Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
— Ха-ха… Меткая тётка была, — подумал я. — Э-э-э… Почему была-то? Вот она передо мной. Да-а-а… Крындец! А ведь я её, помнится, хоронил. В смысле присутствовал на её похоронах. Торжественные были похороны… Столько людей приехало и пришло. И Лисицын, к стати тоже был и другие бандиты и хулиганы. Да-а-а… Столько цветов навезли, что капец. Хотя… Какой Лисицын хулиган? Лисицын — просто балбес. А вот другие, которые хулиганы и даже бандиты, они и несли её гроб… Уважали силу и волю!
Это промелькнуло у меня в голове. Я вылупился на живую ещё учительницу. И ведь проживёт она дольше всех других наших учителей, хотя уже и сейчас ей лет сорок.
— Ты что это, Шелест, побелел весь? — спросила она немного хрипловатым, но вто же время высоким голосом. — Иди-иди, присядь. Хорошо ответил. Видно, что учил и пытался разобраться.
— Ты, Мишка, прямо зелёный, — сказал Костик. — Разрешите я Шелеста умыться выведу, Людмила Фёдоровна?
— Сходи-сходи, Костя…
— Пошли, давай, сказал Костик и первым выбежал из класса.
— Вот жучара, — подумал я.
— Та-а-а-к! А отвечать пойдёт. А где Швед? Ах он паршивец! Заболтал бабушку.
Послышался каркающий смех Людмилы Давыдовны. Да и я от смеха чуть не подавился, видя, как Костины пятки скрываются в туалете. Математичка на том уроке обещала нас обоих спросить, так как мы снова играли в морской бой и она нас застукала конкретно. Вот он и сбежал. Ха-ха!
* * *[1] «Красное знамя» — региональная газета Приморского краевого комитета КПСС при СССР.
Глава 5
— Тётя Маша, тетя Маша, мне в одну тарелку шесть блинов и три котлеты, — попросил я и, протянув руку через головы передних в очереди, взял тарелку с блинами и котлетами. Без денег и мимо кассы. Тётя Маша была соседка с нижнего первого этажа и шилась у мамы. Э-э-э… То есть, моя мама шила ей платья и иногда отоваривалась через столовую.
— Вот Шелест, везде у него блат, — услышал я недовольный голос Людки Фроловой.
— Сестрёнке бы блинчиков взял по блату, — ехидно проговорила Ирка, двоюродная сестра, с которой мы, почему-то, как она выросла, перестали ладить.
Она была красивой и за ней уже «ходили» пацаны-старшеклассники. А может это я её «ревновал по-братски», ведь всё детство проводили каникулы вместе у одной бабушки и я для неё был самым-самым крутым пацаном. А тут вдруг она заважничала? Не знаю, не задумывался никогда ни до, ни после. Однако сейчас имеем факт если не вражды, то конфронтации. Ладно.
— Ага… Ты мене много чего будешь по блату доставать, товаровед магазина электротоваров, — проговорил я.
— Чего-о-о… Какой я тебе товаровед? — возмутилась Ирка.
— Ладно, потом разберёмся, — подумал я, одновременно удивляясь тому, как много у меня уже сейчас проблем и тому, как легко я себе наживаю врагов. А Карнеги учил… А ведь они все когда-нибудь станут кем-то.
— Так я вам и взял, видите — три котлеты и шесть блинов. Идите из очереди.
Иркины Глаза округлились.
— Что, не ожидала, да? — подумал я. — Да пусть едят, мне не жалко.
Округлились и глаза Людки Фроловой, хотя и так были круглыми и сильно накрашенными. У нас в школе почему-то учителя макияж у девчонок не смывали и юбки на форме не заставляли «отворачивать». Не знаю почему. Девчонки светили голыми бёдрами, аж до самых ягодиц. То ещё аниме, как я понимал сейчас путём сравнения. Что-то похожее и даже круче — с прозрачными кофточками — началось в восемьдесят восьмом и далее. Во Владивостоке девушки наряжались, как проститутки известной амстердамской улицы и, наверное, даже голее. И я говорю о школьницах-старшеклассницах. Это был полный сюр, когда вечером на центральной площади ты видел дефилирующих полуобнажённых девчонок. Страшное дело!
— Мне котлета и пара блинчиков, и вам.
— Что это ты сегодня такой добрый. Из-за того, что вчера напортачил? — спросила Ирка. — Балдина чуть не убил, потом Ерисова отправил в полёт девчонкам под юбки, Давлячину руку сломал.
Я посмотрел укоризненно на сестру.
