Чернее черного - Иван Александрович Белов

помещение он уже узнал. Здесь горела парочка ламп и стояли десятка два добротно сколоченных нар. Сюда поселили деревенских из Нефедовки. Людишки все были здесь и испуганно жались к стене. На общем фоне выделялись только необычайно спокойная Серафима и Аленка, заслонившая мать с черенком от метлы наперевес. Войско мечты, мать его так.

– Как настроение? – нарочито весело пропел Бучила. – Не ждали меня?

– Ждали, как же не ждать? – откликнулась Серафима, немного смягчившись в лице. – Страх-то какой, говорят, бунташники нападение учинили.

– Штурмуют особняк, и хорошо получается, я вам скажу. Мое почтение. Они уже внутри, бодренько режут всех, кто под руку попадет. Но у нашего радушного хозяина имеется план чудесного спасения. Ну правда же, граф?

– Если опередим врага, то вполне! – подтвердил Нальянов. – У меня тут припрятан подземный ход на всякий непредвиденный случай. Но до него сначала надо добраться. Поспешим!

«Надо же, и ход подземный припрятан», – восхитился Бучила. Не граф, а золото золотое. И приказал деревенским:

– Так, кто помирать не спешит, бегом за мной и не отставать.

– А как же коровки? – простонал тощий бородатый мужик. Тихон или Феофан, дай Боженька памяти. Или Ерема. Да какая на хер разница?

– Ты дурачок, что ли, местный? – умилился Бучила. – Какие коровки? Забудь. От коровок твоих рожки да ножки остались уже. О семье подумай, полудурок малахольный. Руки в ноги и бегом, выкидыш коровий.

И ринулся следом за графом уже не оглядываясь. Пристроился ли сзади мужик и все остальные, его нисколько не волновало, такая катавасия пошла, нынче каждый сам за себя. Соседнее подземелье оказалось огромным дровяником, под самый потолок набитым березовыми поленьями. Здесь было очень сухо, от резкого пряного запаха бересты кругом пошла голова. В проходах между гигантских поленниц мог идти только один человек, так что колонна отступающих растянулась длиннющей змеей. Дальше цоколь превратился в затейливый лабиринт забитых рухлядью комнат, крохотных каморок непонятного назначения и расходящихся в разные стороны коридоров. Очередная лестница плавно увела вниз, в огромный темный подвал с кирпичными стенами, сочащимися влагой и холодом. Местами с потолка свисали длинные белесые корни. Под ногами то шуршали мелкие камни, то хлюпала жидкая грязь. Отблески масляных ламп отбрасывали причудливые жуткие тени.

– Далеко еще? – спросил Рух, догнав графа.

– Немножко осталось, – прохрипел Нальянов. Бег вымотал хоть и крепкого, но все ж старика. – И надо молиться, чтобы бунтовщики туда вперед нас не добрались. Как они двери взломали, ума не приложу. Невозможно было сие. Видать, правильно про них говорят – колдуны и дьяволу продались.

Они свернули за поворот и нос к носу столкнулись с бегущими навстречу людьми. Рух едва не пальнул с перепугу из единственного заряженного пистоля и сдержался только в последний момент, увидев приметные чепчики и кружевные передники. В узком проходе обнаружились две горничные и молодой чисто выбритый мужик в ливрее зелено-желтых графских цветов.

– Ваша милость! – всплеснула руками служанка лет двадцати с миловидным, усеянным веснушками лицом. – А мы уж не чаялись! Что творится, что творится…

– Убивают всех, еле спаслись! – заголосила вторая, постарше, со строгим иссохшим лицом, сжимая в одной руке еле теплившуюся лампадку, а вторую держа за спиной. – К тайному ходу бежим, да не знаем, где он. Спасайте, хозяин!

