Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий
— Асфея Шлюхина! Это звучит! — смакуя каждое слово, произнес я. Моя собеседница побледнела как полотно и смотрела на меня с нескрываемым ужасом.
— Вы этого не сделаете! — сдавленным голосом произнесла она. — Не имеете права!
— Девочка! — с жалостью посмотрел я на нее. — У меня в обозе засоленная башка болгарского кагана едет. Я теперь на все право имею. Кто мне в захолустном Будапеште помешать может?
— Вы! — выкрикнула она. — Вы сами сказали, что я могу у вас просить, чего хочу!
— Так вы, патрикия, должны были убийцу отца мне представить! — удивленно посмотрел я на нее. — А сами заявили, что не знаете ничего!
— Да я же сказала, кто это сделал! — ледяным тоном ответила Асфея. — Я не виновата, что вы на том балу были настолько своей особой увлечены, что прозрачных намеков не понимали. Или ваша светлость намеков не понимает вообще? Бедная вдова должна была голову на плаху положить только оттого, что вы не слышите, что вам говорят? Так я на такое не соглашалась.
— Да вы о чем это, патрикия? — пересохшим горлом спросил я ее.
Меня словно молния пронзила. Вот же та самая мысль, которую я тщетно пытался поймать. Она же действительно всё мне сказала тогда, на балу. Я вспоминал…
— То есть, вы совсем ничего не узнали? — уточнил я. — Ни намеков, ни зацепок?
— Ну почему же, — совершенно серьезно посмотрела на меня Асфея. — Догадки есть, ваша светлость. Как и вы, я могу только предполагать, кто от смерти вашего батюшки выиграл.
— И кто же? — заинтересовался я не на шутку. Неужели будет мне ложный след подсовывать?
— Слухи ходили, — глядя мне прямо в глаза, сказал Асфея, — что именно вашего батюшку его царственность хотел цезарем сделать. В обход старших братьев. Есть старинный закон, еще времен Самослава Равноапостольного, который это позволяет. Дальше сами думайте… Тут я умолкаю, чтобы слуга, что позади стоит, «Слово и дело» не крикнул. Бабьи глупые догадки ведь не стоят ничего.
— Так значит, это цезарь Святополк убил своих братьев? — потрясенно спросил я, когда поток воспоминаний схлынул. — Ну, конечно! Это же он выиграл больше всех. Да как же я сразу не понял! Святоша проклятый!
— Аллилуйя! — Асфея с самым серьезным видом похлопала в ладоши. — Вы небезнадежны, ваша светлость. По крайней мере, с памятью у вас полный порядок. Итак, если мы всё, наконец, выяснили, вот вам мое желание: оставьте меня в покое и позвольте жить так, как я сама того пожелаю.
— Хорошо, — кивнул я. — Договорились. А теперь расскажите мне все остальное, патрикия.
— Ваша светлость! — Деян просунул голову в дверь. — Евсей Шлюхин доставлен.
— Он страшный хоть? — поинтересовался я для порядка.
— Как моя жизнь! — уверил Деян. — Ему в Мазовии ляхи морду булавой малость поправили. Он и раньше просто огонь был, а теперь с ним и вовсе в темноте лучше не встречаться.
— Веди! — кивнул я.
Да, Деян не подвел. Солдат Евсей Шлюхин оказался нескладным, худым, с длинными паучьими пальцами мужиком. Его лицо с левой стороны представляло собой обширную вмятину, потому что булава раздробила скуловую кость и выбила там все зубы. Тем не менее он смотрел на меня прямо и смело, а на Асфею — еще и с плотоядным любопытством. Солдаты — они такие, словно дети малые. Что на уме, то и на лице.
— Ты славно бился, Евсей! — обнял я его, а потом сунул руку в карман и вытащил оттуда рубль с профилем императора, который в зрелых летах имел довольно мужественный вид. Портреты на монетах не обновлялись очень давно.
— Выпей с парнями за мое здоровье! Медаль тебе выдам, когда в Братиславу придем. За храбрость!
— Да я… — губы солдата задрожали, а в глазах даже слезы появились. — Да мы за вас, ваша светлость…
— Все! Иди, — похлопал я его по плечу, и тот ушел, едва переставляя негнущиеся ноги.
В императорской армии такое отношение к личному составу, мягко говоря, не принято. Сегодня весь лагерь будет гудеть, а рубль этот он не только не пропьет, а еще до конца дней своих хранить будет и внукам показывать. Если доживет.