— Повторяю в последний раз. Первое — Балдин меня ударил первый, вот синяк, и получил. В горло я попал случайно. Второе — Давлячин тоже ударил меня сам, хотя я и сказал не то, что надо было. Или, вернее, не надо было говорить.
— А что ты такое про них с Танькой знаешь? — спросила, хитро щурясь и улыбаясь, Людка Фролова.
— Да, ничего не знаю. Поговорка есть такая: «Всё будет хорошо и вы поженитесь». Глупая, понимаю, но какая уж есть.
— У-у-у… А я-то уж думала, — скривилась Людка, — что наша Таня, наконец-то, нашла себе жениха.
— Наша Таня громко плачет. Уронила в речку мячик, — проговорила Ирка. — В школу из-за тебя не пришла, между прочим.
— Это её проблема, — отмахнулся я, запивая блин чаем. — А вот за Ерисова,примите извинения. Хоть и не нарочно, но стал виновником вашего позора.
Людка выпучилась на меня.
— Какого позора? Ты про наши жопы в трусах? Да хоть два раза. Что вы жоп в трусах женских летом на пляже не видели? Трусики у меня фирменные. Такие и показать не стыдно. Вот если бы без трусов… А, Шелест? Хочется голую жопу женскую без трусов посмотреть?
Людка явно издевалась. Бесстыдница она была, как и Мокина.
— Что я жоп женских не видел? — спросил вдруг я и Людка опять вылупилась на меня, снова превращаясь в симпатичную лягуху, лупающую накрашенным ресницами.
— Где это ты, Шелест, женских жоп насмотрелся? — спросила она.
Ирка почему-то покраснела. Про себя подумала, что ли? Так, то давно и по детству было, когда мы в одной ванночке летом плескались на жаре. Да и в трусах вроде.
— Одной тебе что ли взрослеть? — спросил я улыбаясь и опуская взгляд на Людкину грудь.
— Ой-ой-ой, какие мы взрослые, — жеманно проговорила она. — Да у тебя и девчонки-то нет, Шелест.
— Вот тут ты, Людока, ошибаешься, — есть у меня девушка. Только она в другой школе учится.
— Любочка твоя Шабанова, что ли? — спросила Людка противным тоном одной из ведущих программы «Давай поженимся». — Да ты с ней и не целовался ни разу, поди-и-и? Это та ещё принцесса-недотрога! Мы с ней в один детсад ходили и жили рядом, пока она не переехала.
— Нет, — покрутил я головой, — не Люба. Из тридцать третьей школы. Света зовут. А больше я вам, проклятые буржуинки, ничего не скажу. Ха-ха-ха!
Я так заливисто рассмеялся, что на меня оглянулись и укоризненно посмотрели обедавшие в уголочке учителя.
— Иди ты! — снова распахнула глаза Людка. — Шелест, ты что, в родной школе девчонку не нашёл? Это прямо не по-товарищески! Ха-ха! Не по-комсомольски! Ха-ха!
— Да-а-а, Мишка. Точно ты странный какой-то, — процедила сквозь зубы Ирка. — Где ты мог с ней познакомиться?
— Не важно.
— И что вы, уже целуетесь? — шёпотом спросила Людка. — Или это самое, а?
— А вот это, Людочка, секрет и огромная тайна, — улыбнулся я.
— Так-так-та-а-а-к, Шелест. Запишем, запишем… Что тебе наши девочки не нравятся.
— А это он, по принципу, что нет пророка в своём отечестве. Тут-то его все знают, а там можно и лапшу на уши навесить.
— Вот тут, ты, Ира, абсолютно права. Видите вы меня каждый день и привыкли, а потому не цените.
Людка снова захлопала ресницами. Специально она это делала, что-ли?
— Как и вы, балбесы, малолетние, — вдруг скривилась она.
— Что правда, то — правда, — согласился я, кивая головой, вставая и расшаркиваясь, махая перед собой невидимой шляпой с обязательным пером. — Приятного аппетита, мон амур.
— Ну, Шелест, ты, точно Ирка говорит, странный какой-то.
— Наверное — это любовь, — покивала головой Ирка. — Родители знают?
— Мои нет, а твои?
— Про кого? — снова покраснела Ирка.
Я просто улыбнулся.
— Всё! Адью, коллеги!
— Сам ты… Ха-ха-ха, — заржала Людка. — Вот придурок! За обед спасибо!
— Ага, — кивнула головой Ирка, с блинов во рту.
— Да, пожалуйста.
Я свою еду проглотил в три присеста. Что там той школьной столовской котлеты и тех двух блинов. Мне на один зуб. Я и по двадцать блинов за обед съедал на спор. Мама и бабушка к блинам приучили. Я и сам их жарю.
