Железный канцлер (СИ) - Старый Денис
Император ушел, а в столовой установилась тишина. Уже никто не ел, даже у Александра, так выверенно сыгравшего только что свою роль, не было аппетита. Он смотрел на пирожное, но не видел ни его, ни приборов.
— Тайная вечеря, — с ужасом в голосе, не моргая и не двигаясь, прошептала Мария Федоровна.
— Мама вы о чем? — с тревогой в голосе спросил Александр.
— Мы не апостолы, мы… Иуды, — замогильным голосом говорила императрица.
— Ой! — воскликнула Елизавета Алексеевна и прикрыла свой рот.
Она поняла, все поняли и устрашились. Он знает. Отец и муж взывает к христианству, они же преступают учение Христа, они Иуды. И такое осознание ложилось тяжелым грузом на сердца и души собравшихся людей. Все присутствующие знали, что должно произойти. Да чего там… Весь Петербург замел в предвкушении событий. Павла оттирали от информации, но, как видно, император что-то знает.
— Вы понимаете, что он идет на заклание? Осознанно… как шел Иисус. Ваш отец уже взбирается на Голгофу, натужно неся свой крест. Они готов умереть за наши грехи, — императрица впадала в истерику.
— Мама, успокойтесь! — потребовал Александр Павлович.
Императрица посмотрела на своего старшего сына, ее глаза наливались влагой. Женщина понимала, что перед ней стоит выбор и еще полчаса назад она была уверена, что все правильно делает. Для любой нормальной матери главными людьми в жизни являются ее дети. Именно так, Мария Федоровна объясняла для себя молчание про готовящееся отречение императора в пользу наследника. Она верила, что будет всего-то отречение, не желала даже думать о том, что может случиться иное, непоправимое.
— Alea iacta est! — произнес Константин, ловя на себе уничижающий взгляд Александра [Alea iacta est — лат. «жребий брошен»].
Взгляд наследника, готового встречать рассвет уже будучи русским императором, говорил о том, что нельзя признаваться даже самим себе в том, что все присутствующие знают о заговоре. Александр знал, что Пален провел переговоры и с матерью и с братом. И был этим ходом генерал-губернатора недоволен. Но что уже сделано, то не вернуть, тем более, что Александр играл роль растерянного наследника, который теряется больше нужного. Зачем? А чтобы иметь возможность после обвинить всех в обмане, что они окрутили бедного и наивного юношу. Так что все возмущения только после того, как событие произойдет, и когда осядет пыль, поднятая взрывом грехопадения и цареубийства.
Именно главный заговорщик стал инициатором того, чтобы остальные члены семьи, прежде всего, шведская королева Александра Павловна, как и другие дочери императора, отправились в Царское Село. Поводом было то, что в семье не все приняли приезд шведской заложницы в Россию. Императрица отказалась выходить в свет, пока Саша здесь. Теперь нет тех, кто мог сильно портить и так гнетущую обстановку, нет сестер.
— Дозвольте откланяться! — Александр встал со своего стула, мотнул головой, прогоняя наваждение и растрепав золотые, спадающие почти до плеч, волосы. — Сохраняйте благоразумие!
Небрежно бросив взгляд на свою супругу, Лизу, Александр, не подав жене даже руки, нервно, заведя свои руки за спину, чем напомнил отцовскую манеру злится, направился к выходу из столовой. Елизавета, как собачонка, посеменила за супругом, понурив голову.
Она боялась, причем не за себя, за Александра. Пока еще в молодой женщиной тлела надежда, что брак можно спасти и быть с Александром счастливой. Именно поэтому, так как семейное счастье для этой женщины значило больше, чем вся Российская империя, Елизавета Алексеевна поддерживает своего мужа, не осознавая до конца, в какой грязной луже она расчесывает золотые волосы Александра.
* * *Петербург. Дворцовая набережная дом 10 1 марта 23.10
Дом на Дворцовой набережной 10 был особенным. Нет, он не был примером некоей выдающейся архитектуры, не обладал особенным украшательством. Хотя, о последнем можно было поспорить, но в том ключе, что главным украшением этого дома была Аннушка Гагарина, которую до сих пор чаще называют по девичьей фамилии, Лопухина.
