Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Нюшка на секунду задумалась, а потом начала подлизываться. Подскочив ко мне, обняла и прижалась к спину.
— Иван Александрович… Ваня… Вот, истинный крест, больше не повторится.
Я похлопал девчонку по руке, лежавшей у меня на плече. Кажется, стал немножечко отходить.
— Аня… Сама должна понимать, не маленькая. Я вообще такое не люблю, а от тебя услышать — вдвойне неприятно.
— Ну, ты прости, прости… Сама не знаю — как у меня вырвалось. Наверное, потому что ревную.
— Ревнуешь?
— А что такого? Пусть я и сестра, так ревность-то никуда не делась. Невеста — это ладно. Елена Георгиевна барышня славная, дай бог вам счастья. А тут-то что? Прислала вам голую… задницу, думает, вы польститесь. Ну, вы ж на такое не польститесь? Да, Ваня?
— Да ладно тебе… — усмехнулся я. — Я больше удивился, что кто-то осмеливается обнаженным фотографироваться. Ни разу такого не видел.
Чуть было не брякнул — мол, в вашу эпоху изображения в стиле ню еще не популярно. А про то, что не видел фотографий с обнаженными женщинами, про то не врал. В том смысле, что старинных фотографий. Целью такой не задавался. Наверное, в Интернете нашел бы.
Но лучше вернуться к делам.
— Что там издатель пишет?
Анька, превращаясь из девчонки-сестренки в деловую колбасу, доложила:
— Пишет, что первые два журнала с приключениями деревянного человечка раскупились мгновенно. Мол — авторский экземпляр первого выпуска он прислал, потому что успел отложить, а второго нет. Дескать — второй был, да сотрудники растащили, пока из типографии до редакции везли. У него один номер остался, для архива. «Осколки» даже в Москву не отправляли, все по Петербургу разошлось.
Теперь понятно, отчего в газетных киосках не было журнала.
Отрадно, что сказка пользуется таким успехом, но все-таки, хотелось бы и себе экземпляр получить. На полку поставить, украдкой любоваться. Нет, любоваться не стану. Как ни крути — плагиат, пусть и творчески переработанный.
— Еще пишет, что готов заключить с вами — с нами, то есть. долговременный договор — на пять лет. И аванс готов заплатить, не дожидаясь рукописей — две тысячи рублей. Остальное станет высчитывать по мере написания.
Две тысячи — сумма приличная, но господин Лейкин — он не только издатель, но и делец. Заполучить автора в пятилетнюю кабалу — мечта издателя. Но вот автор с этим категорически не согласен.
— Не будем, — покачал я головой. — Деньги получим, так их отрабатывать придется.
— А мы разве не отработаем? — удивилась Анька.
— Отработать-то отработаем, куда мы денемся? — усмехнулся я. — Но мы тогда будем к этому журналу привязаны. А вдруг что-то случится? Или нам более выгодный вариант предложат?
— Согласна, — кивнула соавторка и литературный агент.
— Так что — готовь ответ господину Лейкину. Мол — благодарим, но работать станем по факту — мы вам рукописи, а вы нам денежки. Так и надежнее, и честнее.
— Так и отпишем, — кивнула Анна. Вытащила еще одну бумагу: — Вот, посмотрите, тут в конверте еще ведомость нам прислали. Господин Лейкин приписал — бухгалтер передал, чтобы вы подписали. Но мне что-то непонятно…
Я посмотрел ведомость. Значилось, что г-н Чернавский получил от редакции сумму в «Триста двадцать восемь рублей и 80 копеек». Именно так — рубли прописью, копейки цифрами.
— Аня, сколько мы с тобой аванс получили? — на всякий случай решил уточнить я.
— Триста двадцать восемь рублей и восемьдесят копеек, — выдала Нюшка. — И еще восемьсот рублей редакция нам должна.
— Станешь ответ писать — напиши Лейкину, пусть он идет лесом.
— А что не так?
Ух ты, в кои-то веки я оказался толковее Нюшки в деловых вопросах. Да я герой и умница! С гордостью ткнул ей в цифры и пояснил:
— Ты, когда на почте наш гонорар получала — расписывалась?
— Ну да. Указала — что за господина Чернавского, а почтарь все заверил.
