Барометр падает (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
В лесу, не в лесу, а в Трептов-парке мы провели два часа. Нас неназойливо сопровождали люди в сером, ну, пусть смотрят наши немецкие братья, пусть видят.
Вот Трептов-парк пересекли, и входим, наконец, в большой красивый светлый дом, похожий на дворец.
Дворец и есть. Palais am Festungsgraben. Когда-то его построил некий Доннер, камердинер Фридриха Второго. Ну, вроде нашего Меньшикова. Потом здесь располагалось министерство финансов. А теперь…
А теперь здесь общество Германо-Советской дружбы, вот!
И мы — гости этого общества!
Разумеется, нас ждало не всё общество, в обществе шесть миллионов человек. И даже не президиум Центрального правления. Нас ждали активисты, творческие люди, известные и даже знаменитые. Обсудить — пока предварительно — как нам поднять взаимное сотрудничество молодёжи в области литературы и искусства на новый уровень. В свете итогов визита Эрика Хонеккера в Советский Союз. Что можно сделать уже сейчас, реально сделать. Realpolitik, да. Концерты, выставки, совместный журнал «Поиск», что ещё! Смелее, товарищи, смелее, всё в наших руках, ветер наполняет паруса!
И вот посреди пылкого вступления, произносимого Генрихом Штаффером (писатель), в зал, небольшой, на сорок человек, вошёл Эрик Хонеккер.
Сюрприз-сюрприз! Впрочем, хорошо подготовленный. Вот для этой встречи девочки привезли и костюм, и ордена! И да, я один такой орденоносный, один на весь зал. У других значки разве какие-то, то ли друзья природы, то ли ГТО, а я — залюбуешься!
Хотя, возможно, это от скромности. У Хонеккера разных наград во множестве, видел на парадных портретах, а сейчас он в пиджаке песочного цвета, и тоже значок в петлице. Ну, конечно, это значок общества германо-советской дружбы, должен был сразу догадаться.
Хонеккер унял аплодисментами, обеими руками показал, что можно садиться.
И сказал речь. Мастерски сказал, не отнимешь. Три с половиной минуты! Нет ничего невозможного для социализма, нет ничего невозможного для братского союза, нет ничего невозможного для германо-советской дружбы! И мы все не только это увидим, мы все это сделаем!
Воодушевил, и ушёл — быстро и решительно.
Хорош, да.
И атмосфера — как после грозы. Свежо, целебный озон, и птички начинают подавать голоса.
Генрих предложил перейти в соседний зал, там-де удобнее общаться неформально.
И мы перешли, как не перейти, если хозяин зовет. А что Генрих Штаффер сегодня за хозяина, сомнения не вызывает.
Соседний зал — зал банкетный, это радует. Легкие закуски, пиво, соки. Минеральная вода. Кресла, кушетки, банкетки для тех, кто слаб на ноги.
Налетай, торопись!
Нет, никто не торопился. Брали бутылку пива, и пили прямо из горлышка. Такая нынче мода в Германии. Насмотрелись американских фильмов, что ли? И бутылки маленькие, на треть литра, тоже веяния Запада.
Но пиво хорошее. Не хуже западноберлинского. И я его пью. Медленно и с достоинством. Отдыхать, так отдыхать. К нам подходят, говорят вежливые слова. Спрашивают, как у меня настроение. Отвечаю, что боевое, что всё впереди, что настоящий марафон начинается после сорокового километра. И если есть у вас букмекеры, ставьте на меня, не прогадаете. Но при этом делаю этакий жест рукой, свободной от пивной бутылки. Двусмысленный жест. То ли «сгорел сарай, гори и хата», то ли, напротив, гагаринское «Поехали!»
Подождите, сами увидите, тогда и поймёте.
— Чижик! — подаёт особый сигнал Пантера.
Я смотрю — и вижу Дина Рида. Живого, настоящего Дина Рида. Я ему дважды звонил, но он в отъезде, отвечал мне печальный женский голос. Дин Рид сейчас в Югославии. Снимается в фильме. Но скоро вернется. Что ему передать? Передайте, что звонил Чижик, Михаил Чижик, шахматист. Да, поклонник (назваться поклонником творческого человека срабатывает стопроцентно). Хочу повидаться.
И встреча состоялась.
— Вот ты какой, северный лис! — сказал Дин Рид по-русски, и рассмеялся. — Нет, я русского почти не знаю. Выучил несколько фраз летом, когда был на БАМе. А ты, Чижик, был на БАМе?
