Елена Горелик - Стальная роза
Они едут сюда. Оба.
Купеческий обоз, уже второй за месяц, прибывший в Бейши по дороге из Тайюаня, привёз и почту. И сейчас Юншань держал в руках два похожих листка желтоватой рисовой бумаги. Ещё бы им не быть похожими – наверняка куплены в одной лавке.
Интересно было бы узнать, кто расстарался, чтобы и сын, и дочь одновременно пустились в путь? Вряд ли они сговаривались. Если Сяолан, как почтительная супруга, подчиняется воле мужа и свёкра, то что потянуло в дорогу Ванди? Он-то полностью в воле начальства. Неужели уже прошёл обучение и получил службу? Если так, то есть чем гордиться. Хорошего сына воспитал. Вон, после ханьских знаков начертал что-то на родном языке. Ничего, не в первый раз, жена переведёт.
Но каково совпадение, а? В прошлом году одновременно покинули дом, теперь одновременно возвращаются. Хотя они и раньше вели себя так, будто от одного отца и одной матери рождены, даже не сговариваясь. Истинные брат и сестра.
Вечереет. Пора домой, показать семье письма. Жена обрадуется, конечно. Ради такого случая можно пропустить обычную посиделку в харчевне с мастерами. Разумеется, дочь будет жить в доме мужа, а сын – если ему предписано нести службу в Бейши – в казарме, но неужели они не навестят родительский дом? Навестят, конечно. Они хорошие, почтительные дети. Значит, нужно достойно подготовиться к встрече.
Что-то ещё вызывало беспокойство. Смутное, неясное, но неприятное. Что-то связанное с дорогой… Увы. Сегодня было много работы, Юншань очень устал. Болела голова, мысли ворочались в ней тяжело, словно круглые камни в стиральной бочке, которую обустроила жена. Да и возраст… Сорок лет уже, не юноша. Виски седеть начали.
При мысли о жене Юншань тонко и несыто усмехнулся. Уставать-то он в кузнице уставал, но по вечерам, отправив детей спать, они с супругой по-прежнему уединялись в своей комнате к обоюдному удовольствию. Он совсем перестал понимать своих подчинённых, мастеров, которые нечасто, но хвастались, как пользовали молоденьких служанок. Не так уж много было служанок у кузнецов. Сам-то он, как похоронил первую жену, недолго думая купил смазливую работящую девчонку. Потом, когда получил предписание ехать с семьёй в Бейши, продал дом вместе с подневольной прислугой, взяв с собой только старую Гу Инь с сыном. В дороге, само собой, пришлось поскучать в надежде прикупить на месте пленную степнячку. Но с той памятной встречи на дороге для него существовала только одна женщина. Женщина с запахом жасмина.
Однажды он в шутку спросил у жены, что ей в нём нравится больше всего. И получил ответ, по сей день греющий душу: «От тебя пахнет огнём и железом, любимый».
Огнём и железом… Даже если бы он сомневался в искренности жены насчёт её происхождения из рода кузнецов, этот ответ развеял бы все сомнения. Женщина старается – если у неё есть такая возможность – выбирать мужа, подобного её отцу. У Янь такая возможность была.
Почему-то снова вспомнился Ванди, но не крепким юношей, каким он был год назад, а одиннадцатилетним сорванцом. Незадолго до рождения Юэмэй он как-то улучил минутку и подошёл к нему с благодарным поклоном. «Спасибо тебе… отец». «За что?» – спросил тогда он. «Мама давно так часто не улыбалась», – ответил приёмыш. «Это не только моя, это и твоя заслуга, сынок…» Искренний, умный и удивительно честный мальчик. Почтительный сын. Ляншань старается быть похожим на старшего брата, это хорошо. Плохо, что старший променял наковальню на меч, но… Как сказала жена, узнав о решении Ванди уйти в армию: «Первый в нашем роду встал к наковальне, хотя сотни лет его предки пахали землю. Может быть, снова пришло время перемен, и от нашего сына пойдёт род воинов?» Любой ханьский мужчина на месте Юншаня посетовал бы на молодёжь, отбившуюся от рук и не чтящую заветы предков, но, помнится, он сам в возрасте Ванди пустился на поиски приключений, уйдя добровольцем в армию. Приключения-то он нашёл, это верно. До сих пор хромает. Но попытка была, и отменить этого не получится. Нечего попрекать молодца, если сам хорош.
Быть может, сыну удастся то, чего не удалось отцу?..
Ещё не перешагнув порог, Юншань уже знал, что его ждёт. Жена и малышня встретят его положенным по обычаю ханьским поклоном, а потом все разом повиснут у него на шее. Дочка будет тарахтеть о своих детских делишках, близнецы будут радостно пищать, а Янь… Они давно научились обходиться без слов. Достаточно будет взглядов.
Если семь лет спустя после свадьбы они остались друг для друга единственными, это дорогого стоит.
– Что высматриваешь? Бейши ещё далеко. Даже такому дылде, как ты, и даже с лошади, и то не разглядеть.
Юморок у десятника был типично армейский, в стиле «копать от меня до следующего дуба», но солдаты – существа простые. Чтобы поржать, вполне хватит и этого. Они и ржут. Только Чжан Бин не смеётся.
