Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов
— Да ты, брат, извращенец! — оценил мою довольную рожу ректор. — Понравилось, что ли?
— Пахнет большими деньгами, ваша светлость! — отозвался я. — Примерно моим годовым заработком.
— Негусто у тебя с заработками… — пробурчал в бороду ректор. — Ладно, наслаждайся… Только на ходу!
Пить на ходу я умел, так что особых проблем с этим не испытывал. Шёл себе, отхлёбывая кофе и думая, как бы спросить про Софию.
Перед входом в здание Тёмного Приказа стоял кортеж. Длинная серая машина, напоминавшая лимузин, и пара внедорожников. Достаточно было потянуться к тёмному сердцу и взглянуть на машины, чтобы понять, что защищены они были не хуже той камеры, в которой я недавно сидел.
К слову, будучи в кандалах, я пару раз пытался потянуться к чёрному сердцу — и…
Ничего. Все мои способности надёжно блокировались: я снова был обычным человеком. И, надо сказать, это очень неприятное ощущение. Вроде бы лишь недавно почувствовал себя двусердым, а обратно — уже не хочется…
Именно к этому защищённому кортежу меня ректор и привёл. Сам забрался на заднее сиденье и меня позвал:
— Ну и чего ты там застрял? Садись давай! Тут уже Машка скачет на заднице от нетерпения!
Понимая, что Машка — это, скорее всего, Мария Михайловна, я с интересом заглянул в салон и обомлел. Внутри вытянутой машины был, можно сказать, салон премиум-класса! Хотя в нынешнем моём мире это называлось «шикарное внутреннее убранство», а в обиходе вообще использовалось лишь слово «класс».
Ну и да, Машка… То есть Мария Михайловна, в салоне имелась. И действительно очень обрадовалась моему появлению.
— Добрый день, Мария Михайловна! — сразу же поздоровался я.
— Дверь закрой! — потребовал его светлость. — И свой кофий извращённый не пролей на сиденья. Он отмывается плохо. Чашку на столик потом поставь, заеду на обратном пути — верну в Тёмный Приказ. Или помощников отправлю. Так…
Рюрикович обвёл нас суровым взором и потребовал:
— А теперь давайте мне полную историю, пока едем. От начала и до конца! И чтобы без вранья!
К счастью, большую часть истории пришлось рассказывать не мне, а всё той же Марии Михайловне. О том, как она пыталась сломать мне структуру, и как я столкнулся с тёмным.
— Говорил я тебе! Не поможет оформленная энергия! — буркнул ректор, показав тем самым, что был посвящён в детали издевательств надо мной. — Но жаль, что попробовать не успели…
— И всё-таки, ваша светлость… — начала Мария, но он прервал её взмахом руки:
— Я ничего не утверждаю, Маш! Просто предполагаю! Мне самому всё это интересно. Но наши аристократы не просто так пришли к идее физического вмешательства в развитие органа. Надо было эти энергетические пертурбации закреплять как-то!..
— Вы могли бы помочь… — грустно заметила Мария Михайловна.
— Маш, не мои тайны! — покачал головой ректор. — Я не собираюсь тебе запрещать проводить исследования, но и сам подсказывать не могу. Ладно… Федя, давай, что там за история с твоим кризисом? Что за видения у тебя были?
— Простите, ваша светлость, а видений не должно было быть? — спросил я осторожно, заслужив недовольный взгляд ректора, однако же получил ответ:
— Обычно без видений и снов обходится. Поспал, проснулся, и кризис пройден. Но ты давай, вещай уже!
Пришлось отставлять чашку с кофе и приниматься за дело… Надо было видеть эмоции, которые мелькали по ходу рассказа на лицах ректора и проректора «Васильков»! А уж как краснела Мария Михайловна на попытке Тьмы меня соблазнить… Зато ректор втихомолку посмеивался, качая головой. Даже пару раз, блеснув глазами, переспросил детали.
Вот только его веселье было, скорее, маской. Он меня очень внимательно слушал. И вопросы задавал строго по делу. Например:
— А как мужик подошёл, который тебя вытащил, ты слышал?
Или вот такой:
— Стена или другие укрепления вокруг города были?
К концу моего рассказа машина уже минут пять стояла перед входом в административный корпус «Васильков». А я больше не сомневался, что похожие истории ректор когда-то слышал. Ну или читал описания похожих случаев.
Он не сомневался в моём рассказе. Верил в то, что я говорю. И не только потому что видел, что я не лгу. Мой рассказ где-то там, в его голове, явно сходился с тем, что он уже слышал и знает. Поэтому какие бы невероятные вещи я ни описывал — они не были для него новостью. И знал он про них даже больше, чем можно было предположить.
— Пойдём-ка, Маш, у тебя посидим. Я кое-что Феде скажу, а потом отпустим его поесть и отдохнуть. А сами о своих делах потолкуем! — сообщил ректор, начав пробираться к двери машины.
А мы с Марией Михайловной двинулись за ним…
И тут в кармане у Рюриковича зазвонил телефон. Мой телефон! С моей мелодией, которую я поставил на маму! И прежде, чем я успел что-то сказать, ректор на автомате вытащил телефон, мельком глянул на контакт и, вскинув кустистые брови, ответил:
— Слушаю тебя!.. Что значит, пропал⁈.. Да как я могу пропасть, если моя рожа постоянно в газетах мелькает⁈.. И твоя тоже!
В ответ из трубки полился поток маловразумительных звуков: скорее всего, моя мама просто захлебнулась возмущением.
Ректор вернул свой светлый зад на сиденье и слушал всё с круглыми глазами, не обращая внимания на мою жестикуляцию, которой я пытался объяснить ему, что это мой телефон. И, соответственно, моя мама.
— Что значит, меня не узнаёшь⁈– возмутился он. — Тебя саму не узнать!.. А-а-а… А почему Федя?..
Ректор оторвал трубку от уха, осмотрел её, а затем в его глазах появилось понимание:
— А! Так это не мой! — догадался он. — А я-то думаю, что это с мамой? Думал всё, с ума сошла… Держи, Федь, это твоя!
Он протянул трубку мне, но связь уже оборвалась: видимо, мама опять во мне разочаровалась.
— Хорошо, что это твоя. Моей маме с ума сходить никак нельзя! — заметил ректор, снова потянувшись к двери. — Моя мама — богатур!.. Психованный богатур — это новый залив Любек! А нам новых заливов сейчас не надо, да…
Удивительное дело, но пока мы шли к кабинету Марии Михайловны, туда успели