— Нет, не был. Ты — знаменитый певец, на твой концерт придёт сто тысяч человек, все будут слушать, все будут счастливы. А я шахматист, ну, дам сеанс двадцати, максимум пятидесяти игрокам, никакого сравнения.
— А все-таки стоит побывать! Нет ничего лучше, чем проездиться по России!
— Оно, конечно. А по Советскому Союзу ещё лучше!
— О, да! В Америке говорят Россия, подразумевают Советский Союз, говорят Советский Союз, подразумевают Россия. Ты, Чижик, приехал в Берлин Бог знает откуда, я тоже… здесь живу, а БАМ объединяет миллионы сердец! Великая, великая стройка!
— На БАМе я не был, но был в Узбекистане. Ты был в Узбекистане?
— Нет, не был. Россия велика, не всё сразу!
— Узбекистан — это «Тысяча и одна ночь», только лучше. Тысячелетние города — Самарканд, Бухара. Вечная Пустыня. И люди, чудесные люди, которые строят будущее. Мы, вернее, они, — я показал на Лису и Пантеру, — весной будут снимать в Узбекистане фильм.
— Будем-будем, — подхватили девочки, глядя на Дина Рида, как лисы на виноград. — Московская киностудия, узбекская, и при участии «Баррандов» и «DEFA». Хороший бюджет, большие возможности. Давай, Чижик, продолжай.
— И мы бы очень, просто очень хотели, чтобы ты участвовал в этом фильме, — продолжил я.
— А о чём фильм? — Дин Рид, как и положено суперзвезде, не торопился.
— Это музыкальный фильм, фильм-опера. Сюжет таков: Бухара, начало пятнадцатого века. Султан Улугбек, великий учёный и просвещенный правитель, устраивает шахматный турнир, на который приглашает лучших игроков со всего света. Цель его — показать, что не армиями нужно мериться, а знаниями, а шахматы — наглядный пример таких состязаний. Тайные недоброжелатели пытаются сорвать состязание, рассорить участников, посеять вражду, но добрая воля всё превозмогает, и турнир становится примером, как можно состязаться мирно, без крови.
— А я…
— Ты будешь великим игроком, живущим за Великой Водой. Американцем, то есть.
— Нужно подумать, посмотреть графики гастролей…
— Думай, думай.
— Ты ведь собираешься в Москву? — спросила Лиса Дина Рида.
— Да, скоро.
— За комсомольской премией, — утвердительно сказала Пантера.
— Вы знаете?
— Мы, Dean, и есть комсомол. Его Центральный Комитет.
Дин Рид подобрался. Он-то думал, что… Впрочем, кто его знает, о чем он думал. Но разговор далее перешел с немецкого на английский.
— И в Москве, Dean, мы подпишем договор. Или не подпишем, тебе решать.
— А петь… На каком языке я буду петь?
— На английском. В опере всяк поёт на родном. С Тимоти Райсом всё улажено.
— С Тимоти Райсом? А причем здесь Тимоти Райс?
— Он автор текста (разумеется, lyrics) английской версии оперы. Автор узбекской — Шараф Рашидов. Арабской — шейх Дахир Саид Джилани.
— А русской? Ведь будут же и по-русски петь?
— Непременно будут, можешь не сомневаться.
— Кто же автор русского текста?
— Мы, Dean, мы.
— Погодите, погодите… Так это ведь «The Desert»!
— Правильно. По-английски «The Desert», а по-русски «Пустыня».
— И авторы…
— Музыка Чижика, а lyrics мы уже сказали.
— Значит, вы — тот самый Chizzick?
— Тот самый, тот самый, — уверил я Дина Рида. — Все птички на веточке, а я, бедняжка, в клеточке. Боже, как мне повезло!
Дин Рид задумался и так, в задумчивости, пребывал всё оставшееся время. Недолгое: вскоре была подана команда «разойтись». Негласно, просто все засобирались и стали прощаться.
Распрощались и мы. Пора и честь знать, ага.
— Отвезите нас, пожалуйста, в Intershop, из тех, что получше, — сказала Ольга водителю «Чайки».
Ехать вышло недалеко, Intershop в Берлине если и не рядовой магазин, то и не единственный. Дюжины две, может, и больше. И вообще по Германии разбросаны в изрядном числе. Страна зарабатывает деньги. В смысле, валюту.
— Нужно купить подарки, — объяснили девочки Алле. — В Союзе любят подарки. Да везде любят. А завтра мы возвращаемся в Москву.
