Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий
— Вы правы, — соглашается Гиляровский.
Он же помогает мне раздобыть комплект гражданской одежды, включая нательное бельё. Правда, брюки сильно на вырост, а тёмный пиджачок почему-то узок в плечах, но после ряда хитрых манипуляций я начинаю походить на обычного мастерового.
В качестве обуви сапоги (само собой, не офицерские), а надвинутый по самые уши картуз меняет мою внешность до неузнаваемости.
— Хорош! — смеётся Гиляровский, когда я предстаю перед ним во всей красе.
Соня, которую тоже пришлось посвятить в наш секрет, одобрительно улыбается.
— Тебе, Николя, это даже в какой-то степени идёт.
— Молодцу всё к лицу, — хмыкаю я.
Снаружи слышится подозрительный шум. На «часах» у входа стоит верный Кузьма. Никого постороннего, включая хоть самого генерала Куропаткина, без моего приказа он сюда не впустит.
На всякий пожарный прячусь, но тревога оказывается напрасной — пришёл с докладом Павел Петрович Скоропадский.
— Как было приказано: отправил вольноопределяющегося Всяких в Ляоян с поручением.
— Отлично. Как он среагировал?
— Обрадовался.
Ну, то, что обрадовался — это ещё ничего не говорит. Для нормального военного поездка в тыловой город сродни увольнению.
— Он попросил разрешения вернуться на следующие сутки, — добавляет Скоропадский.
А вот это уже действительно интересно.
— И? — многозначительно спрашиваю я.
— Я разрешил.
— Надеюсь, не стал выпытывать подробности, зачем ему это нужно?
— Обижаете, — подкручивает кончик щеголеватого уса Скоропадский. — Если бы не стал уточнять, он бы точно заподозрил. А так ему пришлось постараться. Еле-еле меня уговорил.
— Что он тебе пообещал? — интересуюсь я, понимая, что одними словами вольнопер не отделался.
Скоропадский не разочаровывает:
— Бутылку хорошего коньяка по возвращению. Как думаешь, не обманет?
Ага. Кажется, мы на верном пути. Вольноопределяющемуся очень нужно в город. Даже очень-очень.
— Пусть только попробует обмануть! Коньяк — это не шутки!
От части в Ляоян ведёт одна дорога, поэтому я выезжаю за час до отправления Всяких. Если быть точнее, выезжаем трое: я, Гиляровский и Павел.
В укромном месте снимаю с себя мундир, отдаю Скоропадскому, чтобы отвёз в часть, и переодеваюсь в штатское.
Пожимаю Павлу руку.
— Удачи, Николя! — говорит он.
— Удачи всем нам! — поправляю я.
— Конечно!
Вряд ли связной эсеров живёт по пути в Ляоян, так что вольноопределяющегося мы с Гиляровским ждём у городских ворот. Так надёжней.
То и дело мимо проезжают тяжелогружённые подводы, шастают вездесущие китайцы. Пару раз устало протопали небольшие отряды пехоты.
— Что-то задерживается господин вольноопределяющийся, — недовольно качает головой Гиляровский. — Непорядок.
— Появится, — успокаиваю я. — Мы не могли его упустить. А он не может не выполнить поручение. Пал Петрович тогда с него голову снимет.
— Он такой. Он может, — усмехается журналист.
Чтобы время летело быстрее, он рассказывает, как двадцать лет назад проник в закрытый от посторонних район железнодорожной катастрофы между Тулой и Орлом. Тогда мощный ливень размыл насыпь под путями, полотно буквально повисло в воздухе и разорвалось прямо под составом.
В итоге погибло больше сорока человек, включая и племянника самого Ивана Тургенева.
Власти пытались всячески замолчать трагедию, но Гиляровский сумел скрытно проскочить через оцепление и две недели сообщал читателям газеты «Московский листок» как ведутся спасательные работы.
— Громкая была история, — вздыхает он. — Больше всего погибших жалко. Сразу семь вагонов ухнуло в пустоту, а потом их ещё и засосало в жидкую грязь. Кто не сразу погиб, задохнулся в тине… До сих пор вспоминаю… и каждый раз становится не по себе.
Он затягивается папиросой, выпускает изо рта колечко сизого дыма и бросает окурок под ноги, чтобы затоптать башмаком.
— Осторожно, Владимир Алексеевич, — тихо произношу я.
