Александр Шлёнский - Рыбалка в Пронькино (СИ)

— Вообще-то мы были бронхогенным раком лёгкого. — с обидой в голосе сказала химера, поймав и обхватив щупальцами стекло.

— А я сказал — простаты! — с угрозой повторил Женька Мякишев, вторично вырвав у химеры стеклянную дверцу. — Вали пока живой! Физик, блять, теоретик… Эйнштейн, бля… Цузе… А ну, брысь с кафедры, урод!

Химера подтянулась на щупальцах и выстрелила собственным телом в отверстие на потолке. Последние три щупальца аккуратно вставили стеклянную дверцу в книжный шкаф после чего также покинули помещение.

— You know what, viking? I have to take back my previous comment about your ability to think. — промолвил Дуэйн. — Sometimes you can be a real prodigy! Especially when your big white ass is at stake.

— Sometimes, though, you can incredibly stupid, you Delta Force bodyless moron! — ответил сержант Эриксон адмиральской ширинке, после чего обратился непосредственно к своему командиру.

— Admiral, sir! What is that black corporal's soul doing in your private body part?

— I am sorry, sergeant, but that's classified! — ответил адмирал Шерман.

Минут пять вся компания сидела неподвижно и молчала. Профессор Гупта уселся на полу в позу лотоса напротив своего Шивы и с индуистским спокойствием неторопливо обдумывал всё, что услышал от химеры. Шрути и Олаф стояли друг напротив друга, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Адмирал поднял опрокинутый в пылу борьбы стул, поставил его на ножки и устало уселся на него задом наперёд, положив руки на спинку и оперев на них голову. Дуэйн, неразлучный спутник адмирала, сидел в отведённой ему части адмиральского тела и слушал как Женька Мякишев по выделенке ругается о чём-то совершенно непонятном.

— Капрал Робинсон, ну ты, блять, и пингвин! Какой ты, в жопу, разведчик? Химера тебя выкупила за шесть секунд! Как сынка! Взял тоже, уши развесил и выложил ей все наши разборки. Ты хоть понимаешь теперь, что такое химера?

— Ну ты же сам сказал, рак простаты.

— Это по происхождению. А по сути своей химера — это философское зомби. Поведение есть, логика и интеллект есть… А сознания и чувств нет. Химера — это живой автомат. Как морская звезда. Понятное дело, что она тяготеет к физикализму.

— Начхим, ну не знаю я что такое физикализм!

— Да чё там знать-то? Это такое убеждение что всё на свете, включая сознание, мысли и чувства, должно сводиться к физике и описываться физическими терминами. Но ведь сводится-то не всё!

— А химера сказала, что всё что есть на свете — это один большой компьютер.

— Капрал, я тебе честно признаюсь, что пока мы в озере меня не съели, мы тоже думали, что так оно и есть. Но когда мы вас поизучали, оказалось что душа — это совершенно отдельная сущность. Она не материальна, она может быть связана с физическим миром, ну например, через живое тело. Но душевные явления принципиально не сводимы к физике. Взять хотя бы цвет, метамерию. Разные длины волн дают идентичные ощущения цвета. Один этот факт говорит о том что физический цвет как длина волны и субъективное ощущение цвета — это абсолютно разные вещи[10]. А как свести к физике вкус клубники, запах розового масла, ощущение боли, радости или страха? Душа не имеет никакого отношения к материальному миру, она лишь получает из неё информацию! Ну вот, представь себе, на сетчатку попадает свет, отражённый от каких-то предметов. Он кодируется в нервный сигнал, сигнал попадает по зрительному нерву в зрительную кору головного мозга. А там, в коре, происходит фазовый переход из физического процесса, то есть нервного сигнала, кодирующего зрительную информацию, в нематериальный процесс, происходящий в качественно ином мире, ничем не напоминающем материальный мир. Это ваше уникальное свойство, ради которого мы оставили вас в живых и пытаемся улучшить ваш дизайн. В противном случае мы бы оставили здесь только одноклеточные организмы. Они гораздо надёжнее по дизайну, и сбалансировать их биоценозы намного проще. Так что прямая связь ваших тел с микрокосмом, наличие внутреннего мира в каждой душе, оказалась вашим спасением в мире материальном.

— А где находится этот внутренний мир, начхим, если он не во Вселенной? В аду или в раю?

