Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
— Ага, говори-говори, а я тебя слушать стану, — хмыкнул отец Николай, потом приказал: — Ты, Арина, налей-ка нам с господином прокурором по лафитнику.
Хотел поправить, что я не прокурор, но не стал. Батюшка мудрый, он меня так нарочно назвал.
Бабулька загремела стеклом, а я поинтересовался:
— Отец Николай — а пить-то ы что станем? Кагор?
Батюшка едва не подпрыгнул.
— Вот что я тебе посоветую, сын мой. Мало ли, доведется попов поить — кагор им не предлагай.
— Да? — удивился я. Пожав плечами, хмыкнул: — А я-то думал, что батюшки его любят.
— Вот-вот, каждый дурак скажет — батюшки кагор любят… Бывает, зайдешь куда, на какой праздник какой, кагор тащат — мол, винцо для вас. А нашего брата от кагора воротит.
Интересное признание. А я считал, что кагор-тосвященники как раз и пьют. А они, вишь, не сильно его любят. Ну, теперь буду знать.
Бабулька смерив меня оч-чень недовольным взглядом, поставила нам лафитники. Закуску не предложили, но у меня тут сушка лежит, и полчашки чая.
Мы с батюшкой чокнулись и молча, безо всяких тостов, выпили. Отец Николай захрустел сушкой, я запил чаем. Кажется, можно опять задавать вопросы.
— Я, батюшка, вот что хочу понять… — осторожно начал я. — Не верится мне, что отец Петр с голоду умирал. Допустим, в служение его запретили… Но наверняка можно было по-иному использовать. Как чтеца, скажем. Ну, в крайнем случае — как сторожа. Не поверю, что вы, прежний его начальник, позволили ему с голода помирать.
— Подожди-ка, помолчи пока, — махнул мне батюшка, сурово нахмурив брови. Кивнул бабульке: — Арина, налей нам еще по одной и выйди. Но, чтобы под дверями не стояла, а отошла подальше. Проверю! А как поймаю — такую епитимью наложу — станешь полгода поклоны бить.
Бабулька заохала, но послушно налила нам еще по одной и выскочила.
Мы выпили еще по одной, после чего батюшка строго сказал:
— А больше нельзя.
Лафитники здесь грамм по пятьдесят. Две штучки — это уже сто, но я, как чувствовал, перед тем как пойти, довольно плотно перекусил. Так что — сто грамм при моем нынешнем весе — слону дробинка. Но, коли батюшка говорит, что нельзя, так и ладно.
— Раскольники у нас говорят: мол, первая рюмка — за здоровье, вторая — на веселье, остальные на беду, — вспомнилось мне вдруг дело об убитом раскольнике.
— Так не только раскольники говорят, а все нормальные люди, — усмехнулся батюшка. Поинтересовался: — А где ты раскольников-то встречал? Ты же сказал, что из Новгорода? А раскольники у нас — если Москву не брать, купцов всяких, в Поморье да в Сибири.
— Так и у нас, в Череповецком уезде Новгородской губернии их полно, — пояснил я. — По реке Шексне живут, их уже давно никто не трогает, на путь истинный не наставляет. Миссионеры иной раз заходят, вот и все.
— У нас сейчас на староверов мода пошла, — усмехнулся батюшка. — Хочешь с купцами первогильдейскими дело иметь — становись раскольником. И не каким-то там простым, а беспоповцем.
Про это я знаю. И в своем мире об этом читал, да и тут дополнительные знания приобрел. Морозовы, Третьяковы, Кокоревы, Алексеевы — все из раскольников. Но это те, чьи фамилии на слуху. А сколько калибром помельче? Без священников обходятся, молельные дома ставят, хотя по закону это запрещено.
— Так вот, отец Николай. Я все-таки не пойму — за что Петра Васильева запретили? Если бы он пьяницей был — это одно. И все понятно. Пил батюшка, но не беспробудно, какая-то надежда осталась, владыка его наказать решил, дал ему время одуматься. А он, такой нехороший, священные сосуды украл, да еще и базу подвел — дескать, у церкви много, еще одна дароносица стоит, не убудет. А коли не так — то в тюрьме меня кормить станут. Складывается у меня такое впечатление, что отец Петр пострадать хочет. И я, как товарищ прокурора, как обвинитель, в дурацком положении. С одной стороны — я, вроде бы, дело выиграть должен, священника вороватого в тюрьму посадить. Или на каторгу отправить — это уж суд решит. С другой — непонятно мне. Кажется, что как начну обвинение предъявлять — то ему на руку и сыграю. Куда годится, если наказание для преступника станет наградой?
