Вперед в прошлое 10 (СИ) - Ратманов Денис
— Два с половиной часа, — сказал я. — Тысяча за моральный ущерб.
Анатолий завел мотор и поехал на разгрузку под навес, я отдал справки сотруднику завода, тот показал, на какой конвейер сгружаться.
Через пару минут мы были свободными. Очень хотелось проучить Анатолия и не заплатить ему, но это спровоцировало бы новый конфликт, а я устал нервничать. Да и не стоило уподобляться уродам и поступать по-свински, потому я отсчитал пять тысяч, положил на торпеду.
— Надеюсь никогда с вами не пересечься, — отчеканил я и вылез из кабины.
Он бросил мне в спину какое-то ругательство, но его проглотил рев проезжающего мимо грузовика.
Ощущение было, будто я вылез из канализации, хотелось помыться. И ведь это не гнилушка, простой человек, но какой же отвратительный!
Василия я ждал возле закрытого «КАМАЗа», подумывая перебежать под навес, потому что дождь усилился, а у джинсовой куртки не было капюшона, но вскоре появился отчим с кучей накладных, и мы поехали на склад, где рабочие принялись грузить нам в кузов отруби и муку — вручную, мешки по пятьдесят килограммов.
Василий стоял рядом с грузчиками и контролировал процесс, я сидел в кабине и ждал, зевая во весь рот. Да, мы вложили больше денег, чем рассчитывали — все, что оставили на форс-мажор, и вместо картошки у нас теперь куча отрубей — забыли про нее в запарке. Это минус. Но могло быть хуже, мы могли лишиться товара и потерпеть убытки, когда мне очень нужны деньги, чтобы застолбить участки под автомастерские.
В следующий раз будем умнее, сразу поедем за мукой, так получается не сильно дороже. Зато мы экономим время и деньги, и Петрович доказал, что с ним работать можно.
Дыхание мы перевели, только когда выехали с территории завода.
— Сколько у нас чего? — спросил я у Василия.
— Накладные в бардачке, — буркнул он, но все-таки ответил: — Двадцать мешков отрубей, сорок два мешка муки, каждый по пятьдесят килограммов, все подписанные и промаркированные. Плюс двадцать мешков, которые купил ты. Осталось придумать, как сбыть такое количество.
— Всего-то шестьдесят мешков стоимостью 750 000, — попытался я посчитать, сколько все это стоит. — Отруби бабушка покупает по двадцать пять рублей за килограмм. Мешок — 1250 рублей. Десять мешков — 12 000, восемь мешков отвезу бабушке, чтобы свиней кормить, вот счастья-то будет!
— Ну а дальше делать чего? — растерянно спросил отчим.
Я достал часы из рюкзака.
— Сейчас без пятнадцати четыре. Темнеет в шесть. Давайте отъедем километров на сорок от этого завода и попытаемся продать хоть что-то в каком-нибудь селе. Если знаете, какое село побогаче, вообще хорошо.
Подумав несколько минут, Василий предложил:
— Давай в Воронов гай поедем? Там одни армяне, они помидоры и клубнику в теплицах растят. Потом в Москву это грузовиками возят. У них деньги должны быть.
Вспомнились рассказы Витали, как задорно продавать муку в селе, и впервые я в них усомнился. Бартер у него тоже проходил весело и задорно, а я чуть раньше срока не поседел.
Глава 22
Заря
Мы поехали в Воронов гай — уникальное место, населенное армянами чуть более чем полностью. Рядом с этим поселком, прямо возле междугородной трассы, на нашем пути было село поменьше, Заря, тоже армянское. Кто не армянин, тот либо муж армянки, либо чья-то жена.
— Вот почему так? — бубнил Василий, крутя баранку. — Откуда их столько? Чего в своей Армении не сидится?
Ревел мотор, и его бубнёж я слышал плохо, но смысл понимал.
— Это армяне не из Армении, а турецкие, — объяснил я, опираясь на знания взрослого. — Тут раньше никто жить не хотел, чуть ли насильно людей переселяли после того, как турок выбили.
— Турки-то тут каким боком? — не поверил отчим.
— Крепости у них тут были, — просветил его я. — Им помогали черкесы. А когда наши победили, черкесы переехали в Турцию, только названия местности остались.
— А чего наши тут жить не хотели? — удивился Василий. — Море, солнце, юг.
