Подонки! Однозначно (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
— Всего лишь… председатель.
— Но если партии нет, предстоит учредительный съезд… Вдруг тебя не выберут?
— Тех, кто не желает меня поддержать и мне подчиниться, я сам не выберу в партию. Дражайшая, тебе не кажется, что народ устал от говорильни? За 4 дня по возвращении в Петроград мне удалось больше, чем эсерам и большевикам вместе взятым за месяц!
Он сильно преувеличил. «Апрельские тезисы» Ульянова, пусть совершенно дисгармонировавшие наполеоновским размахом претензий с мизерностью его партии, вызвали куда больший шухер, чем несколько выступлений Седова. С «Апрельских тезисов» начался переход от февраля к октябрю, от буржуазно-демократической революции к госперевороту с установлением диктатуры самозваных вождей пролетариата. Другое дело, что Седов не собирался ждать октября.
— Мне нравится твоя решительность. Собираешься овладеть Россией как овладеваешь мной?
— Да, дорогая. Но только один раз. Овладеть и не выпускать из объятий.
— Правильно! Но сегодня репетировать будущие победы можешь только на мне. Что же ты медлишь?
Обладавшая более роскошными формами, нежели балерины Мариинского, Евдокия имела одно с ними общее: чувствовала в Седове мужчину с огромным политическим потенциалом. Правда, с довольно средней потенцией.
Отпуская её, упрекнул:
— Вы, женщины, мешаете развиваться мужчине. Когда он хочет вас, вас нету.
— Не наигрался? Предлагаешь переехать к тебе? Не спеши!
В чём-то права, зазывать на постоянное сожительство в эту крохотную и пошлую конуру действительно не стоило.
Несколько истощённый плотскими утехами, но вдохновлённый морально, 8 мая он начал серию митингов в полках Петроградского гарнизона. Не привыкнув до конца и полностью к реалиям 1917 года, Седов как-то прикинул, что некий энтузиаст (не он сам, конечно) явился бы, скажем, в Таманскую ракетную дивизию и заявил о желании выступить на митинге перед военными, обложив хренами высшее руководство Российской Федерации. К бабке не ходи, на этом бы политическая карьера энтузиаста и завершилась, что нормально в нормальной стране. Здесь же царила безудержная, безграничная свобода слова. Правильнее сказать — свобода трындежа. Солдаты действующей армии воюющего государства бурно аплодировали речам, что Временное правительство этого государства — сплошь козлы безрогие, бестолково загоняющие солдат на убой ради собственных шкурных интересов. Офицеры зло зыркали и скрипели зубами, но не смели ни слова сказать, иначе соберётся Совет солдатских депутатов и постановит: не вздёрнуть ли этого господина офицера, смевшего вякнуть невпопад? Конечно, в мае 1917 подобные самосуды в сухопутных частях были редкостью, на флоте чаще, но и в инфантерии тоже никто не хотел зазря рисковать.
— А поедем к казакам, Антоша! — вдруг выпалил Седов после триумфа в пехотном полку.
Тот едва баранку из рук не выпустил, только вильнул, изрядно напугав извозчика и его кобылу, едва не задетую передком «Руссо-Балта».
— Что вы, Леонид Дмитриевич! Не послухают они…
Он всё ещё недооценивал босса.
Импровизированные митинги, стихийные, неподготовленные, затеваемые экспромтом, как этот наскок в казачье гнездо, зачастую сводились к тому, что очередной оратор взбирался на кучу мусора, а эти кучи наводнили переставший убираться Петроград, и, возвышаясь на голову над людьми, что-то вещал случайной аудитории. Слушатели внимали речам, лузгали семечки и сплёвывали шелуху, ещё более увеличивавшую кучу.
В казачьем расположении никакого мусора не наблюдалась, чистота поддерживалась образцовая.
— Господа казаки! Господа офицеры! — звенел голос Седова, трибуны или иного возвышения не нашлось, он говорил просто перед толпой у казарм, под суровым и тяжёлым взглядом всяких там есаулов, ничуть не боящихся расправы со стороны казачьего Совета — не было в их полку никаких таких Советов. — Вы — соль земли российской! Вы — честь и совесть народная! Вы — защита Отечества! Вы — надежда Руси! Для меня огромная честь рассказать вам, что создаётся новая партия, призванная убрать всеобщий раскол, наступивший после февральского переворота. На кого ещё уповать в наведении порядка?