– Марфа, Настька, Трофим, – удивился Нальянов, – неужто живые? Как же я рад! Трофим, сукин сын, ты ведь в правом крыле дверь охранял, сумел, значит, утечь? Что там случилось? Хотя ладно, потом, все потом…

– А мы тебя, Мишенька, искали, – прошипела вдруг та, что постарше, и узкое некрасивое лицо стало хищным змеиным. Она швырнула лампадку Руху в лицо и резко рванулась навстречу, в пляшущем оранжевом свете мелькнула острая сталь. Граф странно всхлипнул и недоуменно посмотрел вниз. В животе у него торчал длинный нож.

– Марфа? – недоуменно выговорил Нальянов и саданул ей в отместку эфесом. Молодая бешеной кошкой сиганула на увернувшегося от лампадки Бучилу, размахивая широким и тяжелым тесаком для колки лучины, он и моргнуть не успел, как левое плечо обожгло. Сукин сын Трофим успел откуда-то вытащить нелепого вида самопал и принялся торопливо раздувать нехотя тлевший фитиль. Все это уложилось в мгновение, и тут же коридор взорвался криками, стонами, матом. Веснушчатая вновь занесла тесак, рожа перекосилась, растеряв всю миловидность.

– За крестьянскую царицу! – заорала она.

– Ошалела, паскуда? – Бучила успел перехватить вооруженную руку и от души врезал лбом в оскаленное лицо. Хрустнуло, крик вбился в горло вместе с кусками черепа и выломанных зубов, веснушчатую откинуло, она сделала пару нетвердых шагов назад и упала плашмя. Нальянов успел заколоть Марфу шпагой, прыгнул к Трофиму, но тот, так и не совладав с самопалом, бросил оружие, развернулся и опрометью ударился в бег, оря ломким фальцетом:

– Здесь они, здесь! Все сюда! Сюда! Сю…

Крик резко оборвался. Ах-ах, ну и дурак. Рух одобрительно хмыкнул, увидав, как незадачливый беглец со всего маха в кромешных потемках напоролся на низкую кирпичную арку башкой и свалился без признаков жизни. Треск проломленного лба был приятен и сладок на слух.

Какая бы херня тут ни творилась, разбираться было некогда. Совсем близко послышались приглушенные крики. Сучьего Трофима все же услышали.

– Граф, живой? – Рух повернулся к Нальянову.

– Ж-живой, всего лишь царапина, – просипел граф. Брехал, конечно. Лица на нем не было, он выронил пистолет и зажимал рукой рану в левом боку. Сквозь пальцы толчками плескала нереально черная кровь.

– Идти можешь?

– Могу, надо спешить, – выдохнул Нальянов, перешагнул мертвую горничную и поспешил вперед, прямо в жуткую темноту.

Насчет «могу» граф, конечно, тоже соврал. Вот такие нынче дворяне пошли, враль на врале и вралем погоняет. Отмахал шагов двадцать, захромал, засипел, выронил шпагу и привалился к стене.

– Притомились, ваше сиятельство? – посочувствовал Рух и приказал слугам: – Хватайте хозяина и тащите. Быстро!

Двое дюжих парней из тех, которые вместе с графом охраняли парадную дверь, кинулись к Нальянову.

– Не трогать, не трогать, я сам! – Михаил Петрович забился у них в руках. И откуда только силы взялись? Мгновение назад помирал, а тут заартачился. – Я дворянин, – захрипел Нальянов.

– Да всем похер. – Бучила жестом велел слугам заканчивать дело. – Пока ты тут строить из себя благородного будешь, нас переловят, как крыс. Все, двинули!

– Шпага, шпага… – запричитал граф.

– Забудь, какая шпага тебе? – вызверился Рух. – Идти куда?

– Т-туда, – Нальянов кивнул на темнеющий коридор и обмяк. – Немного осталось.

– Немного, – передразнил Бучила. Не подвал, а катакомбы поганые, пока из конца в конец пройдешь, жить не захочется. Понастроят хором, а ты тут бегай-страдай.

Он первым ворвался в следующую комнату, стены и потолок сразу