Боксер-7: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
Я ступил на ступеньки, ведущие на ринг, перешагнул через канаты и почувствовал под ногами упругий, знакомый настил, на котором я провёл столько часов тренировок и боёв. Вдохнул полной грудью пропитанный адреналином воздух и медленно повернулся, взглянув в противоположный угол, где стоял мой соперник — кубинец, спокойный и уверенный, словно каменная стена.
Рефери подозвал нас в центр ринга. Я шагнул вперёд, чувствуя, как напряжение постепенно уходит, уступая место холодной решимости и ясному пониманию, что сейчас произойдёт главный бой моей жизни. Я поднял глаза к трибунам в последний раз, ещё раз нашёл взглядом всех близких, и, коротко кивнув им, снова переключился на соперника.
— Покажите все на что вы способны, удачи! — напутствовал рецепт.
Мы с соперником поприветствовали друг друга и разошлись по углам.
Прозвучал гонг и начался бой.
С первых секунд кубинец бросился вперёд, словно хотел сразу же доказать своё превосходство. Его глаза были холодными и расчётливыми, а удары — жёсткими и быстрыми, почти незаметными для глаз. Я едва успел уклониться, почувствовав, как перчатка соперника пронеслась буквально в сантиметре от моего лица, обдав кожу горячим потоком воздуха. Трибуны глухо ахнули, словно почувствовав всю мощь его атаки, а моё сердце учащённо забилось.
Я отступил на шаг, затем резко сменил направление, уйдя от следующего удара, и провёл свою первую комбинацию: короткий джеб, правый прямой — кубинец спокойно ушёл, словно предвидя мои действия заранее. Каждое движение давалось с трудом, его защита казалась почти непроницаемой, но я не собирался уступать инициативу. В голове звучал голос Семёныча: «Не дай ему диктовать темп. Работай на ногах, постоянно двигайся».
Во втором раунде соперник увеличил натиск. Теперь это был уже не просто бокс — это была настоящая битва на выживание. Кубинец начал агрессивно работать в клинчах, умело маскируя удары локтями и плечами. В один момент, когда мы снова сцепились, я почувствовал сильный удар локтем по подбородку — перед глазами помутнело, в ушах зазвенело, а ноги на мгновение стали ватными.
«Не падай, держись!» — яростно прокричал я самому себе, встряхнув головой и отталкиваясь от соперника, пытаясь восстановить дистанцию и дыхание. Толпа на трибунах гудела, реагируя на каждое столкновение. Я снова услышал голос Сени, разрывающийся где-то наверху:
— Мишка, терпи! Терпи!
На лице кубинца мелькнула усмешка, он почувствовал моё состояние и бросился вперёд, стараясь окончательно сломить меня. Но именно в этот момент я вспомнил слова Семёныча о терпении и холодном расчёте, заставил себя успокоиться, выровнять дыхание и двигаться по рингу, не позволяя загнать себя в угол.
Третий раунд начался для меня тяжело, я чувствовал, что силы постепенно покидают тело, руки стали тяжелее, движения замедлились. Кубинец выглядел уверенно, он шёл вперёд, нанося удары, которые с трудом удавалось блокировать. И вдруг, когда очередной хук почти достал меня, я заметил небольшое движение его плеча перед ударом. Эта мелочь стала ключом. Я мгновенно сместился в сторону и вложил все оставшиеся силы в мощный ответный удар справа.
Перчатка с глухим, тяжёлым звуком достигла цели. Кубинец пошатнулся, его глаза на мгновение растерялись, а публика взорвалась громогласными криками. Я ощутил прилив энергии, кровь бурлила в венах, словно в теле открылся второй резерв. Теперь уже я начал наступать, быстро и уверенно проводя комбинации, заставляя соперника защищаться и отступать. Время на часах почти истекло, секунды стремительно таяли, а я продолжал атаковать.
Последние мгновения боя стали самыми тяжёлыми и напряжёнными. Оба мы пошли в обмен ударами, уже не думая о защите, о тактике, о последствиях. Каждый мой удар достигал цели, каждый его удар больно отдавался в теле, но я стоял, сжав зубы, понимая, что если сейчас отступлю — проиграю.
