Царь Александр Грозный - Михаил Васильевич Шелест
Глава 3
Александр почти не смотрел на Вишневецкого, а тот, наоборот, разглядывал русского царя во все глаза.
Государь, по причине жары, был одет лишь в синие льняные, тканные решёткой, штаны и такую же, но белую «продувную» рубаху, надетую на выпуск и подпоясанную тонким кожаным, золочёным нитью, ремешком. На ногах царя были короткие чёрные сапоги, носки и задники которых прикрывали золотые накладки. Единственным украшением царя были несколько перстней на пальцах рук. На большом пальце его правой руки имелось кольцо лучника, изготовленное из нефрита. Его он то и дело трогал то указательным, то средним пальцем той же руки, имитируя выстрел тетивы.
— «Как он стреляет? Он же, говорят, слеп, — подумал князь.
По обеим сторонам невысокого трона стояли царские стражницы, что для Вишневецкого было удивительным, но известным. Слухи о царских воительницах докатились и до Запорожья, и до Киева, и до Кракова. Даже в Риме, слышал Вишневецкий, обсуждают московитских амазонок[1], кои, как говорят, сильны не только в бою, но и в любовных утехах.
— Для того, чтобы воевать Крым, надо покорить Кавказ, — произнёс, так же не поворачивая лицо в сторону князя, царь. — И покорить не войной, а дружбой. Многие черкесы готовы доброй волей принять православие. Вот этим и нужно заняться в первую голову. Поддержать тех, кто с нами, подавить ненужные бунты, поддержать нужные. Для того мы сюда пришли. Крым, конечно, мы возьмём, но не так скоро, как тебе бы хотелось. Не в этом году — точно. Потому, выбирай… Хочешь мне служить, давай присягу, но делать будешь не то, что тебе хочется, а то, что надо мне, то есть, то, что важно для государства российского. Согласятся твои казаки не грабить черкесов? За то карать буду строго. Рапсскажи ещё раз, почему от Жигмунда ушёл?
Вишневецкий немного помолчал, подумал и сказал:
— Я, государь, православной веры, а в Польском королевстве всё больше католики да униаты чинят правила. Даже в Киев пришли ксёндзы[2]. Власть о назначении митрополита взяли в свои руки католические князья. Церковь православная в упадке. Русскую шляхту и князей лишают королевского корма, а от епископов и митрополитов требуют подчинения Римскому Папе. Изменники Православия получают высокий статут. Чую, скоро Православию в Польше и Великом Литовском княжестве придёт конец.
Александр впервые за всё время андиенции «посмотрел» своим внутренним взором Вишневецкому в глаза. И не увидел через них лжи. Князь искренне переживал за веру.
— Много в Польше православных? — спросил он.
— Много, государь. В Киеве и воевода Острожский Константин Константинович и почти все князья православные.
— Задавят вас, — тихо сказал царь. — На теле церкви католической вы, как блохи. Вот и подавят вас, как блох. Или вычешут гребнем. Ни прав у вас, ни силы. Всё от того, что сами пытаетесь справиться, просите короля, чтобы не трогали вас. Кого просите? Сатану просите! И о том не думаете, что за людей вас не считают. Рим строит дорогу и выкорчёвывает все, ненужные ему, деревья.
От таких слов Вишневецкого наполнил ужас. Его сердце заколотилось, в лицо ударил жар, голова закружилась.
— Что молчишь? Разве не прав я? Сам видишь, к чему всё идёт. Пока у Польши с Литвой уния, они сдерживаются, а только по-настоящему едиными станут, всё на свой лад перепишут. И придётся вам, чтобы сберечь богатства и привилегии, переходить в католики.
Тут русский царь неожиданно тихо рассмеялся, и от этого смеха по телу князя пробежали «мурашки».
— В Сенате много добрых христиан. И митрополит Иона не допускает издевательства над верой, — проговорил Вишневецкий.
До него доходили слухи, что московит — волхв и предсказатель, и князю совсем не хотелось, чтобы такие предсказания сбылись.
— Что скажут ваши иерархи, когда их поведут на костёр, как еретиков? И ведь поведут! Насколько сисльна их вера? Сильнее мамоны? Не сдержать им такой верой папских иезуитов.
— Иезуиты? Кто такие? — кашлянув в кулак, спросил шляхтич.
— Проповедники папские. Зело упорные и хитрые. Подкупом и угрозами всех переманят.
— Жигмунд не допустит. Он не хочет потерять свой народ.
— Польские магнаты спят и видят ваши вотчины в своих руках. Да и недолго ему осталось…
Вишневецкий отшатнулся.
— Как недолго? — воскликнул он. — Почём знаешь, государь?
— Ведаю, — просто сказал Александр.
Он и впрямь в последнее время стал видеть, столько у человека осталось жизни. Не в виде "зелёной полоски", как в компьютерной игре, конечно, а в виде насыщенности и плотности человеческой ауры. Даже люди, находящиеся вдалеке от него, но которых он видел ранее, если он о них подумает, стали представать перед ним в своём энергетическом обличии.
Так он сначала подключил к своему контролю Петра Алтуфьева, который стал настолько полезным Александру, что Санька задумался о том, чтобы постоянно подпитывать того силой. Так между ними образовалась устойчивая энергетическая связь.
Потом таким же образом он «подключил» к своей силе Барму, Адашева и ещё несколько человек, выполнявших его поручения. Интересно в этом было то, что люди почувствовали Санькино вмешательство. А Адашев спросил прямо:
— Александр Васильевич, не ты ли мне силы даёшь?
И Санька не стал отпираться.
— Я, Алексей Фёдорович.
Адашев дурного не сказал, а лишь поклонился в пояс. Барма спокойно отнёсся к новым ощущениям. Через него Санька участвовал в создании пороховых зелий. Больше просто присутствовал, но иногда, когда Барма ложился отдыхать, брал его тело «напрокат». И Барма, конечно, всё понял, но на Саньку не обиделся.
Санька мог бы просто отключить Бармино сознание, но ему нужны были сознательные соучастники.
Вот и пришлось Александру научиться видеть и контролировать людские энергии.
Сигизмунда Августа Александр воочию не видел, но когда отправлял к нему посла Вокшерина, постоянно контролировал последнего и Жигмунда видел глазами посла. И не только видел, но и смог проникнуть ему в душу.
Кстати только за счёт того, что он видел и слышал, как Сильвестр говорит с патриархом Константинополя, ему удалось вовремя «включиться» в переговоры и убедить Дионисия назначить Максима Грека патриархом Руси.
Сильвестр оказался плохим переговорщиком и Саньке пришлось его «отключить». Слава богу, для Дионисия переключение прошло незамеченным. Он как раз произносил пространную речь о чистоте веры, а Александр, выслушав, сделал приличную паузу, похмыкивая и почёсывая бороду, якобы осмысливая сказанное патриархом, а потом произнёс свою речь о том же самом и о Польском давлении на православие.
— Вижу, — просто сказал
