Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов

Одежды я купил сразу несколько комплектов. Может, это и дорого, но я решил, что запас карман не тянет. Старался брать, что подешевле, конечно… Но, к сожалению, в лавках на территории училища выбор не такой богатый, как в городе. И не такой дешёвый, как хотелось бы.

Впрочем, судя по всему, людей в Покровске-на-Карамысе осталось не так уж много. Так что ещё неизвестно, чем бы меня встретили городские торговые ряды. Вполне возможно, и там бы я не сумел сэкономить.

А здесь, в «Васильках», милая продавщица помогла выбрать размер, пожелала удачи и избавила меня от хорошей такой суммы… Где-то в половину месячного заработка на границе. А во время обучения я ведь буду получать ещё меньше — и как прикажете выживать? То ли переходить на совсем простую одежду, то ли перестать влипать во всякие истории, в которых эта самая одежда регулярно страдает.

На последнее я, честно говоря, даже не надеялся. Не в моём случае. А теперь ещё и сильные мира сего начали уделять мне пристальное внимание. И память Андрея подсказывала: при таких вводных, испорченная одежда — это меньшее, о чём стоит беспокоиться.

Вот только она — одежда, то есть — в этом мире стоит недёшево. А мне, если я правильно понимаю, ещё придётся копить на проращивание сердца у Софии. Сама она такую сумму за десять лет не соберёт: это нереально. А значит, вся тяжесть оплаты ляжет на мои плечи.

Можно, конечно, сесть на попе ровно: мол, само прорастёт, и ничего страшного. Но у сестры-то никаких Андреев внутри не прячется. Значит, надо гарантированно защитить её от обращения к Тьме.

А проращивание — это дорого… Очень дорого, судя по словам Марии Михайловны. Кстати, надо будет с ней по этому поводу посоветоваться… Она, пожалуй, единственный человек, кроме сестры, которому я могу хоть сколько-нибудь доверять.

Вернувшись в комнату, я залез в маленький холодильник, распаковал бутылку воды — и долго, с наслаждением, маленькими глоточками, пил. А потом достал вторую, она же последняя — и снова пил… Медленно, давая жидкости усвоиться и впитаться в каждую клеточку…

Ещё и на виски, подаренный Марией Михайловной, поглядывал: всё-таки это тоже жидкость.

Удержался! Кремень был! Просто ушёл в душ, надеясь, видимо, кожей впитать ещё больше жидкости. И там, под струями воды, я с махозистским удовольствием натирал себя мочалкой и мылом. Прямо-таки до состояния скрипящей чистоты.

На ужин пришёл, когда в столовой особо никого не было. Не успели ещё подтянуться сотрудники и редкие учащиеся. Много брать не стал: надо было дать желудку время растянуться и вспомнить, что такое еда.

— Привет! А ты новенький, да? А я тебя раньше тут не видела! — зазвенел у меня над ухом девичий голосок, когда я маленькими глоточками всасывал в себя чай, растягивая удовольствие.

Я чуть не поперхнулся. Видел, что какая-то девушка зашла в столовую, но вообще не слышал, как она подкрадывается ко мне. То ли слишком расслабился, то ли, наоборот, слишком сконцентрировался — правда, исключительно на еде.

А надо ведь и о личной безопасности не забывать!..

— Я — Вася! — гордо заявила обладательница девичьего голоска, лихим движением кругленького бедра отодвигая стул и усаживаясь напротив.

И даже не спрашивая, согласен ли я.

Первое, что я хотел сказать, было:

— Гуляй, Вася!

Второе:

— Смотри, сколько пустых столов! Вовсе незачем надоедать мне!

Третье:

— Плохо быть Васей, когда ты девочка…

А потом я всё-таки подумал, что ссориться с другими учащимися — себе дороже. Тем более, девушка не проявляла никакой агрессии, а всего лишь хотела пообщаться. Поэтому я сделал ещё пару глоточков, неторопливо покатал чай на языке, наслаждаясь терпким вкусом… И вежливо представился:

— Фёдор.

— Ты на первом году обучения? — не унималась общительная девица, умудряясь проявлять равносильный интерес как ко мне, так и к мясному рагу в своей тарелке.

— Пока неясно, — признался я, краем глаза разглядывая собеседницу. — Может, и на втором…

На красивом личике Марии Михайловны шрам выглядел инородным и неуместным. Я бы в жизни не сказал этого вслух, но факт остаётся фактом: метка двусердого казалась на ней пятном, которое отчего-то очень хотелось стереть.

А у Васи даже шрам умудрялся выглядеть мило. Нет, ещё не красиво, отнюдь, но мило. Да и сама Вася была именно милой. В ней не было какой-то обжигающей красоты, зато имелось целое море обаяния.

И она не стеснялась расплёскивать это море вокруг…

— Вот здорово! Повезло тебе: не надо будет год с «тенькой» мучиться! Я, кстати, тоже пойду на второй год обучения. Снова… Один раз уже пошла в прошлом году, но вылетела на шесть месяцев. Пришлось оставаться на второй год.

— Не повезло… — чтобы поддержать разговор, вздохнул я.

— Не, наоборот! Мне мои однокашники не нравились! Таких снобов в том году набрали, что просто жуть!.. А на втором году обучения вроде ребята нормальные. Там одна только Королева от всех нос воротит…

— Королева? — уточнил я.

— Ага… Какая-то фифа. Поступила в прошлом году, нос задирает, смотрит на всех свысока… Увидишь ещё… А ты ничего такой! Общительный! — одобрила Вася.

А я не стал её расстраивать тем, что она мне просто выбора не оставила. Впрочем, было у меня ощущение, что если бы я и захотел чем-то Васю расстроить, то все мои усилия эта ходячая непосредственность проигнорировала бы.

Есть такие люди, у которых мама с папой где-то упустили момент. Может, лишний раз по заднице не отвесили. А может, и сами недалеко ушли от своих отпрысков. И вот, пожалуйста: их выросшее чадушко уже крутит-вертит людьми, как ему вздумается. И не замечает ни намёков, ни открытых просьб свалить в закат.

А главное — таких ничем не прошибёшь, если ты обычный человек, у которого есть остатки совести. Чтобы добраться до болезненных точек Васи, пришлось бы идти на самые гнусные приёмы. Потому что даже если бы я полным иронии голосом спросил:

— Ты, правда, думаешь, что ты красивая?

…Боюсь, ответ был бы таким, что это я бы чувствовал свою неполноценность, а не она.

Например:

— Конечно! Я самая красивая девушка в мире! А ты давно был у офтальмолога? Сходи! Я волнуюсь за тебя!

Ни знания Андрея, ни мой личный опыт не могли подсказать, как избавиться от такого собеседника, не показав себя последним козлом. А значит, всё, что мне оставалось