Группу депутатов от казачества на учредительный съезд Седов обеспечил. Как придётся обходить острые углы, когда в зале соберутся вместе радикальные ультралевые бомбисты-эсеры и монархически настроенные казаки, пока даже представить трудно… Но люди нужны разные.
Он впахивал, не покладая рук. Точнее — не закрывая рта. Ровно так же сновали по городу и губернии Луначарский, Урицкий и Вольдштейн, с ними другие депутаты Петросовета из числа межрайонцев, отныне — зачинатели будущей СПР. Тезисы у всех были согласованные, прописанные, снабжённые миллионом самых радужных обещаний, исполнимых (когда-нибудь, может быть) после окончательной и бесповоротной победы революции.
Известие о следующей битве, и отнюдь не за дело революции, ждало его дома — в виде телеграфического бланка, сунутого под дверь.
«ПРИЕЗЖАЮ 10 МАЯ ФИН ВОКЗАЛ ТЧК НАТА»
Он тихо выругался. Кто же ей сообщил его адрес? Лёва Каменев? Подонок… С другой стороны, лишь благодаря Лёве знает, что Наталья — его жена. Наверно, гражданская, была же ещё какая-то Соколовская. Со слов зятька осведомлён, что Ната — шикса, так евреи презрительно зовут женщин нееврейского происхождения. Надо же, Каменев в русской стране женщину упрекнул в принадлежности к русской нации! Негодяй!
Наступило 9 мая, вторник… День Победы! Правда, то было бы по Григорианскому календарю, по новому стилю. В неприятном предвкушении от будущей встречи с женой и детьми Троцкого, а себя с Троцким он не отождествлял, никаких чувств к его семье не испытывал, Седов решил повторить визит в Кронштадт, проверить ход дел по подготовке съезда Балтфлота, выступить перед единомышленниками, чего уж там. Всё шло как нельзя лучше, пока не начал говорить с моряками в бескозырках с надписью «Пѣтропавловск». В самый разгар полемики по земельному вопросу из их рядов протиснулся низенький кряжистый матрос и вытащил револьвер.
Седов не мог сказать с точностью: это Антон кинулся спасать лидера, закрыв телом, или сам успел юркнуть ему за спину. Так или иначе, выстрел грянул, верный Антон согнулся, пронзённый пулей, петропавловцы набросились на стрелка, сбили с ног и превратили в фарш ударами ботинок, хоть лучше было бы допросить со всей пролетарской настойчивостью и только после этого пускать в расход.
Дыбенко, с ног до головы в расстроенных чувствах, утащил чудом уцелевшего Седова к себе — на борт роскошной паровой яхты, не иначе как реквизированной у «бывших». Формально оставаясь большевиком, главарь Центробалта проникся оптимизмом нового вождя — объединить все левые силы и свергнуть Временное правительство как можно скорее.
— Леонид Дмитриевич, не откажите в просьбе: возьмите охрану! Центробалт обеспечит. Во имя революции вас надобно беречь!
Седов внял его увещеваниям. Более того, морячки нашли ему квартиру куда удобнее «Киевских нумеров», на одной из линий Василевского острова, ту комнату он великодушно оставил Наталье с детьми.
Встретить — встретил, но довольно странно. Как минимум, понятия не имел, как выглядит гражданская супруга Троцкого. Всего лишь стоял на перроне в окружении трёх громил, опоясанных пулемётными лентами, с винтовками за спиной и «маузерами» на ремешках. Ждал, что «родня» найдётся сама, и дождался, когда пассажиры все свалили, на опустевшей платформе остался лишь станционный служащий да некрасивая женщина, обременённая двумя подростками и кучей коробок. Та не узнала «мужа», бритого, коротко стриженого и без очков, тем более под конвоем звероватых матросов.
Сошлись. Седов обозначил разрыв резко, как перцовый пластырь отдирая с волосатой груди — сразу и одним движением, не размазывая неприятный процесс.
Дама перенесла удар стоически. Если разрыдается — то позже. В одном осталась верна женской натуре: спросила про деньги, уверяя, что прибыла в Петроград налегке.
С деньгами у Седова было туго, требовалось много, взять — негде. Политики-революционеры жили на пожертвования, собираемые партией, в целом довольно скудно, он собственную пока не создал и меценатов не обрёл, разок побирался у Ульянова, прижимистого как Гобсек.
