Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий
— Мушкетеры! Вторая линия! Огонь!
— Господи боже! Помоги нам! — перекрестился Деян, который на этот раз испугался по-настоящему. — Я, ваша светлость, только сейчас понял, почему мушкет людей ровняет… Это же теперь любая деревенщина знатного всадника убить может…
— Разведка, — многозначительно посмотрел я на него, и он, ударив кулаком в грудь, испарился. Безделье пагубно для солдат. Они начинают думать и бояться.
Прямо перед нами было настоящее месиво, где изрешеченные картечью, разорванные в клочья тела соседствовали с ранеными, придавленными собственными лошадьми. Взбесившиеся кони, стоившие неимоверных денег, скакали по полю, потеряв всадников, и топтали всех подряд, перемешивая с грязью и живых, и мертвых. До пехотного строя доехало четыре десятка клибанариев, которых не задели пули, но они уперлись в ежи, где их встретил лес пик и алебарды, которыми их пытались стащить с коней. Тащили бережно, стараясь не повредить драгоценное содержимое позолоченных доспехов. Солдаты отлично знали, сколько стоит каждый из таких пленных… Они даже стрелять не стали. Да-а… зря я тогда им выкуп пообещал… Не подумавши, брякнул…
Вы думали, что увидев гибель товарищей, остальные мятежники струсили и побежали? Да как бы не так. Это же элита воинская, им бояться по должности не положено. Их так с детства воспитывали. И воевать они умеют, а значит, теперь не пойдут в лоб. Знатные всадники толком не понимают, что такое артиллерия, но совершенно точно знают, где она стоит. Следовательно, нас ожидают атаки с флангов и тыла, и совершенно не факт, что мы успеем подвезти туда пушки. Вот для таких случаев и придумана терция — построение, представляющее собой огромный квадрат, по углам которого стоят отряды стрелков. Они растекаются в шеренгу с любой стороны, превращая фланг или тыл в ощетинившийся пиками и стволами фронт. Этого мятежники тоже не знали. В этой эпохе фланговый удар тяжелой конницы — это почти всегда победа. Пехота смята и панически отступает, вовлекая в бегство своих товарищей.
А ведь на поле творится черт-те что! Я даже глаза зажмурил от стыда. Нас спасло только то, что эта тактика неожиданна для врага. Солдаты заряжают медленно, команды путают, а после взрыва пушки три расчета пришлось гнать назад к лафетам пинками и зуботычинами. Они наотрез отказывались подходить к этой адской штуковине. Будь тут бургундская ордонансовая рота времен Карла Смелого, нас бы уже разорвали на куски и втоптали в траву.
— Атака с левого фланга! — Деян, под началом которого был десяток егерей и полсотни авар, рыскавших по окрестностям, прискакал с докладом.
— Майор! — скомандовал я. — Попробуйте пушки перетащить. Вдруг успеете. И алебардистов на левый фланг перебрось. Мятежники ворвутся в строй и спешатся.
— Есть! — ответил Варнацкий, и над полем разнесся рев его луженой глотки.
Да… И необходимые сигналы мы еще не отработали. На муштру пара лет уйдет, а у меня их не было. Одна надежда на то, что все закончится быстро. Уж очень рыхлая и бестолковая моя терция. И разворачивается медленно. Вот из-за холма появляется конница… Да, я так и подумал. Они попытаются обойти пушки и навалятся на фланг всей силой. Так и вышло.
Пока шла атака на левый фланг, не меньше тысячи всадников пошли по широкой дуге, чтобы обойти наш строй и найти слабину. Ищите, мальчики, ищите… Терция одинакова со всех сторон. И вся она укрыта по периметру рогатками и длинным лесом пик. Я не зря вывел войско из крепости. У меня просто нет времени… Все должно решиться сегодня.
— Скуси патрон!
— Огонь!
— Вторая шеренга…
Крики неслись с левого фланга, где после залпа чуть ли не сотня всадников свалилась наземь, но остальные… Остальные спешились, отдали коней слугам, которые скакали тут же, и бросились на строй пехоты, обнажив мечи.
