось без потерь с нашей стороны. А на следующий день, как мы вернулись, досточтимый Нуаль забрал нас сразу после завтрака. Разнообразия ради, в этот раз выговор светил нам. И кажется, серьезный: досточтимый выглядел расстроенным и даже обиженным.

   - Ну и кто это был? - спросил он, когда мы расселись вокруг его стола. - Вашим товарищам и так тяжело, а вы... Как вам не стыдно!

   - Да что случилось, досточтимый? - спросила Саша.

   - Читай, - сказал он и протянул ей лист. - Вслух.

   - "Посуда у землян не такая, как у нас, - начала Саша на русском. - Когда наши мастеровые делают ее, потея лицом, тут, в диких землях, она живет сама и даже имеет семьи. Старший и главный зовется "каструл", его супруга - "кастрюля", а детки их прозываются "каструльчиками" и "кастрюльками", зависимо от пола... И только самые смелые охотники..."

   Впрочем, тонкостей обзаведения предметами кухонного обихода мы так и не узнали, охотничьи секреты утонули в общем хохоте, и только досточтимый Нуаль скорбно взирал без тени улыбки на утирающих слезы защитников края от ксенофауны.

   - Это жестокий и обидный розыгрыш, - сказал он, дождавшись какого-то подобия тишины. - Кто-то из вас воспользовался наивностью своего товарища по оружию и выставил его глупым человеком, слепо верящим дурацким байкам. Я не буду спрашивать, кто из вас это был. Пусть эта шутка будет делом совести того, кто ее устроил. Однако я считаю, что будет неправильным оставить это без последствий. К вечеру я жду от каждого из вас сочинение на сааланике об охоте в диких землях на столь же дикую посуду и кухонные принадлежности. И пусть каждый использует не менее пятнадцати наименований.

   Мы переглянулись: надежды на личное время пропали. Задание досточтимого гарантировало, что отдохнуть не выйдет, даже если нам помогут товарищи по отряду, для которых сааланик был родным. Впрочем, шутка все равно удалась, кто бы ни был ее автор. Закончили и правда почти перед отбоем, и ради отдыха решили посмотреть, что происходит в крае. Засели с коммами - кто в комнате отдыха, кто в чайном углу, а самые умные, чтобы далеко не ходить, уткнулись в экраны в спальне отделения.