Холли Лайл - Дипломатия Волков
Через несколько секунд аэрибль повис над самой землей на натянутых тросах. В зеленом свете черно-красная эмблема Галвеев, нарисованная на пестром, в зеленых пятнах огромном баллоне, казалась неразборчивым пятном. Из обоих люков длинной кабины прыгали люди – мужчины и женщины, – негромко звякая оружием при соприкосновении с землей. Последним из первого люка выглянул пилот.
– Быстрее, быстрее, – торопил он, – надо взлетать. С высоты на востоке уже угадывается заря.
Солдаты подняли Типпу в люк, затем помогли Дугхаллу. Кейт не стала карабкаться вверх и позволила, чтобы ее без особых церемоний забросили в люк. К счастью, она облачилась в подходящую случаю походную одежду – прочные сапоги, плотные кожаные брюки и хлопковую рубашку под шерстяной курткой, – а не в тонкие шелка, которые предпочла Типпа. Подъем в аэрибль никогда не выглядел изящным, а тем более в такой спешке. Лежа на полу корзины, Кейт услышала посвист разматывающейся веревки и почувствовала, как ее придавило к полу; они поднимались с такой скоростью, что барабанные перепонки готовы были лопнуть.
– Почему вы так опоздали? – спросил Дугхалл.
Кейт села. Пилот-рофетианин по имени Эйоуюэль не стал отворачиваться от своих кранов и штурвалов. Сидя спиной к ним, он ответил:
– На средних высотах дул жуткий ветер, он уволок нас к югу от курса, прежде чем я успел подняться повыше, а когда я выбрался из него, то попал прямо во встречный поток, с которым пришлось бороться всю остальную дорогу. И если тебе кроме плохой нужна и хорошая новость, добавлю, что теперь этот западный ветер будет помогать нам на обратном пути.
– Я уже думал, ты не прилетишь, – признался Дугхалл.
Мгновенно глянув на Кейт и столь же быстро переведя взгляд на остальных, Эйоуюэль с чувством произнес:
– За вами я прилетел бы даже сквозь пекло Тонна!
Кейт знала – эти слова искренни: Эйоуюэль был ее старым другом – с того самого дня, как в возрасте тринадцати лет они забрели на летное поле Дома в Калимекке и он впервые познакомил ее с этим чудом – полетом на аэрибле. В последующие годы он втайне учил ее управлять небольшими воздушными кораблями, с которыми – как с этим – мог управиться один человек. Оба они поверяли друг другу свои мечты и сохранили взаимное доверие, даже когда Кейт принесла присягу дипломата и ее время перестало принадлежать ей самой. Семейство было бы в ужасе: как можно, чтобы девица галвеевских кровей, претендующая на высокое положение в будущем, училась плавать по океану, пусть даже и воздушному? И чтобы женщина, которой предстоит когда-нибудь вести жизненно важные для Семьи переговоры, доверялась рофетианскому простолюдину? Немыслимо даже подумать!
Но Кейт, согласно своим принципам, дружбой этой дорожила, берегла ее как свою мрачную тайну и даже, снизойдя к рофетианской теологии, решила, что если Семейство не в состоянии оценить Эйоуюэля, то пусть оно катится прямо в пекло Тонна.
Аэрибль поднялся повыше, и первые прямые лучи еще бледной зари, пробивавшейся из-за восточного горизонта, вдруг осветили внутренности кабины. Солнце еще не взошло, однако слишком медлить оно не станет. Кейт поежилась, осознав, как близко подступила к ним гибель; там внизу, под пологом тьмы, еще укрывавшей Халлес, многочисленные глаза обыскивали небо, надеясь заметить первый луч солнца, упавший на верхнюю каменную арку высокой башни на городской площади. Этот час ознаменует собою наступление стоянки Сомы, и, наконец, прозвонит альтовый колокол, приветствуя новый день с его «свадебными» процессиями, готовыми выплеснуться на улицы из Дома Доктиираков и из посольства Галвеев. Кульминацией дня станет уничтожение Семьи Доктиираков и, возможно, значительной части Сабиров.
В этих неярких лучах Кейт представила сухое, алчущее лицо Сабира-Карнея и на миг ощутила его прикосновение, всем своим предательским сердцем надеясь, что он избежит гибели.
Пронзив безоблачные небеса, первый луч солнца упал на верхнюю арку Черной Башни Времени, и звонарь немедленно наполнил воздух монотонным гулом стоянки Сомы. Первой стоянки утра. Первого Друга Нового Дня.
Ворота посольства Галвеев распахнулись с первой же нотой – словно были привязаны к колоколу, – и на улицу выступили десятеро трубачей и десять барабанщиков. Их украшали пышные красные с черным одежды Дома Галвеев, лица от лба до носа скрывала бахрома из золотых бусин. Они взяли инструменты на изготовку, за ними последовали десять музыкантов с ручными колокольчиками, десятеро флейтистов и пятьдесят танцоров.