— А это, капрал, как кому повезёт. Лотерея…

Сержант, подойдя к окну, открыл жалюзи, взглянул и, поманив к себе Шрути, уступил ей место впереди себя, слегка приобняв её за плечи… В отдыхающем от невыносимой яркости дня калифорнийском небе, где темнела и сгущалась, готовясь окраситься в цвета заката, глубокая, манящая в космос синева, выравнивалась в строгую пеликанью линию и поднималась ввысь стая химер. Их мощные щупальца выпрямились и вытянулись назад словно протуберанцы. Бугристые тела удлиннились и сгладились в отчётливую аэродинамическую форму, напоминая гигантские торпеды, стремящиеся ввысь. Там, на головокружительной высоте, величественно и грозно шествовала в закатную даль тяжёлая тёмная эскадра облаков. Упругий солнечный ветер раздувал их небесные паруса. Вот химеры поднялись выше потемневшего на фоне закатного неба шпиля Гуверовской башни, вот замерцали они слабо оранжевым свечением, переходящим в бледно-зелёные тона, поднимаясь всё выше, становясь всё прозрачней, и незаметно растворились в густой бархатной синеве, фантастически подсвеченной со всех сторон багряными, розовыми и лимонно-жёлтыми прощальными бликами заходящего солнца.

— Olaf… Those things… Chimeras… They are so dangerous and ugly!

— Yes, my dear, they surely are abomination before God.

— But when they fly far away they look so gorgeous! How can it be possible?

— The way things look depends greatly on how you look at things, my love. — ответил сержант Эриксон и вдруг ни с того ни с сего начал напевать приятным баском старую забытую песню Спэйда Кули.

Shame, shame on youShame, shame on you

Шрути добавила к песенке свой звонкий голосок.

Gave my heart as a tokenWhen returned, it was brokenHide your faceShame on you!

15

Ведь прекрасная внешность, большое богатство, как и сила тела и все прочее в этом роде, быстро разрушаются, но выдающиеся деяния ума, как и душа, бес-смертны. Словом, для благ, относящихся к телу и имуществу, существу-ют как начало, так и конец, и все воз-ник-шее уничтожается; дух же, нетленный, вечный правитель человеческого рода, движет всем и правит всем, а им не правит ничто.

Я много думал о смерти и нахожу что это наименьшее из зол.

Марк Септимий Руфус, командир манипула, ветеран войны с Югуртой, участник многочисленных сражений с кимврами и тевтонами, проснулся в тесной деревянной каморке от ярких лучей солнца, которые пробивались в щели между рассохшимися досками и царапали глаза под закрытыми веками. Марк Септимий медленно развернул своё могучее тело с железными мускулами, встал, слегка потянулся, выгнув спину горбом, широко зевнул, разинув зубастую пасть, а затем улёгся вновь и задумался. В каморке пахло мышами, прелой древесиной, мочой, пылью и какими-то незнакомыми травами.

Марк Септимий, прославившийся тем, что не получил ни единой царапины в десятках битв, небольших сражений и мелких стычек, был приглашён в Первый легион на должность центуриона второго ранга легатом Квинта Цецилия Метелла Гаем Марием, проведя на гражданке более двух лет после почётного увольнения из армии.

Он немедля откликнулся на приглашение, надел свои неизменные солдатские калиги, подбитые гвоздями, перепоясался скрещёнными офицерскими ремнями, повесил слева на пояс тяжёлый могучий испанский меч в бронзовых ножнах, а справа — более лёгкий, короткий и проворный римский гладиус, прибыл в войска, вступил в командованием манипулом и немедленно принялся усердно муштровать легионеров, памятуя старинную командирскую заповедь: «если войска не ебать регулярно, они превращаются в стадо». При этом Септимий не делал никаких поблажек и себе. Позже, уже во времена императора Августа, старых легионеров, вернувшихся в строй из запаса по личной просьбе полководца, стали называть эвокатами и наделять значительными привилегиями, освобождая от нарядов по строительству лагеря, по кухне и по уборке территории.

Ветеран принял предложение легата с энтузиазмом, потому что прослышал о грядущей военной реформе и хотел в меру сил в ней поучаствовать. Из всех военачальников только Марий наконец-то понял насколько пагубно сказывается на боевых качествах римской пехоты её сословное деление на гастатов, принципов и триариев. Если в прежние времена Марку Септимию пришлось бы стоять в третьей линии и безучастно наблюдать как варвары яростно молотят дубинами и секут топорами плохо обученных молодых солдат, разнося в пух и прах первую линию, то в будущей войне ему предоставлялась возможность быстро отвести назад бойцов, потрёпанных натиском противника, не дожидаясь пока в обороне будет пробита брешь, и встретить атакующего врага свежими силами.