Моя попытка прожить жизнь Бессмертного Даоса IV - Ваня Мордорский

Один за другим, за моей спиной вставали те, кто ушел и стал частью Неба. Каждый Святой. Каждый Даос. Просто Праведник. Все те, кто отдали свои жизни, закрывая Разлом и борясь с Пустотой.

Жаба вздрогнула, увидев тени Святых за мной.

— Спрашиваю не я. Спрашивают они. Каждый из них имеет Право спросить. И теперь это Право во мне. Заданный под Небом вопрос требует ответа. На него нельзя не ответить. И каждый из них спросит, почему тот, кто должен был стоять рядом с ними, не стоял. Почему Божества не пришли под Небо, почему они не отдали свою божественность во спасение Неба.

«Откуда ты это знаешь? Ты стал каким-то другим, Ван!»

Догадался. Божества очевидно могущественны, но я их не видел среди Последнего Дозора, а значит их там не было, а значит…они должны ответить перед Небом. У вины нет срока давности.

Сейчас я и не был в полном смысле собой. Я был частью тех, кто ушел, и тех, кто смотрел вниз. Тех, чью жертву нельзя было игнорировать. Я был частью тех, чьи воспоминания направляли меня на верные слова.

— Поэтому…ты, Жаба-скряжник, найдешь свое Дао, и станешь тем, кем должна была стать. Божеством. И когда ты это сделаешь, ты найдешь меня.

Монеты с жабы осыпались всё звонче и быстрее.

— Видишь этот знак? — я вновь показал ей Печать Вечного Дозора, — Ты будешь рядом со мной, чтобы защитить Небо. Когда мы станем вместе с тобой, мы будем отдавать.

— Но с Небом всё в порядке… — удивилась жаба.

— Пока в порядке. — покачал я головой, — Но ты не такая, как Цицы и остальные божества, ты придешь, когда наступит время. Они не пришли. Ты — придешь.

Жаба смотрела на печать Вечного Дозора, на тени ушедших Даосов и Святых за моей спиной, и сказала:

— Я приду. Я не такая.

Я встал.

— Сделай это. — сказал я, — Отдай то, что принадлежит тебе. Отдавай впервые сама. По собственной воле. По собственному желанию. Потому что хочешь. Потому что твое.

Из глаза жабы скатилась слезинка.

Она стиснула зубы.

А прямо возле края хижины всплыл сияющий золотым духовный лотос. Он «пах» золотыми монетами и…жадностью.

Я вопросительно посмотрел на жабу.

— Бе…бер…бери… — выдавила она, — Я…от…отд…отда…

Она собралась с духом, и выпалила:

— Я отдаю…

— Спасибо. Ты не сказала, как тебя зовут.

— Чунь Чу…так меня звали когда-то.

— Спасибо, Чунь Чу. Мы еще встретимся.

Я осторожно сорвал Лотос, и положил в свое пространственное кольцо.

А жаба неожиданно вздрогнула…и судорожно вздохнула.

— Как странно… — прошептала она, — Какое странное чувство…отдавать что-то…очень странно…

На мгновение она задумалась, а потом…выплюнула прямо в лис какие-то маленькие украшения, которые Хрули и Джинг тут же схватили.

— Спасибо! — пискнули они.

— Как…как приятно… — выдохнула Жаба.

На ней не осталось ни одной монеты. Все они осыпались.

— А это…рыбе…

Она выплюнула в озеро ярко сияющую золотую жемчужину, которую поймал выскочивший из озера карп.

— Шпа…шпасибо… — держа зубами золотую жемчужину сказал карп.

Тени за моей спиной исчезли. Как и исчезло ощущение какого-то предельного всезнания. Да, воспоминания все-таки говорят во мне. Влияют на меня. Просто я этого раньше не замечал. Нельзя вместить в себя что-то чужое, и чтобы оно на тебя не влияло. А во мне память многих Святых.

— Пока, Чунь Чу. — взмахнул я рукой и стал на воду.

«Ловко, конечно, ты ее вокруг пальца обвел».

Если ты так говоришь, то ты ничего так и не понял, Ли Бо.

«Что тут непонятного? Пришли торговаться, а ушли с подарками, мне это нравится. Вот теперь ты похож на настоящего Праведника».

Я вздохнул.

Глава 17

Я скользил по воде, рядом со мной двигались лисы и плыл тихо-тихо карп.

Мы уходили молча.

Я не хотел разрушить ненароком эффект от сказанного жабе. Пусть посидит….подумает. Вспомнит жизнь и слова, что я ей сказал. Эта жаба больше, чем духовное существо, но пока меньше, чем божество.

Я сказал ей то, что думал и чувствовал. Я понял, когда посмотрел на нее вблизи, что она может стать божеством. И, если подумать, может Цицы действительно не дал ей стать чем-то большим именно из страха, и зря я его оправдывал? Может, я неверно трактовал его действия, и тот путь, по которому шла жаба, был неверным, но он был ее путем. Хотей не мог указать ей верный. Зато мог сбить с пути. Сейчас я начинаю понимать, что Дао — очень тонкая штука, и пока ищешь его, любой, даже не то что неверный, а просто неуверенный шаг может всё испортить. Влиять на чужое Дао — неправильно. Глядя на воспоминания Святых, я подсознательно понимал эту простую истину. Чужое Дао — неприкасаемо. И всё, что я сделал — это убрал с глаз монету, которую там повесил Цицы. Полагаю, Жаба должна была сама дойти до предела жадности и что-то осознать, выйти из Инь в Ян. Осознать оба полюса. Но дошла ли она до границы жадности, за которой начинается понимание? Не знаю. Оставалось надеяться, что-то, что сделал я, ничем не хуже поступка Цицы.

И всё равно к божествам есть вопросы… Вопросы, почему существа такого уровня не пришли, и всё свалили на плечи Праведников.

Я помню, Даос говорил, что Бессмертные, духовные существа и остальные, были бы уязвимы для Пустоты, потому что в их сердцах был страх.

Но разве не в этом вся суть? Те, кто пришли отдать жизни, уже не подвержены страху, а те, кто не пришли, потому и не пришли, что боятся. Получается тогда их «божественность» — украденная возможность у других, у тех, кто был бы достоин?

Ладно, на эти вопросы без ответа еще будет время. Мне нужно больше узнать. Узнать у других. У меня есть только воспоминания и слова одной стороны.

Я оглянулся на Жабу.

Она сидела неподвижно, как статуя. Глаза ее светились.

Поступок Цицы свел нас с этой Жабой, пусть он об этом не мог знать. А это значит, что это было предопределено. Так было необходимо Небу. Я должен был найти эту Жабу и помочь ей.

Или я много на себя беру?

Но ведь Наставник Юэ говорил мне, что Небо знает и про контракт и про то, зачем я здесь