Колокол Сомы отзвонил семь раз, последняя нота его повисла в воздухе, но музыканты, застывшие в прежней позе, ожидали до тех пор, пока последние лепечущие отголоски не умерли в утренней тишине. А потом, получив от кого-то устный приказ, начали Брачный Танец. Рассыпавшиеся по улице танцоры, как из катапульты, взмывали в воздух, подпрыгивали, скакали, с лязгом и грохотом вращались. Тяжелые, унизанные бусами нити громыхали по металлическим одеждам как еще одна фаланга барабанщиков. В руках танцоров блестели кривые мечи, с ослепительной скоростью они вращались и на ходу взлетали вверх; они выкрикивали имена бога недели, которым был сегодня Прядильщик Диурия, и бога наступившего Дня Бронира, бога счастья, и никто из них не оступился. Изящные, яркие, они давали великолепный и шумный спектакль.
Улицы на всем пути от посольства до дома Доктиираков были уже полны рабочих и работниц, вышедших в самой лучшей одежде – и на других посмотреть, и себя показать. Параглез Доктиираков и парниссы города вместе объявили День Диурии и Бронира праздником, и простой люд Халлеса намеревался не пропустить ни мгновения величественного свадебного парада, явившегося прямо к их дверям; бесплатные развлечения случались в городе нечасто.
За выплясывавшими с мечами акробатами последовали жонглеры; как ни странно, каждый из них вертел в воздухе сразу три блещущих меча. Выстроившиеся вдоль улиц зрители находили трюк не столь сложным, ведь все знали – жонглеры никогда не пользуются заточенными мечами. Однако все сходились на том, что пляска света на лезвиях псевдомечей делает их похожими на настоящие. За жонглерами следовали наложницы; продвигаясь вперед, они заигрывали с толпой, раскачивали бедрами, колыхали грудями, чувствуя себя немножко неуютно в изысканных свадебных нарядах.
Народ Халлеса рассчитывал потом увидеть дрессированных тигров или же странных зверей, населявших Увечные края. Но вместо них шестнадцать могучих носильщиков в полном облачении вынесли первые носилки, в которых сидел симпатичный мужчина и крепкая на вид женщина, странным образом укрывавшиеся толстыми плащами, обычные бахромки из бусин спускались на их лица от лба до верхней губы. За первыми носилками шла бесконечная процессия, причем последующие всегда оказывались наряднее предыдущих, но каждая пара была укутана и задрапирована на один лад. Из посольства вытекала красная с черным кровавая река Галвеев, искрящаяся золотыми вспышками, и в потоке ее самоцветов играло не меньше, чем обычной гальки в горной реке. Повсюду сверкали граненые рубины и ониксы, покрывавшие и носилки, и носильщиков, и родичей невесты. Сведущие люди утверждали, что текущие бесконечным потоком самоцветы, конечно же, сделаны из стекла, однако и им приходилось признать зрелище впечатляющим.
Хор певцов сопровождал последние носилки, принадлежащие посланникам, параглезу Галвеев и, наконец, невесте. Они исполняли традиционный набор брачных песен, освящая брак именем Мараксиса, бога семени и плодородия, ибо свадьба происходила в его месяце, и благословляя невесту именем Драсту, богини чрева, меда и плодоношения.
В соответствии с обычаем невеста была полностью укрыта вуалью; молодые замужние женщины из толпы пытались различить ее черты под сеткой из красного шелка и бахромой из золотых бусин (ибо увидевшая глаза невесты, направляющейся к бракосочетанию, должна была непременно забеременеть в текущем году), однако им приходилось довольствоваться благосклонными покачиваниями ее усыпанных драгоценностями ладоней. Уж этисамоцветы, соглашались все, были настоящими. Халлеситы с жаром обменивались слухами о невесте. Она добра и прекрасна; она ела простую пищу на улице, она щедро раздавала на улицах дары и монеты. У нее широкие бедра, хорошо будет рожать. И груди объемистые, будет чем накормить детей. Да, она не слишком умная и острая на язык и к тому же не чрезмерно честолюбивая, а это – достоинство для женщины, становящейся женой второго сына.
Хорошая молодая девица – на этом сходились все. Быть может, чересчур хорошая для второго сына их параглеза, считавшегося в городе парнем не то чтобы испорченным, а дерьмоватым.
За носилками невесты шествовал новый отряд жонглеров с мечами и музыкантов, но эти ничем уже не смогли удивить. Впрочем, люди решили, что парад, пожалуй, удался. Если б еще были тигры да поменьше одежды на наложницах и побольше на ней разрезов, и хорошо бы парочку карликов, глотателей огня, – тогда все было бы просто идеально.