Этот дом был подарен Анне императором, теперь почти что дворец стал семейным гнездышком очень странной семьи. Как женщина, Анна хотела мужа, как человек, которому нужно общение — Павла Петровича. Стройной системы отношений не получилось и одно порой занимало место другого.
Молодая женщина смотрела в окно и тихо плакала. Тихо, потому что ее мужу не понравятся стенания Анны по императору. Супруга Анны, Павла Гавриловича Гагарина, бывшего обычно обходительным, слово дурного не говорившего, словно будто подменили. Он грубит, злорадствует, приказал слугам запереть жену и никуда не выпускать.
Анна знала, пусть и в общих чертах, что должно произойти. Уже как полтора часа прошло, как муж в сердцах ей бросил: «Закончится власть Павла над тобой, придется подчиниться другому Павлу!». Не настолько была глупышкой Анна, поняла, собрав воедино всю информацию, которой владела. Планируется убийство императора. Вот она и льет слезы.
Анна не любила Павла Петровича, как мужчину. Ее все больше привлекал законный муж, с ним фаворитка императора ощущала себя женщиной, именно с Павлом Гавриловичем она охотнее ложилась в постель. Но Анна жалела Павла Петровича.
Была ли в отношениях ее и государя физическая близость? Была, и Анна не ощущала к этому факту отвращение, пусть и не испытывала с государем тех страстных эмоций, когда возлегала с супругом. Но фаворитке нравилось, что русский самодержец с ней ласков, предельно деликатен, позволяет ровно столько, сколько Анна разрешает.
Она запуталась, но еще полтора часа назад даже не думала о том, насколько все сложно, какой бардак творится в ее голове, в ее душе. Казалось, что муж принимает подобное стечение обстоятельств, женщина не предполагала, насколько сложно приходилось Гагарину, как он переступал через себя.
И теперь Анна наблюдала, как по набережной идет толпа. Не менее пятидесяти человек, словно специально, а, может так и было на самом деле, соединились с еще одной группой мужчин прямо под ее окнами. Другие заговорщики, а сомнений, кого именно наблюдает Анна, не было, пришли по льду со стороны Петропавловской крепости, которую женщина могла видеть из окна своей комнаты.
Эти мужчины, с вином в руках, снимали и одевали шляпы. Рядом Зимний дворец, и уже здесь, на Дворцовой набережной, согласно указу, нужно снимать шляпы в знак уважения государя. Вот офицеры и выказывают свой протест.
А еще они кричали так, что даже наглухо законопаченные окна пропускали звуки. Они ругали, сверх неприличного оскорбляли императора. И это было страшно. Анна понимала, что вот эти люди, лишенные человеческого, достойного дворян, вида, готовы убить государя. Для того они и идут к Зимнему дворцу, который находится всего-то в шаге от ее дома.
— Не сметь стоять у окна! Это вы понабрались повадок у своего любовника? — выкрикнул, вдруг, Павел Гаврилович.
Анна вздрогнула, она не слышала, как в спальню вошел муж, увлеклась обзором происходящего на набережной Малой Невы.
— Пашенька… — попробовала обратиться к мужу Анна.
— Не сметь! Это такая шутка Дьявола, что я ношу одно имя с ним? Когда стонешь в постели, то кого ты называешь Павлом? — кричал Гагарин.
Он был пьян. Долго держался, сковывал себя, давил эмоции, но вулкан, если все процессы внутри недр ведут к тому, рано или поздно, но всегда вырвется наружу. Павел Гаврилович считал себя трусом, он не хотел отдавать свою жену другому мужчине, пусть и не любил Анну. Этот брак — сплошной фарс, как считал Гагарин. И теперь этот фарс закончится.
Он общался с одним знакомым офицером Семеновского полка и теперь Павел Гаврилович знал, что происходит. Он сам хотел быть рядом с теми смельчаками, которые, пусть и пьяные, но идут убивать, или увещевать, императора. Они герои, а ему как бы не пришлось расплачиваться за то, что по своей или по чужой воле стал мужем фаворитки гонимого императора.
— Уйди от окна, или я… — Гагарин чуть было не сказал, что ударит Анну, но, нет, он может кричать, даже оскорбить, но бить женщину не станет, даже когда так тяжело на душе.