Гонг прозвучал оглушительно резко, и зал мгновенно погрузился в гнетущую тишину, словно кто-то выключил звук. Я медленно подошёл к центру ринга и остановился рядом с соперником. Тело моё было будто чужим — мышцы гудели от напряжения и боли, руки тяжело свисали вниз, а ноги едва держали меня. Я чувствовал, как с висков стекает пот, смешиваясь с кровью из разбитой губы, и каплями падает на настил ринга. Каждый вдох отдавался болью в груди, воздух казался горячим и плотным, как кипящая смола, но взгляд мой был устремлён только вперёд, к судьям, чьё решение сейчас решало всю мою жизнь.
Рефери медленно взял наши руки, и я почувствовал его твёрдую хватку на запястье, словно он боялся, что я упаду. Я краем глаза посмотрел на кубинца: он тоже тяжело дышал, его грудь ходила ходуном, но глаза всё ещё были холодны и собраны, а челюсть напряжена. Он не собирался показывать слабость, и это вызывало у меня невольное уважение.
С трибуны донёсся приглушённый шум, шелест напряжённых голосов, и я поднял глаза наверх, пытаясь отыскать лица близких. Сеня замер на месте, одной рукой сжимая край своего шарфа. Лёва и Колян стояли чуть впереди, молча и напряжённо, их плечи были напряжены, кулаки сжаты, словно они сами стояли на ринге. Яна стояла неподвижно, прикрывая рот рукой и глядя на меня широко распахнутыми глазами, в которых читалась вся её тревога, вся её нежность и надежда. Мои родители были здесь же: мама нервно прижимала руки к груди, а отец впервые поднялся во весь рост и смотрел на меня с гордостью и глубоким, почти торжественным уважением.
Наконец голос диктора прорвался сквозь напряжение, громкий, отчётливый, эхом отдаваясь под сводами зала:
— Победителем и олимпийским чемпионом становится…
Зал взорвался так громко и так неожиданно, что я буквально вздрогнул. Рефери поднял руку мне. Тело пронзила острая, пьянящая волна эмоций, заставившая забыть о боли и усталости. Я запрокинул голову вверх, закрыв глаза и чувствуя, как слёзы счастья жгут лицо, смешиваясь с потом и кровью.
Первым рядом оказался Семёныч. Обычно сдержанный и строгий тренер на этот раз не выдержал: его глаза тоже были влажными, и он, не скрывая эмоций, обнял меня так крепко, что дыхание перехватило:
— Ты сделал это, Миша, сделал! — голос его звучал надрывно, охрипло, почти по-отечески. — Я горжусь тобой, сынок!
Следом, едва не сбив нас с ног, влетели друзья. Колян кричал что-то неразборчивое, срывая голос, Лёва прыгал рядом, размахивая руками и пытаясь поднять меня на плечи, Сеня обнимал всех подряд и громко всхлипывал, не в силах скрыть эмоций. Их радость была настолько яркой и искренней, что я не мог не улыбнуться сквозь слёзы.
Яна нерешительно шагнула ко мне последней, остановилась в шаге, потом вдруг резко подошла и прижалась ко мне всем телом, обнимая крепко и нежно. Я почувствовал её горячее дыхание на своей шее и услышал едва различимый, дрожащий шёпот:
— Я всегда верила в тебя, Мишенька. Ты мой чемпион.
Церемония награждения проходила словно в замедленном сне. Поднявшись на пьедестал, я ощутил, как всё тело покрылось лёгкой дрожью. На мою шею аккуратно подвесили медаль, и я почувствовал её приятную тяжесть, её холодное прикосновение к разгорячённой коже. Подняв медаль в ладони, я увидел, как золото ярко переливается под светом прожекторов, и ощутил невероятное счастье и облегчение.
Когда заиграл гимн Советского Союза, я медленно поднял взгляд вверх, на трибуны, и увидел, как все мои близкие, мои друзья, родители и тренер, стояли в едином порыве, положив руку на сердце и смотря прямо на меня с восхищением, гордостью и радостью. Сеня уже открыто вытирал слёзы, не пытаясь спрятать своё волнение, Лёва и Колян широко улыбались, выкрикивая моё имя и хлопая в ладоши изо всех сил. Яна стояла тихо, держа ладонь у груди, а её глаза смотрели прямо на меня, полные слёз и нежности. Родители стояли вместе, рука в руке, глядя на меня так, словно именно сейчас осуществилась их самая заветная мечта.
Гимн звучал величественно, заполняя собой весь зал и моё сердце. Я глубоко вдохнул и почувствовал, как этот момент навсегда отпечатывается в моей памяти. Это была моя самая важная, самая настоящая победа, ради которой стоило пройти через все испытания и боль. И теперь, стоя на высшей ступени пьедестала, я точно знал — этот миг останется со мной навсегда.