— Болота, солончаки, неплодородная почва, убийственные норд-осты каждую зиму. А тут в Турции — геноцид армян, беженцам разрешили тут жить, и они заселились целыми анклавами.
— Во как… Это после войны, что ли?
— До революции, — объяснил я, не удивляясь его неосведомленности: отчим у меня из села, человек не семи пядей во лбу, зато хваткий. — Пятнадцатый год. А потом уже у нас случился Сумгаит, и советские армяне из Азербайджана начали стягиваться сюда. В общем, бедные армяне, все их бьют, одна из самых больших разделенных наций.
— У них винзавод свой, — поделился знаниями Василий. — В Вороновом гае. И колхоз миллионником был еще в советское время. Клубника, помидоры… тебе же надо это в Москву? А еще сад есть, не знаю, что там.
— Сейчас ничего уже, — вздохнул я.
— Откуда ты это все знаешь в свои-то годы? — выпалил Василий с завистью.
— По истории родного края рассказывали, — сказал я. — Когда учительница была нормальная.
Некоторое время мы молчали. Василий морщил лоб и шевелил усами, вздыхал.
— Как-то все получилось… Неправильно, — пожаловался отчим. — Чуть не прибил того водителя. Каждый нагреться на нас хочет. Муки набрали четыре тонны. Куда столько? Думаешь, армяне съедят?
— Посмотрим, — сказал я, вспомнил рассказ Витали и мысленно выругался.
Приукрашивал ведь! Провалы свои и косяки замалчивал, а ведь были они! Придется самим шишки набивать. И еще он рассказывал, что, когда развернул бурную деятельность, за ним обэповцы гонялись, но ничего доказать не могли. Значит, и нас могут попытаться прижать. Или просто не надо высовываться? Вот чего не хотелось бы — конфликта с надзорными органами.
Молчание нарушил Василий:
— Я все думаю про тех двоих, шо на тебя напали. Может, они как-то прознали, шо у тебя есть деньги?
— Именно поэтому я и говорю, что рассказывать ничего никому не надо: ни напарнику, ни Даромире.
— Согласен.
Немного помолчав, Василий продолжил:
— Один мужик рассказывал, шо у них в станице завелись братки, которые воровали детей из богатых семей, выкуп просили. А менты ниче сделать не могли.
— Уж не «Славяне» та группировка называлась?
— Вроде да. Они могут Борю похитить.
— «Славян» перестреляли, — успокоил его я. — Те гопники — мои сверстники, им что-то было нужно конкретно от меня. Но разговора не получилось, потому что они не хотели ничего объяснять.
— В милицию! — припечатал Василий.
— Не сегодня точно, с мукой надо разобраться, — отмахнулся я и поймал себя на мысли, что он прав.
Одно дело подростковые разборки двор на двор и совсем другое — когда тебя вот так пасут с намерением лишить жизни. Интересно, у меня одного заявление примут, или обязательно маму втягивать и заставлять нервничать? Не хотелось бы. Может, отца подключить? Это последний человек, с которым хотелось бы взаимодействовать.
До Зари оставалось километра три, и Василий, у которого не было опыта уличной торговли, занервничал и замолчал, сосредоточился на дороге.
Вот и нужный указатель, и поворот, куда мы свернули и поехали вдоль однотипных советских домов.
— Где тут магазин? — пробормотал Василий.
Мне самому комфортнее было ехать, ехать, ехать и не начинать новое, пугающее. Но это как страх закрытой двери, но, если набраться сил и открыть ее, оказывается, что ничего страшного нет.
— Нам не нужен магазин, — сказал я. — Вот тут, возле обочины припаркуйтесь. Громкоговоритель где?
— В кузове возле твоего мопеда, его поверх мешков положили, — ответил Василий. — Ты что, уже продавать собрался? — В его голосе зазвенел ужас.
— Собираюсь, — кивнул я, выгреб деньги из кармана, оставил мелочь для сдачи, крупные купюры отдал отчиму и вылез из кабины.
Отодвинул тент, вытащил щеколду, чтобы откинулся задний борт.
В просторной кабине, казалось, муки было совсем немного. Мешки стояли вертикально, жались друг к другу. Каждый был промаркирован заводом: название мелкомбината, его адрес, сорт муки: справа было сорок два мешка первого сорта, слева — двадцать высшего. Борта Василий выложил отрубями. Ну и вес мешка: 50 +— 500 гр., а также ГОСТ с номером.
