Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов
— Я как-то почти и не сомневался… Особенно после того, как он предупредил про Тёмный Приказ! — улыбнулся я.
— А теперь давай по порядку… — снова посерьёзнела Мария Михайловна. — Первое, что ты сейчас сделаешь — это подпишешь с нашим училищем два договора: на трёхлетнее обучение на вознаграждаемой основе и на расширенную практику…
Продолжения не последовало. Мария Михайловна начала копаться в ящике стола, нырнув туда почти целиком, а я решил уточнить:
— И что это за вознаграждаемая основа? Почему именно по ней?
— Потому что Тёмный Приказ, Федя, отозвал твой ученический запрос через два часа после того, как мы забрали тебя от них. Они нам за твоё обучение платить не будут. А этот договор позволит нам напрямую получить деньги, выделенные государством на твоё образование. И, конечно же, Тёмный Приказ не собирается теперь платить тебе ученический оклад. И вот тут самое главное…
Госпожа проректор выложила на стол два распечатанных документа:
— Дмитрий Всеволодович назначил тебе оклад сам, из средств училища. На первое полугодие двести четыре рубля тридцать одну копейку в месяц. А дальше — по твоей успеваемости. Самое малое, что ты будешь получать — сто тридцать один рубль. Самое большое — пятьсот два рубля. Скажу прямо, сейчас по всей Руси оклад от нас получают всего шестнадцать человек. И ты — семнадцатый. Как ты сам понимаешь, деньги тебе очень нужны. И не для себя, а для сестры. Ты же это понимаешь?
В мире Андрея ещё можно было бы сказать, что я не — не я, а сестра взрослая и сама с усами. В мире Феди усатых женщин не было. Равно как и свободных от обязательств, аки горные орлы, мужчин. Здесь во многом сохранялся старый патриархальный уклад, где старший мужчина в семье, став совершеннолетним в двадцать лет, принимал на себя ответственность за семью.
И хоть до моего двадцатилетия оставалось ещё несколько месяцев, в глазах окружающих за братьев и сестёр уже отвечал я. Отказаться я мог, но тогда об уважении можно было забыть.
Куда бы я ни пошёл, что бы я ни делал, везде на мне висело бы клеймо «отказника». Раньше оно и в самом деле висело, кстати — на правом запястье. А теперь просто оказывалось в личном деле. В его общедоступной части, которую мог посмотреть любой житель Русского царства.
Хорошо, что я никогда и не думал бегать от ответственности. И за Софию, и за малышню. Плохо, что отец умер, и разделить это бремя мне было не с кем.
— И не думал отказываться! — признался я. — Но меня очень волнуют три вопроса. Как она, что с ней, и почему ей нельзя покидать Тёмный Приказ?
— Она сейчас в камере обособления, которая отсекает всю «теньку», поступающую извне, — со вздохом пояснила Мария Михайловна. — Пока она там, тёмный не может переродить её из спящей куколки в действующую. А сидеть ей там до тех пор, пока Костя не найдёт тёмного и не убьёт его. Тогда твоя сестра станет обычной непророщенной двусердой. Если бы мы взяли этого кондитера, который занёс семечко Тьмы в твою сестру, может, и получилось бы сходу выйти на след. Но вмешался ты… И случайно размазал беднягу его же заклятием, которое ты перенасытил своей энергией.
Увидев, как моё лицо вытягивается, Мария Михайловна покачала головой и пояснила:
— Не принимай на свой счёт, Федь! Мы ждали его там, куда он вёл твою сестру. То есть в его же лавке. Если бы ты не догнал его, он бы не стал спешить. Так что, боюсь, кинувшись в погоню, ты оказал всем, включая сестру, медвежью услугу. Но знать о засаде ты никак не мог. Просто действовал по обстоятельствам. Винить тебе себя не в чем. К тому же, ты ударил вовремя, не дав завершить процесс внедрения тёмного сердца.
— Сожалею… — искренне извинился я.
— Ты не мог знать, — улыбнулась проректор. — Просто стечение обстоятельств.
Так могло казаться Марии Михайловне. Так могло казаться даже Косте. Но я-то успел заметить тем утром отсутствие дозоров по всей улице… И если бы я тогда обратился к памяти Андрея, то догадался бы, что пропали они не просто так, а чтобы не спугнуть какую-то цель. Да и о том, что кондитер, обнаружив погоню, начнёт спешить — я тоже мог бы догадаться…
Правда, объяснить всё это Марии Михайловне я не мог. Во всяком случае, умолчав о любителе блинов и весёленьких шортов, который засел в моей голове. Так что… Оставалось только кивнуть и приступить к подписанию договоров, подвинутых ко мне проректором.
— Что сам думаешь о своём кризисе? — задумчиво спросила Мария, пока я ставил автографы на страницах.
— Это было странно… — честно ответил я. — И судя по тому, как всех взволновало то, что я видел — ещё и необычно.
— Необычно, — кивнула Мария Михайловна. — Обычно двусердые засыпают без сновидений и просыпаются либо уже на новом ранге, либо тёмными. Видят ли видения те, кто стал тёмными — неизвестно, как ты понимаешь… Они, видишь ли, на контакт не идут.
— Дмитрий Всеволодович… — нахмурив лоб, припомнил я свои подозрения.
— Да, он говорил, что такое случается, — кивнула Мария.
— Не просто говорил. Он задавал вопросы, которые мог бы задать тот, кто видел такие же видения. Или тот, кто уже знаком с подобными рассказами.
— Интересно… — протянула госпожа проректор. — Получается, ректор может знать что-то такое, чего почти никто на Руси не знает. Разве что другие Рюриковичи… Впрочем, нам это сейчас не поможет. А так всё верно: твой кризис прошёл необычно. Приборы врачей показывали чёткую картину вмешательства в ход кризиса, но все защиты остались нетронутыми. И следов внешнего вмешательства мы не нашли. Понять бы, что внутри тебя помогло пройти кризис…
На этом моменте я успел струхнуть, но Мария Михайловна продолжила, не дожидаясь ответа:
— Но боюсь, Федя, ты и сам этого не понимаешь. Я предлагала ректору всё-таки попробовать сломать твою энергетическую структуру, но он почему-то уверен, что ты и другие кризисы сможешь пройти. Иначе бы не назначил ученический оклад и не подписал бы с тобой договор на обучение. Договор, к слову, на шесть лет. Сначала три года