В первую шеренгу встали алебардисты и пикинеры, а мушкетеры отошли во вторую линию, причем сделано все было до того бестолково, что я чуть не завыл от бессилия. На моих глазах закованные в сталь клибанарии зарубили десяток стрелков. Один из всадников тут же получил шипом алебарды в прорезь шлема, а еще одного смачно, с утробным хеканьем порубили огромными топорами, сломав ему кости. Черта с два они пробили его доспех, просто закололи, найдя сочленение между кирасой и шлемом. Впрочем, вес алебарды таков, что попадание в плечо почти гарантированно выключает руку. Она после такого удара висит плетью.
— Бей по готовности! — орали сержанты.
Тут все понимали, что лишь мушкетеры спасут нас сегодня. Если клибанарий прорывался в глубину строя, остановить его было необычайно сложно. Закованный в железо боец, которого тренировали с детства, забирал с собой многих, пока его догоняла пуля или брали в кольцо пехотинцы с алебардами.
— Пикинеры! Держать строй! — орали взводные, когда первый безумный натиск отбили. У нас погибло не меньше двух сотен, да и всадников тоже погибло немало. Изрубленные топорами, расстрелянные в упор, они лежали тут и там, словно упавшие с пьедестала железные статуи. Наше каре, ощетинившееся жалами пик и стволами мушкетов, стояло.
— Эй ты! — заорал какой-то крепыш в невероятной красоты доспехе, на котором виднелись вмятины от пуль. — Ублюдок! Иди сюда!
На редкость могучий парень, вон какую толстую кирасу на себе таскает… Да кто же это такой? Впрочем, он вскоре сам ответил на свой вопрос.
— Я, Лука Любимов, на бой тебя вызываю!
— Да что ж такое! –я с мученическим видом поднял глаза к небу. — Да что ж за беспокойная семейка!
— На каком оружии бьемся? — спросил я, подъехав поближе. — Прекратить огонь!
Клибанарии выстроились шеренгой, ожидая, чем закончится наш разговор. Кое-где еще хлопали выстрелы и звенели удары, но бой понемногу стихал. Мятежники отхлынули, они больше не хотели биться, и причина тому была весьма заурядна. Авары Сулака уже перебили охрану лагеря и теперь выстроились сзади, готовясь ударить. Для пеших аристократов это почти гарантированный разгром.
— На любом оружии! — выкрикнул Лука, который снял шлем и теперь смотрел на меня с ненавистью.
— Если побеждаю я, вы сдаетесь, — я хмуро посмотрел на клибанариев, из которых на ногах стояла едва половина. — Коней у вас больше нет. А мои всадники уже приготовили арканы.
Во-о-т… Пока они обдумывают эту несложную мысль, пушкари уже установили орудия и забили картузы. А ведь наши лафеты — полное дерьмо. Едва держатся. Из девяти уцелевших пушек три развалились, пока их сюда тащили. Чего-то мы еще не умеем делать… Собственно, мы почти всего не умеем.
— А если он победит? — вперед вышел незнакомый мне вояка с густыми смоляными усами, что почти лежали на его позолоченной груди. Он уставился на меня так, словно взвешивал мясо на рынке. И мне не по себе стало от этого взгляда.
— Кто говорит? — надменно посмотрел я на него.
— Командир Первого Германского легат Войков, — он шутовски ударил кулаком в грудь. — Я командую этим войском. Мое почтение, ваше помойное сиятельство!
— Если он победит, я вас отпущу и верну коней, — ответил я. — Даю слово. Но если он проиграет, вы сдаетесь и идете под трибунал. Договорились?
— Договорились, — кивнул Войков. — Клянусь!
— Тогда отойдите на сто шагов назад, — скомандовал я. — Мне понадобится место! — и уже добавил потише. — Варнацкий! Ты знаешь, что делать…
Клибанарии отошли и встали огромной дугой, оживленно переговариваясь. Я вышел из рядов войска. Поединок… Опять…
— Эй ты! — крикнул я Луке Любимову, который тоже вышел вперед и достал меч. — Любое оружие! Ты сам сказал. Согласен?
— Да! Согласен! Сдохни, сатана! — Лука бросился на меня и тут же упал навзничь. Его шлем вмяло внутрь чудовищным ударом, а наружу плеснуло брызгами крови и осколками костей. Серьезно его приложило! А я ведь даже звука выстрела не услышал, так волновался. Третий раз всего стреляю.
— Чего уставились? — спросил я клибанариев, пряча в кобуру дымящийся пистолет и уходя под защиту пикинеров. — Вы же сами слышали, он согласился… Оружие на землю! Вы поклялись!
