Чернее черного - Иван Александрович Белов

Он покрепче сжал палицу, намотал на кулак веревку и осторожно вступил на листвяной перегной. Корова шла за ним, как за родным. Шаг, второй, третий… Бучила бессознательно считал про себя, стараясь охватить взглядом всю поляну от края до края и не зная, откуда выскочит Страж. Где же ты спрятался, мразь? Риск огромнейший и ставка велика, но иначе нельзя. Не самому же идти, в конце-то концов. Себя надо беречь и любить. Тут одна надежда – мратняка хитростью взять, на живца. Скотина и так на мясо рано или поздно пойдет, такая судьба, а поп… разве не всякий поп мечтает в мученики определиться Господу под бочок?

От напряженного ожидания ломило виски. Снова зарядил мелкий пакостный дождь, укрывая поляну сырой пеленой. Человек и корова одолели половину пути, и тут куча валежника слева от дуба взорвалась вихрем палого листа, хвороста и костей, выталкивая на свет божий страшилище размером со среднюю лошадь. Тощее, приземистое и черное, с треугольной приплющенной головой, едва заметными глазками, ломаным провалом носа и пастью, полной желтых клыков. Тело твари, распластавшееся в прыжке, поджарое и жилистое, обросло мхом, кусками облезающей шкуры, спутанным волосом и древесной корой. Когтистые лапы рассекли сгустившийся воздух, целясь в Никанора и несчастную коровенку. Надо отдать должное – священник не сплоховал и не ударился в панику, а развернулся к твари и прикрыл корову собой. Рот Никанора распахнулся в беззвучном крике, рожа перекосилась. Счет пошел на мгновения.

Рух сосредоточенно закусил губу, прицелился и пальнул разом из обоих пистолей. На, сука! Едкое пороховое облако прилипло к лицу. Первая пуля вскользь задела мратняка по лопатке, а вторая ударила в бок, проламывая кости и плоть. Тварь, коротко взвизгнув, кубарем покатилась по бурой земле и тут же вскочила на пружинистые цепкие лапы. Но и этой задержки Бучиле хватило с лихвой. Он обронил бесполезные пистолеты, рванул на десять саженей и рубанул с плеча, вкладывая в удар силу и вес. В нос шибанул гнилостный смрад. Тварь дернулась, клинок вспорол бочину и скрежетнул по костям, из распахнувшейся раны хлынула черная кровь. Мратняк взревел и отмахнулся не глядя. Рух запоздало отпрянул, в грудь словно ударили молотом, и он завалился в грязь. Тесак вылетел из руки, перед глазами плыло. Бучила оглушенно заворочался, нашаривая нож за голенищем – проклятая рукоять скользила в руке, ну же, ну… Мратняк коротко рыкнул и помчался к остолбеневшему Никанору. Вот же сука! Рух даже немного обиделся. С хрена ли тварища предпочитает попа? Брезгливая гадина!

Бучила с трудом перевалился на колени и оперся на руки. Господи, неужели пронесло? Грудь саднила да и только. Даже плащик кожаный уцелел. Чудище задело тыльной стороной лапы, ну, может, парочку ребер сломал. До свадьбы заживет. Ах-ах! С земли на него уставился проломленный человеческий череп. Чуть дальше валялся тесак. Мратняк добрался до священника в три гигантских прыжка и сшиб смело шагнувшего навстречу Никанора, словно ребенок игрушку. Только ряса взметнулась. Корова, впавшая в тупое оцепенение, о спасении даже не думала. Прощай, рогатая…

Рух нашарил тесак и сдавленно выматерился, не веря глазам. Мратняк, вместо того чтобы впиться в свежее мясо, застыл возле скотинины и с шумом тянул воздух носом, осторожно нюхая вздутый коровий бок. Жуткий вой сменился тихеньким скулежом. Корова, по всем статьям обязанная окочуриться от ужаса или хотя бы пуститься в бега, поглядывала на монстра безо всякой опаски. Как, сука, на старого друга. Ну чудны дела твои, Господи! Сюда бы какого самого завалящего натуралиста из Новгородского университета, можно смело научную монографию стряпать на тему «Странные взаимоотношения нечисти и крупного рогатого скота».

Удивляться начавшейся херне времени не было, Бучила, пользуясь нежданной заминкой, подскочил вплотную и рубанул мратняка по хребту. Клинок жадно затрясся в руке и вошел в тело твари, как в масло. Чавкнуло, мратняк подавился воем, лапы подломились, и он осел бездыханной воняющей грудой гнилого мяса, старого дерева и желтых костей, рассеченный почти пополам. Из страшной раны лезли сизые потроха, кишащие мокрицами и слепыми червями. Загнутые когтищи рыли лесную подстилку.

– И не вздумай вставать, – пригрозил Рух, с усилием вырвал тесак и посмотрел на корову. – Не знаю, как ты это сделала, но в свою ватагу тебя без вопросов беру.

Корова смотрела куда-то сквозь него, пустив длинную нитку слюны и шевеля розовым языком.

– Никанор?

– Тут я. – Священник подошел, хромая и кривясь набок. Левая рука неестественно выгнулась и повисла плетью. – Покорябал, дьявол. Плечо, видать, вывихнуто.

– Дай посмотрю. – Рух ощупал плечо, Никанор поморщился и скрипнул зубами. – Ого, глянь, чего там на дубу!

Никанор доверчиво повернулся, силясь разглядеть важное в путанице ветвей, а Бучила резко дернул пораненную руку на себя, вправляя сустав. Раздался щелчок, поп вскрикнул и повалился без чувств.

– Ну вот, отче, полежи, отдохни. – Бучила бережно опустил обмякшее тело, сходил за пистолями, перезарядился и шагнул к дубу. Между вспухшими буграми корней, на срезе земли и трухлявого дерева, чернел глинистый зев полуторасаженной норы с обвалившимися краями, выстланный костями и жухлой листвой. Изнутри тянуло падалью и влажным теплом. Прямо над входом темнел вырубленный в толстой коре знак рогатого ромба, развеивая последние сомнения в причастности облуды ко всем творящимся паскудным делам.

VIII

В это же время

– Эй, юродивая, лови!

Липкий ком свистнул через улицу и ударил Анне ниже лопаток. Попадание встретили радостными воплями и разбойничьим свистом. Ватага чумазых парнишек бесновалась в проулке, осыпая Анну градом снарядов, слепленных из грязи, навоза и сгнившей соломы. Она добродушно улыбнулась детишкам и втянула голову в плечи. Если пытаться совестить или ругать, только накличешь беды.

– Вали отсюда, змея! Ужо попадешься!

Поток бурых комьев иссяк, забава быстро наскучила, Анна осторожно пробиралась по обочине, стараясь держаться вплотную к заборам. С другой стороны дощатой ограды рвалась и металась громадная псина. Неосторожный шаг в сторону, и нога по колено увязнет в разбухшей грязи. Самой не выбраться, сиди и жди добрых людей. А где они, люди-то добрые? Дождина, ливший две недели напропалую, сегодня унялся, с утра даже солнышко краешком проглянуло, но уже к полудню снова исчезло под тяжелой пеленой пепельных туч. Дни для Анны слились в бешено летящую разудалую карусель: яркие, веселые, пьяные, полные забытых наслаждений и новых надежд. Прошлое стерлось из памяти, развеялось на ветру. Забылись обиды и горечи, забылись слезы и однообразный изматывающий душу и старящий тело опостылевший труд. Великая Мать принимала несчастных и обездоленных, щедро даря радость и долгожданный покой.