— Извещение о получении гонорара на почте для бухгалтерии имеет равную силу с подписью в ведомости. Значит, с нас пытаются слупить триста двадцать восемь рублей…
— А еще — восемьдесят копеек. — мрачно добавила Анька. Хмыкнула: — Значит, редакция нам заплатит потом не восемьсот рублей, а гораздо меньше. Жалко, что вы мне матерится не разрешаете, я бы сейчас поругалась. Но вы, если хотите — можете.
Я только рукой махнул. Ничего не меняется в этом мире. Всегда кто-то желает кого-то надуть. А уж издатель автора — в первую очередь[2].
Не думаю, что это проделка самого Лейкина. Редактор не дурак. Должен понимать, что автор, если не сейчас, так потом все поймет и больше не пожелает с ним связываться. Не иначе — бухгалтер решил заработать свою копеечку. Дескать — а вдруг прокатит?
[1] Если дословно: «Жандармиха ездила вчера с буфетчиком Костькой за реку. Желаем всего лучшего. Не унывай жандарм!». Чехов Антон. «Жалобная книга».
[2] Вот здесь скорее не реплика ГГ, а сетования автора, который до сих пор помнит, как издательство «Центрполиграф», издав его книгу «Призраки Черного леса» (на АТ — «Невеста наемника»), почему-то «забыло» выплатить гонорар. А судиться ради двадцати тысяч смысла не было. Кстати, издательство кинуло не только меня, но и еще добрых два десятка авторов.
Глава двадцатая
Разрешите пострадать…
Настоятель храма Успения Богородицы отец Николай не сразу захотел пойти на контакт со следователем. Тем более, что я явился на вечернюю службу в партикулярном костюме — не хотелось слишком сильно привлекать внимание окружающих. Но все равно, привлек. Среди простонародья нарядный господинчик выделялся и на меня косились.
А я, еще перед началом службы, отловив одну из бабулек, наводящих порядок в храме — из тех, кто в мое время показывает, что она здесь главная — отгоняют тебя от иконы в тот момент, когда ты собираешься поставить свечку (им нужно выковырять из подсвечников оплывший воск) или небрежно, взмахом длани, отстраняют тебя с пути священника. Или принимаются жужжать над ухом о том, что ты неправильно стоишь — дескать, руки нельзя закладывать за спину, их же нельзя вытягивать по швам…
И эта бабулька — предшественница наших, тоже зыркнула на меня строгим взором — дескать, отчего это я обращаюсь к ней без должного почтения, но я строго нахмурил брови и заявил, что товарищу Московского прокурора нужно поговорить с отцом настоятелем. А то, что не в мундире, так это мое дело. Здесь еще кое-какое уважение к должностным лицам имеется, поэтому бабушка, вернувшись от батюшки, сообщила — дескать, ждите, отец Николай вас примет.
Честно дождавшись окончания службы, подождал, пока ко мне подойдет вначале та же бабулька, а потом и батюшка. Как и положено, попросил у него благословления.
— И что вы хотели? — устало поинтересовался настоятель. — Судебному следователю я уже давал показания, а послезавтра меня в суд вызывают.
Отцу Николаю, на мой взгляд, было чуть за сорок, но борода и сан прибавляли возраста.
— Именно так, — кивнул я. — Ваши показания я читал, да и повестку сам выписывал.
— Так и зачем какие-то разговоры вести? — удивился священник. — Вот, послезавтра все и скажу. А вы, как, водится, вопросы мне каверзные задавать станете. А уж сейчас прости, устал я, сын мой.
— Дело десяти минут, постараюсь вас надолго не задерживать, — заверил я настоятеля. Слегка поклонившись, сказал: — Мне бы ужасно хотелось с вами поговорить, кое-что уточнить. Например — какие вопросы вам лучше не задавать? А еще, — огляделся я по сторонам, — нельзя ли нам куда-то отойти, чтобы никто не мешал?
Вести беседу в храме, где верующие, вместо того, чтобы идти себе по домам, к детям и делам, начали кучковаться вокруг нас, не слишком-то удобно.
Настоятель понял, что от назойливого гостя так просто не отмахнешься, да и вопрос его озадачил.
— Пойдем-те в келью, — вздохнул батюшка. — Чайку не побрезгуете со мной испить?
Кельей оказался домишко за храмом — крошечный, о двух окнах, наполовину вросший в землю. Со стороны посмотреть — полуземлянка, вроде тех, в которых селились москвичи во времена Ивана Калиты. Стекол, правда, в те времена не было, но при должной фантазии можно решить, что окна затянуты пергаментом или бычьим пузырем.
