Чернее черного - Иван Александрович Белов

Куда там. Перепуганные ребятишки спешно улепетывали все дальше и дальше. Семен рассмеялся и припустил следом. Оно и понятно: выскочил из темного леса не пойми кто, всех убил, как тут не убежать? Да и невозможно в грязном обожженном чучеле увидеть отца. Не так представлял встречу Семен, да чего уж теперь…

– Да стойте вы! – прокричал он. – Отец я ваш! Стойте!

Настюшка начала отставать, брат тащил ее вперед и что-то кричал, к своей чести не бросая сестру. Семен догнал и сгреб в охапку, с наслаждением вдыхая родной аромат.

– Кровинушки мои, ненаглядные…

Настя визжала как резаная, Ванька вырывался, продолжая орать и пихая Семена в грудь и лицо.

– Деточки мои, деточки… Как долго я вас искал. Простите ради Христа. Отец я ваш, неужто не узнаете? Отец…

Семен плакал и хохотал, прижимая к себе вновь обретенных детей. Они потихоньку примолкли, прекращая рваться и истошно орать. Они узнали… не могли не узнать…

– Папка… Отец… – шептали они, а Семка плакал, и небо заплакало вместе с ним. Идти сил у них не осталось, и тогда Семен поднял детей на руки, и ласково шепчущая чаща встретила их. Путь назад был легок и скор. Дверца приветливо скрипнула, и вскинувшаяся навстречу Аксинья ахнула и бессильно повалилась назад. Семка приблизился и осторожно опустил детей возле нее. Они обнялись, и слова были здесь не нужны. В крохотной избушке, затерянной среди столетних елей, поселилось тихое счастье. Отныне и навсегда…

Конец всего

Когда в зарослях хрустнула ветка, Семка рывком вышел из чуткой звериной полудремы и напрягся, обратившись в слух. Под потолком в прозрачных лучиках солнечного света кружили пылинки. Проклятое жужжание мешало сосредоточиться. Противоположная стена шла мелкой блестящей рябью, словно водная гладь на легком ветру.

Хруст в лесу повторился, и Семен привстал на подстилке из тряпья и прошлогодней палой листвы. Дети и жена мирно посапывали, укрытые ворохом одеял. Обостренный слух подсказывал, что к избушке приближается кто-то чужой. Не волк, не лось, не кабан. Человек. Чуть хромающий на левую ногу и совершенно не скрывающий своего приближения. И это настораживало больше всего. В лесу всякий крадется и прячется, даже лесной хозяин-медведь ступает осторожно и мягко, опасаясь выдать себя.

Семен выскользнул за дверь. Утреннее солнце немилосердно полоснуло по глазам, и он поспешил убраться за угол, в тень. В ушах набатом били чужие шаги. Ближе-ближе-ближе… По спине бежала липкая дрожь, мышцы одеревенели и напряглись. Ближе-ближе-ближе… В рябиннике мелькнуло темное пятно, замерло на миг, сдвинулось и медленно потекло. У Семена в горле зародился зловещий предостерегающий рык. Размытое пятно обрело очертания: на тропке появился высокий, чуть сгорбленный, одетый во все черное человек. Семкино чутье подвело – незнакомец был не один. Из-за него робко выглядывала девочка лет десяти с огромными голубыми глазищами. Человек в черном остановился на краю поляны и как-то по-хозяйски, с ленцой, осмотрелся вокруг. Из-под надвинутого на глаза капюшона торчал нос, похожий на клюв, и свисала до пояса седая до пепельной серости борода. Незнакомец стоял, всем телом налегая на длинный узловатый посох с навершием. Сухая рука откинула капюшон, открыв темное морщинистое лицо древнего старика. Никакого оружия видно не было, но Семен чувствовал угрозу, волнами идущую от незваного гостя. Больше всего старик был похож на инока или попа, и Семен невольно поежился. Он давно забыл Бога, забыл церковную полутьму, пропитанную запахами ладана и горящего воска, перестал молиться. Обычное крестное знамение в какой-то момент начало причинять жгучую боль.

Что-то сказав девочке, старик уверенно шагнул на поляну, и Семен, глухо зарычав, кинулся наперерез. Так волк защищает логово с самкой и новорожденными слепыми щенками, не отступая даже при виде охотников и стаи собак. Волк всегда принимает бой.

Монах, увидев Семена, не выказал удивления или страха, не попытался сбежать. Тонкие губы скривились, он прищурил глубоко посаженные глаза, и Семен неожиданно впечатался в прозрачную стену, вставшую на пути. От удара перехватило дыхание, треснули кости, и Семен мешком повалился в траву.

– Не вставай, – насмешливым каркающим голосом крикнул старик.

Семка поднялся, мотая налитой свинцом головой, сплюнул алую пену и рванулся на странного старика. Тот удивленно вскинул кудлатую бровь, и вдруг вместо одного стариков стало пять. Абсолютно одинаковых, глумливо усмехавшихся, мать их через колено, ряженых в черное стариков. Семка опешил на миг, заметался, сцапал того, что маячил посередине, но поймал пустоту. Воздух сгустился, пахнуло горячим, невидимая сила подхватила Семена, сжала, будто в кулаке великана, и отшвырнула прочь. Он описал дугу и рухнул плашмя, в глазах потемнело, полоснула острая боль. Мысль перегрызть чертовому старикашке горло улетучилась сама по себе. Семен закашлялся, перевалился на пузо и пополз к двери, выдергивая клочья травы.

– Ну ты куда, герой, жопа с дырой? – хохотнул за спиной старик. – Резво так начал. А ну-ка, погодь!

Шаги приблизились, сверху упала тощая тень, и Семену между лопаток врезалось твердое.

– Лежи, паскудник.

Пинок под ребра заставил Семку перевернуться и заскулить. Солнце нестерпимо слепило, выплясывая и дергаясь в небесах. Старик навис сверху и подмигнул.

– Рожа у тебя, конечно, не приведи Господь Бог. Звать тебя как? Помнишь еще?

– Семеном. Семен я, – выкашлял Семка всплывшее из темных глубин сознания имя. Свое? Чужое? Неведомо то было ему.

– Семен, значит? Ну-ка, глянем, что ты за тварь.

Он отвесил Семену пощечину и заглянул прямо в глаза, для верности растянув веки крючковатыми пальцами.

– Ого, какие буркалы страшные. Я таких повидал. И горло рваное. Давно укушен?

– Н-не знаю, н-не помню, – прохрипел Семен.

– Недели три, чай поди – зеницы растворились, зрачок махонький, будто муха в глаза насрала. А ну, пасть открой!

Семен послушно открыл рот и замычал.

– Да не эту, дурак, новую. – Старик вновь смазал его по щеке. Сильные соленые пальцы бесцеремонно залезли Семену в рот, челюсть щелкнула как-то непривычно и звонко, словно взведенный капкан, прохладный воздух хлынул внутрь откуда-то с обеих сторон.

– Ну вот, красавчик какой. – Старик вытер пальцы об рясу. – Ты, значит, до сих пор не понял, кто таков теперь есть? Ясное дело. Перерождение – штука такая. А мне нечисть мелкая нашептала, будто в избушке близь Вымерской топи какая-то пакостная тварь завелась, вот и решил навестить. А тут ты, значит, балуешь. Ну-ну. Анфиса-травница с дочерью где?

– К-кто? Ч-чего? – удивился Семен. Слова давались с трудом, будто у него было два рта, пытавшихся говорить одновременно.

– Понятно, не знаешь таких. Я и не сомневался. Отдохни пока, а я избушку гляну твою. Отсюда чую, есть