— Что? Всяких появился?
— Явился — не запылился. Я ж говорил: никуда он от нас не денется. Теперь главное не упустить его из виду и следовать за ним. С богом, Владимир Алексеевич!
— С богом.
Дождавшись, когда всадник, в котором было легко узнать вольноопределяющегося, въедет через ворота, мы снова сели на лошадей и отправились за ним.
Ляоян — не Питер и не Москва, мелкий китайский городишко, но народа на центральной и, по сути, единственной улице — хоть пруд пруди.
Это одновременно и помогает, и мешает. Помогает тем, что так легче затеряться среди толпы, а мешает… этим же самым. В любую секунду можно зевнуть и упустить «объект». Всё-таки ни я, ни Гиляровский, профессиональными топтунами не являемся, а ведь слежка — это целое искусство.
На наше счастье, Всяких не подозревает, что ему сели на хвост, даже не проверяется — видать, плохо учил азы конспирации на своих эсеровских курсах. А, может, просто расслабился.
Такое бывает с бойцами в глубоком тылу, когда тебя убаюкивает ложное чувство безопасности.
Внезапно сразу перед нами умудряются сцепиться сразу две арбы. Погонщики — тощие, настолько, что от них даже не падает тень, в истлевших рубахах и драных штанах, яростно кричат друг на дружку, ещё сильнее ухудшая ситуацию.
Несколько мгновений, и на улице уже затор, а мы с тоской наблюдаем за удаляющейся спиной вольноопределяющегося.
Когда ценой огромных усилий удаётся объехать эту кучу-малу, Всяких исчезает из виду.
— Вот незадача! — злится дядя Гиляй.
— Всё в порядке. Сейчас мы его найдём.
— Это как?
— Элементарно. Я догадываюсь, куда он направился первым делом.
Логично предположить, что сначала «объект» порешает служебные вопросы, чтобы уже потом перейти от обязательной программы к вольной.
Так и есть. Обнаруживаю его кобылку на коновязи неподалёку от штаба бригады, куда собственно Скоропадский и собирался заслать вольнопера.
Мне и дяде Гиляю светиться там не с руки, нас в штабе знает каждая собака, поэтому, облегчённо вздохнув, ищем новую точку для наблюдения.
Примерно через час гражданин эсер снова оказывается на улице. Почему-то не желает забирать свою лошадку, а подзывает рикшу.
Долго пытается втолковать тому, что надо ехать на вокзал, наконец, рикша уясняет, что нужно господину русскому, и начинает часто кивать.
Возок рикши снабжён чем-то вроде козырька, так что даже если Всяких станет оглядываться через каждую секунду, ничего не увидит.
Пристраиваемся практически сразу за ним и, не роняя ни слова, скачем к вокзалу.
Интересно, зачем Всяких туда направляется? Хочет славно перекусить у графа Игнатьева?
— Через два с половиной часа приходит поезд из Мукдена, — внезапно произносит Гиляровский. — Я запомнил расписание.
Он говорит тихо, так что вряд ли пассажир рикши услышит хоть слово.
На самом деле, расписание поездов — чистой воды фикция и профанация. Составы приходят, как бог на душу послал. Чаще всего, конечно, опаздывают.
Рикша высаживает Всяких возле вокзала, вольноопределяющийся скрывается за дверями.
— Внутрь, за ним? — волнуется дядя Гиляй.
— Да. Только пойду я один, а вы пока отведёте лошадей к коновязи. Потом встретимся.
— Давайте, лучше я пойду.
— Почему?
— У вас много знакомых в среде офицеров. Опасно. Тем более, вы в штатском. Лишнее внимание. Представьте, что о вас могут подумать…
— Убедили. Только прошу быть осторожным. Нельзя спугнуть его раньше времени.
— Не спугнём. Даже если попадусь ему на глаза, что-нибудь придумаю. Можете поверить старому писаке.
В отсутствие Гиляровского, время словно застывает на месте. Спасает привычка даже не часами, а сутками сидеть в засаде.
Дядя Гиляй выныривает откуда-то сбоку.
— Купил газет, сел на скамейку и ждёт. Очевидно, я прав, ему нужен поезд из Мукдена.
— Надеюсь, состав не застрянет в пути на сутки, — криво ухмыляюсь я.
— Всё в руках господних, — соглашается Гиляровский.
