Царь Александр Грозный - Михаил Васильевич Шелест
Сейчас он тоже был уверен, что русские гонцы уже спешат в Коломну или в какой иной городок, где стоит резервное войско русов, с сообщением о подходе татарских войск к Туле, и он подумал, что надо было ему идти не сюда, а сразу на новую крепость Воронеж, потому, что если подойдут русские войска, удирать ему придётся снова по шляху, окружённому лесами.
Александр Иванович Воротынский рассматривал подошедшие войска крымского хана через узкую смотровую бойницу. Войска Давлет Гирея расставляли шатры. Старая засечная полоса, спрятанная в кромке сохранённого леса, не давала войску хана расположиться напротив крепостных стен. Но, в то же время, являлась естественным прикрытием лагеря от атаки русских войск.
Убранные поля были хорошим кормовым подспорьем. Татары специально подгадывали поход под дату последнего снопа, ибо будь пшеница или рожь в колосе, от таких полей лошадей надо было держать подальше.
Дождавшись, когда ханские нукеры установят шатёр хана, Воротынский удовлетворённо хмыкнул. Шатёр установили почти напротив крепостных ворот. Примерно в километре от стены.
— Трубка четыре, — скомандовал воевода. — Заряжай!
Команда, переданная по стене от орудия к орудию, стихла вдали.
Заряжающие выкрутили трубки замедлителя на сказанные четыре риски и заложили снаряды в ствол. Потом вставили пороховые заряды, вложили капсюль в затвор и замкнули казённики.
— Прицел двадцать! Цель лагерь противника!
Канониры подбили клинья, установив нужный угол подъёма жерла орудий над горизонтом и прицелились.
— Выстрел! — скомандовал Воротынский.
Орудия откатились, натянув канаты и выплюнув снаряды. Через четыре секунды шрапнель вырвалась из зарядов.
Услышав пушечные залпы, татары удивлённо посмотрели в сторону стен крепости и не увидели летящие в их сторону ядра. Давлет Гирей находился в шатре. Он лежал на зелёных подушках, уложенных на красно-зелёном ковре, и смотрел на ткань потолка, через которую вдруг прорвались тонкие лучи заходящего солнца. Шрапнель ударила хана в незащищённую панцирем грудь один, другой, третий раз. Из горла Давлет Гирея вырвался хрип и тонкая струйка алой крови вытекла из уголка рта.
— Трубка пять, прицел двадцать два, — скомандовал воевода. — Заряжай!
Процедура повторилась.
— Выстрел!
В разбегающихся из-под обстрела татарских воинов со стороны реки Упа, из кустов ракитника, вдруг полетели стрелы, а из-за дорожной насыпи раздались пищальные выстрелы. Татары метались по скошенным полям, не зная, где спрятаться от настигающей их небесной кары, когда из ворот один за другим появились всадники, с гиканьем и свистом бросившиеся преследовать перепуганного врага.
— Смешались в кучу кони, люди, — проговорил Санька, наблюдавший за избиением татар глазами Воротынского.
— Что ты сказал? — спросил второй воевода Тёмкин Григорий Иванович.
— Проехали, — сказал Воротынский.
[1] Корень «amo» — «любовь», amasso, соответственно, «любить», amasius — «возлюбленный», т. е. amason — это «возлюбленные».
[2] Ксёндз — польский, а также белорусский и украинский католический священнослужитель.
[3] Само понятие «Засечная черта» появилось гораздо позже. В исторических документах того времени для обозначения этих пограничных укреплений использовали другое название — «Заповедь» (т.е. «запрет», «запрещение») или «Государева заповедь».
Глава 4
Отступающие конные татарские рати через день пути вдруг наткнулись на выстроенные поперёк стометрового шляха рогатины. С обеих сторон шлях сжимал непроходимый тысячелетний лес. Татары попытались разобрать рогатины, но были обстреляны из-за деревьев и запаниковали. Окруженные со всех сторон и были вынуждены сдаться.
Воротынский ехал на коне вдоль распластавшихся на земле воинов крымского юрта, лежащие так уже почти сутки, до конца не веря в случившееся.
— Посчитали, сколько их? — спросил князь.
— Считают, — буркнул второй воевода.
Но и так было видно, что пленных много. Очень много.
— Считанных мы в рогатины и сразу угоняем. Заиндевели многие.
— Так, заставь подняться! Души позастужают… Возись потом с ними.
— Да и бог с ними. Меньше мороки, коль помрут.
— Я те помру!
Воронцов ткнул кулаком Тёмкину под самый нос.
— Государь строго настрого указал сберечь всех, кого можно. Все души свою цену мают.
— Вот-вот… — буркнул воевода. — Сам-то понимаешь, что говоришь? Души считать на гроши?
— Всё условно. Не по головам же их считать. Не скот ведь!
— Скот хоть продавать можно, а души, как на деньги считать?
Воевода помолчал, недовольно сопя, но продолжить разговор не решался.
— Что ещё сказать хочешь, Григорий Иванович?
Воевода басовито откашлялся в рукавицу и, хмуро глянув направо-налево, сказал:
— Не знаю, заметил ли ты, Александр Иванович, как умирали басурмане?
— Я не поспел за тобой…
— Ну, да… Ну, да… Зато и я, и наши все заметили. Мы погнать-то их погнали… И даже били мечами, но… Они умирали раньше.
— Как это? — удивился Воротынский.
— А так! Я догоняю татарина, саблей его хрясь! Татарин падает. Второго… Падает. Третьего… А потом объезжаю после схватки, а они раненые, и живые, но словно куклы скоморошьи.
— В смысле? — Воротынский нахмурился.
— Ну… Как тряпки с размалёванными рожами. Безумные! Правда, вскоре все они отошли в мир иной, но точно говорю я тебе, что души покинули их ещё раньше.
— И что? Может съели чего? — неуверенно воспротивился чертовщине Воротынский, но по спине его пробежал холодок.
— Нее… Ты знаешь, сколько я за свою жизнь татар положил, но доселе такой погибели не видал.
— Бог с ними, Григорий Иванович! Басурмане же! — махнул рукой Воротынский. — Не о том думаем. Нам с живыми душами разобраться надо. Чтобы они не покинули эти тела. Бо царь-государь зело гневен будет.
Он ткнул большим пальцем правой руки за своё левое плечо, за которым, метрах в пяти ехал царский опричный монах по прозвищу Галактион.
— Пусть за душами они смотрят. Нам бы головы свои сберечь от гнева государева.
Галактион словно услышал Воротынского, ткнул пятками лошадь и приблизился к воеводам.
— Что обсуждаете? — спросил он.
— Пленных много. Что с ними государь делать будет? Ума не приложу, — сказал Воротынский.
— Как, что делать? — удивился монах. — В Касимов погоним. Там царская рать собирается. Восставших бояр урезонивать.
— Не уж-то пойдёт царь-государь на города русские ратью татарской? — спросил Тёмкин, обращаясь к Воротынскому.
Тот дёрнул плечами.
— Сейчас он породнился с ногаями и черкесами. С кем ему бояр резонить? Опричники с Адашевым Москву держат. Мы тут османов… Гирея нашли? — вспомнил Воротынский.
—