— Эх! Такая натура пропадает! Я ведь об этом моменте полгода мечтал, — с сожалением протянул я, с удовлетворением разглядывая Асфею, превратившуюся в восковую статую, воплощение ужаса. — Я его в интендантскую роту переведу, чтобы не убили случайно. Вдруг вы меня снова огорчить вздумаете.
— Господи боже, помилуй меня, несчастную! — перекрестилась Асфея. — Огради от такой судьбинушки. Я не нагрешила столько!
— Рассказывайте, патрикия! — требовательно посмотрел я на нее. — Что с цезарем Святополком случилось?
— Богу душу отдал. Неделю назад, — Асфея совершенно пришла в себя и сбивчиво затараторила. — Накануне вечером его царственность покушал плотно, вечернюю службу отстоял, а утром взял и не проснулся. Лицо синее и слюна на подушку течет. От огорчения помер, не иначе! Уж очень он батюшку своего любил. И доктор то же самое говорит. И ведь даже диадему императорскую цезарь наш надеть не успел! Великий препозит Артемий Петрович уж очень долго церемонию готовил. И папа Римский к тому времени не подъехал еще. Серьезное дело, оказывается, церемония эта. Послушайте, ваша светлость, о чем Великие семьи с его Блаженством договорились. Я же для того сюда и приехала, чтобы вы в горячности своей каких-нибудь новых подвигов не совершили. У нас в государстве сейчас полное согласие и порядок. Нам подвиги не надобны.
— А если меня все же на подвиги потянет? — бросил я пробный шар.
— Дитя свое пожалейте! — ледяным тоном сказала Асфея. — Служанка ваша, как с границы вернулась, с ведром не расстается. Вся столица гадает, сколько вы ей отступных дадите. Об заклад бьются даже. А я вот своим убогим умишком бабьим мыслю, что вы ее при себе оставите. И даже дитя признать сподобитесь. Вы ведь у нас такой необычный, ваша светлость! Ну что, угадала?
Асфея смотрела на меня немигающим гадючьим взглядом, и через пару секунд на ее хорошеньком личике промелькнула торжествующая усмешка. Она меня раскусила. Да, я и Огняну не прогоню, и дитя ее признаю. Сам ведь через все это дерьмо прошел. Тонко чувствующая стерва ухватила единственную ниточку, что привязывает меня к этой земле. Ухватила и поднесла к ней нож. Без Огняны, простой неграмотной служанки, я здесь совершенно чужой. Ведь ни одного настоящего друга у меня тут нет и ни одного человека, который мне искренне предан и не имеет желания использовать эту близость в своих целях.
Мы расстались с Асфеей поздно вечером. Я тянул кубок за кубком, но хмель все не шел. Меня словно пыльным мешком по голове ударили. Столько новостей в один день! Я ведь и представить себе не мог, что эти упыри договорятся за моей спиной. Хорош Яромир, разменял меня, как солдат гривенник. Нового императора на трон посадил, а меня в сторону. Я башкой рискую, а он с нобилями братается, землю им отдает и доли в мануфактурах. И ведь я сейчас совершенно беспомощен. Мне даже войско не поможет. Сейчас не седьмой век, где дружинник своему вождю до гроба предан. Сейчас жизнь куда сложнее устроена. Асфея с милой улыбкой намекнула, как все пройдет, если я бузить надумаю. Просто выйдут три епископа, пропоют мне анафему, а потом каждому солдату пообещают двадцать солидов и немедленный дембель с положенной по полной выслуге пенсией. А офицерам дадут все сто солидов, нобили не обеднеют. Ну и с кем я после этого воевать буду? Да все как один разбегутся. Даже мораване, что на мече поклялись. Их попы от любой клятвы освободят. Какая может быть клятва, если я после отлучения и не человек вовсе. За что анафема, скажете? Да за колдовство злое! За зелье непонятное, которое добрых христиан сотнями убивает. За черепа сатанинские… Да раз плюнуть это сделать, особенно если те епископы — младшие сыновья Великих семей.
Ладно, пойдем в столицу. Там для нас уже зимние квартиры готовят. Надеюсь, Яромир при встрече мне больше расскажет, чем эта лиса. Теперь-то понятно, почему именно ее прислали. Черта с два мне кто-то еще политику партии так доходчиво объяснил бы. А еще это знак, что нобили опять в силе. Они не боятся меня, посылая вместо четырех тысяч закованных в железо всадников эту бедную вдову. Это она-то бедная? Ну-ну…