– Не теряю надежды, господин десятник, – лучший способ не стать вечной мишенью для насмешек – шутить над собой самому. – Родители говорят, я ещё расту.
– Смотри, не перестарайся, – десятник Ли сегодня был в благодушном настроении и дозволил словесные пикировки во время марша. Всё же веселее в пути, чем всю дорогу молчать, как рыба. – На тебя и так доспехи еле подобрали, а если ещё вытянешься, придётся делать особый заказ.
Снова ржут. Народ тут неприхотливый, что и говорить. И довольно своеобразно понимающий ханьские законы. Если учесть, что в их десятке всего двое ханьцев, это неудивительно. Сам десятник из тюрок-шато, давно живущих в империи. Чжан Бин и Лю Сяоху ханьцы, остальные либо кидани, либо уйгуры. В других десятках и северяне из мелких полудиких племён имеются, а недавно приняли на службу двух согдийцев и кипчака. Учитывая его самого, выходца из Европы, получается сплошной интернационал. Как и положено нормальной, ещё не загнившей империи… Да, десятник иногда позволял подчинённым некоторые вольности, но лишь в аптекарской дозе, дабы служивые считали его своим «батей», а дисциплина в итоге только укреплялась. Но никогда он не переступал черту, за которой начинались расхлябанность и панибратство. Впрочем, солдаты «батю» за то и ценили. Другим однополчанам так с командиром не повезло, им по три шкуры спускают.
Большую часть пути, само собой, прошли молча. Потехе, как говорится, час, да и о чём могли несколько дней подряд трепаться молодые мужчины «подлого» по большей части происхождения, которые уже полный год служат вместе? «О выпивке и бабах», разумеется, сто раз говорено-переговорено ещё в учебном лагере. Ханьцы добавляли ещё две темы: о родителях и старинные легенды. Неханьцы, хоть и посмеивались, но вскоре сами стали подхватывать эти темы, и познания Ивана в фольклоре окружающих народов заметно обогатились эпосом кочевых племён. Равно как и он сам обогатил аналогичные познания своих сослуживцев. Но то в лагере или на стоянках. Отчего ж не поболтать, сидя у костра и поглощая осточертевшую просяную кашу с едва заметными кусочками мяса? И совсем другое дело – дорога, когда полк, получивший аттестацию, отправляется на место постоянной дислокации. Тем более, о дороге на Бейши стали ходить нехорошие слухи, и потому следовало смотреть в оба. Хоть это не купеческий обоз, а полк пограничной стражи, и любой, рискнувший напасть, гарантированно получил бы большие неприятности, но лучше заметить потенциальную опасность издалека и встречать во всеоружии, чем терять драгоценные мгновения после внезапного нападения.
Полк был смешанного состава, и потому двигался со скоростью самого медленного пехотинца. Обозные телеги с инвентарём и припасами тянули флегматичные бычки, равнодушно и неспешно переставлявшие крепкие ноги. Словом, скукота. Иван только теперь понял, почему его предки во время маршей пели. Ханьцы такого обыкновения не имели. Разве что на бивуаках иногда затягивали песенки о тяжкой солдатской доле… На расстоянии двух дневных переходов от Тайюаня им ещё встречались крестьянские телеги и обозы торговцев. И крестьяне, и купцы почтительно кланялись воинам хуанди, но дорогу уступали с проворством, заставлявшим подозревать отнюдь не почтительность. Потом телеги стали попадаться намного реже, а соломенная крыша крестьянской фанзы сделалась экзотикой. Ханьцы по-прежнему не доверяли степи, хотя это были имперские земли. А встречавшиеся стада кочевников, сопровождаемые лишь несколькими подростками, показывали, насколько привольно они себя здесь чувствовали. Не то что купцы, вынужденные теперь путешествовать с охраной. Один такой пытался напроситься в полковой обоз, предлагал плату за охрану – командир отказал.
Не положено. Деньги, конечно, лишними не бывают, но приказ есть приказ, а лишних ушей и глаз в полку предостаточно.
На четвёртый день пути они увидели гряды холмов. Хорошо знакомых Ивану холмов, тянувшихся почти до самого Бейши. Здесь ушки следовало держать на макушке: ложбины между холмами, поросшие высокой травой, могли служить укрытием для засад. Именно здесь, на этом участке пути, по слухам, и происходили нападения неведомой разбойной шайки. Они с Чжан Бином уже голову сломали, гадая, откуда в их краях могла появиться подобная напасть. Вроде гигантской стройки наподобие Великого канала поблизости не наблюдается, толп забитых подневольных работников не заметно. Тюрьма в Тайюане ещё невелика, и заполнена хорошо если наполовину. Происки боссов конкурирующих торговых путей? Это первое, что приходило на ум. Оставалось выяснить, всё ли благополучно на приморском торговом пути. Если да, то происки. Если же нет, и там точно так же шалят лихие людишки, то остаётся предполагать нечистых на руку придворных ханьского происхождения, из древних знатных родов, которым торговые контакты со Степью что нож острый. Бин, понятно, в такие высокие эмпиреи предпочитал не лезть, но Иван ещё помнил поездку всей семьёй в столицу, и чем это закончилось. Если бы принцесса не вмешалась вовремя… Ладно, обошлось – и хорошо.