— Да сын мой, накрутил ты себя, — покачал головой батюшка. — Вор у тебя есть, свидетели есть, что же тебе еще? Обвиняй да сажай. И голову себе не ломай. Голова тебе для других дел понадобится может.
— Нет батюшка, так нельзя. Лучше, если я сейчас все узнаю, нежели потом, на процессе. Допустим, я не стану такой вопрос задавать — дескать, за что же вас, отец Петр, в служение запретили? Но этот вопрос защитник может задать, а то и сам подсудимый расскажет. Предположим… — начал я лихорадочно вспоминать причины, за что могли запретить в служение, — да… предположим, отец Петр имел дело с завязавшими алкоголиками.
— С какими алкоголиками? — не понял отец Николай.
— С теми, которые решили пить бросить, — пояснил я и продолжил: — Так вот, предположим, отец Петр окормлял таких алкоголиков, создал какое-нибудь общество трезвенников, поэтому при причастии не вино им давал, а чай. Алкоголикам, что решили завязать, ни капли спиртного нельзя.
Напрашивалась еще мысль, что похититель воспринял идеи Льва Толстого, но покамест «толстовство» еще не распространилось в таком масштабе, как это случится чуть позже — в 1890-е годы.
Была еще одна мысль — почему священника могли запретить в служение. Одного знакомого батюшку (моего одноклассника, почему и знаю эту историю), запретили из-за того, что он решил во второй раз жениться. Нет, с первой супругой он не разводился, жена умерла, оставив его с двумя маленькими детьми. Год спустя в его жизни появилась женщина, ставшая ему не только женой, но и матерью для его детей. А дальше они отправились в ЗАГС и оформили отношения официально. И что тут делать? Жизнь есть жизнь, детишкам нужна мать. И все всё прекрасно понимают. И окружающие, и епископ. Но правила есть правила. Коль скоро ты стал священником, будь добр соответствовать. Мишку (виноват, отца Михаила) запретили в служение. Опять-таки — креста его не лишали, нашли ему дело при храме, чтобы он семью мог кормить — занимается строительством и ремонтами часовен, пишет посты в соцсетях.
Но нынче время другое. Никто не обвенчает вдового батюшку, дураков нет.
— До такого, чтобы кровь Христову крашеной водичкой заменять, никто бы не додумался[1], — покачал головой отец Николай. — За такое бы не запрет наложили, а сана лишили.
Подумав, настоятель махнул рукой.
— Ладно, чего уж там… В раскол отец Петр ударился.
— В раскол? — удивился я. Кажется, для священников с таким стажем, как у Васильева, в раскол ударяться нехарактерно. Впрочем, я некогда думал, что и старые раскольники ни за что не перейдут в никонианство.
— Он, часом, не в раскольницу влюбился? — усмехнулся я. — Было у меня одно дело, когда крестьянин из староверов решил из-за любви и жену оставить, и веру сменить. Так бывшая супруга его с лестницы спустила, он шею сломал и убился. Суд бабе потом три года дал за убийство из ревности.
— Какое там, влюбился, — хмыкнул батюшка. — Отец Петр — слова худого не скажу, однолюбом был. Как супруга богу душу отдала, ни на какую бабу не глядел. Другое взыграло. Обида старая, гордыня…
— С чего вдруг?
— Так настоятелем нашего храма, отец Петра, тоже по имени Петр, был. А до него — дед, а там еще и прадед. Вот, домик этот, что под богадельней нынче, его деду принадлежал. Теперь-то у них дом побольше, в пять окон. Отец Петр рассчитывал, что и он пост настоятеля унаследует, как отец-то помрет. А тут указ императора, чтобы церковные должности не наследовались, как раньше. Отец у Петра помер, а настоятелем меня назначили, а Петра — во вторые священники перевели. Вначале-то, вроде, все ничего, а потом, лет через пять или шесть, стал отец Петр задумываться — а правильно ли поступили, что его задвинули? Обиды мне стал предъявлять — мол, раньше-то по справедливости было. Почему помещик имеет право своему сыну поместье оставить, а настоятель своему сыну нет? Несправедливо это. Мол — предки его в храм и душу вложили, да и денег немерено. Я, поперву-то только отмахивался. Мол — не наше это с тобой дело. И вины я за собой не вижу. Я не сам в настоятели вылез, меня поставили. А потом Петр стал вообще рассуждать, что церковь наша неправильная. Вот, мол, раньше-то, еще до Никона, лучше было. И священники правильными были, и прихожане добрее. И царь не вмешивался в дела церковные. И правильно, что нужно креститься двумя перстами, а не тремя.
