Военкор (СИ) - Дорин Михаил
Мы вышли из здания, и пошли к временно оборудованному командному пункту.
Туда уже стекались бойцы. Много ребят было ранено, в основном легко, но были и те, кого товарищи тащили на руках вдвоём. Временный лазарет оборудовали в другом здании, но пока я туда не собирался. Постепенно пришёл в себя, так что мог продолжить работу.
Я увидел, как возле входа в подвал уже размещали ящики, мешки с песком, ставили на треноги АГСы. В углу несколько сирийцев разбирали ПТРК — быстро, слажено, не теряя ни секунды. Невозмутимо, будто только и делали это всю жизнь.
Тут же рядом были несколько машин, на которые загрузили запасной боекомплект, пулемёты и другое вооружение. Начиналась подготовка к обороне.
Командный пункт располагался в полуподвальном помещении ближайшего административного здания. Куски штукатурки свисали с потолка, лампы тускло мигали, распространяя слабый, неровный свет. Пыль стояла такая, что каждый вдох приходилось делать через зубы, чтобы не закашляться.
Внутри было тесно. Люди толпились вдоль стен, прислонялись к колоннам, сидели на полу. Несколько сирийцев с закатанными рукавами по рациям передавали короткие сообщения. Я заметил в глазах офицеров некое беспокойство, чему сразу не придал значение.
У длинного стола, наспех собранного из перевёрнутых ящиков, стоял Сопин, которого все здесь знали под позывным «Песок». Рядом с ним сирийский командир Сардар — крупный, жилистый мужчина с безразличным выражением лица.
Оба командира склонились над разложенной картой аэродрома.
— Здесь закрепились. Вот это здание — зачищено. Периметр с юга держит третья группа, — докладывал сирийский командир.
Сардар, зная местность лучше Сопина, взял роль основного докладчика. Он водил пальцем по карте, разговаривая почти на чистом русском языке.
Сопин кивал, время от времени делая пометки карандашом на схеме.
— Потери? — спросил Игорь Геннадьевич, не отрывая глаз от карты.
— Шесть двухсотых, восемь трёхсотых. Большинство забрали вертолёты, — отрапортовал сириец.
— Надо всех тяжёлых отправлять, пока есть возможность.
Я остановился у входа, наблюдая за ними. Сева рядом шумно дышал, опершись спиной о стену.
Карта аэродрома была размечена разноцветными отметками. Красными крестами обозначались точки боёв, зелёные кружки показывали удерживаемые здания, а стрелки показывали направления возможных атак противника.
Пока я смотрел, несколько офицеров подошли с новыми сводками, информация оперативно вносилась на карту.
— Срочно поставить пулемёты здесь и здесь, — командовал Сопин, показывая на главные подходы к аэродрому. — Расчёты ПТРК вывести на крышу этого здания. Минирование подходов вот здесь! Работаем быстро!
Офицеры молча писали в блокнотах приказы, вопросов никто не задавал.
— Что с ПЗРК? — спросил Сопин.
— Четыре расчёта наготове. Один прикрывает северный сектор, три на южной стороне.
Судя по настрою нашего командования, у офицеров было чёткое понимание — так просто противник не отступит от аэродрома. И Сопин, понимая это, хотел встретить следующую атаку уже в полной боевой готовности.
Я краем уха услышал, что колонна техники должна подойти вот-вот.
— Держимся до их прихода, — распорядился Песок.
Когда основные приказы были отданы, обстановка в подвале слегка разрядилась.
Сопин устало выпрямился, проводя рукой по лицу, смахивая пыль и пот, от чего на его лбу остались разводы грязи. Начали обсуждать другую острую проблему, которую следовало незамедлительно решать.
— У нас здесь гражданские, — сказал Сардар.
— Сколько их? — спросил Сопин.
— Около тридцати человек, — ответил Сардар. — Рабочие, персонал. Большинство спрятались в подвале одного из зданий, когда начался штурм.
— Так, — тихо сказал Игорь Геннадьевич. — Держать их здесь нельзя. Нам не нужна гуманитарная катастрофа. Они попадут под огонь своих же. Мы не с гражданскими воюем.
Сопин помолчал, пожёвывая губу. Ища решение, повернулся к Сардару.
— Есть грузовик на ходу?
— Один, — кивнул сириец. — На ремонтной площадке стоял, но на ходу. Бензина хватит километров на 50.
— Достаточно, — задумчиво сказал Сопин. — Дадим им грузовик. Пусть выезжают в направлении Цфата. Там их израильтяне встретят.
Он обернулся к офицеру связи.
— Связь с южной группой держим постоянную. Передайте, что будут гражданские выдвигаться на юго-запад. Не стрелять, опознавательный сигнал — белая тряпка на антенне.
Офицер тут же уткнулся в рацию, передавая команды.
— Сопровождение? — уточнил Сардар.
Сопин задумался, глядя на карту.
— Без. Наша задача — удержать аэродром, а не конвоировать беженцев.
Я молча слушал. Аэродром был не до конца зачищен, вокруг шли бои, и каждый автомат был на вес золота. Поэтому прямо сейчас вопрос эвакуации был действительно вторичен. Будь я на месте Сопина, то поступил бы точно так же.
Игорь Геннадьевич, заслушав доклад по рации, вновь вернулся к карте и упёрся кулаками в один из ящиков.
— Через десять минут колонна выходит. Гражданских выведите к грузовику. Проверить, чтобы без оружия и без скрытых передатчиков. И долго на открытой местности не держать, чтоб наши позиции не запомнили. Будем надеяться, что их свои же не расстреляют в дороге.
Сардар молча кивнул и сразу ушёл к своим подчинённым. Приказ был отдан, и теперь оставалось только ждать, пока машина с гражданскими тронется.
Сопин повернулся ко мне.
— А вы не так-то просты, как я думал, товарищ Карелин. Молодец! — пожал он мне руку.
— Спасибо, командир.
— Тебе нужно улетать. Думаю, что снял ты достаточно,
Я покачал головой, отказываясь от эвакуации.
— Карелин, тут можно навсегда остаться, — предупредил меня Сопин.
— Как и везде.
Сопин чуть заметно вскинул бровь, но промолчал.
Севе принесли воду. Он жадно осушил бокал. В медпункт он отказался идти наотрез. Но я видел, что ему становится только хуже, и судя по его раскрасневшемуся лицу, у Севы поднялась температура.
— Так, сейчас пойдём в медпункт. Возражения не принимаются, в таком состоянии ты не боец, — отрезал я.
Подставил плечо Севе, и мы вышли из подвала командного пункта. Медпункт развернули в старом техническом блоке. Дверь в него была распахнута настежь.
Ещё на входе я учуял приторный запах крови вперемешку с резким запахом йода, спирта и прочей химией.
На столах и больших ящиках лежали раненые. В основном сирийцы, принявшие на себя первый удар. Бледные лица, забинтованные головы, окровавленные руки и ноги, изуродованные обожжённой кожей тела.
— Всё. Этого на погрузку. И побыстрее. Вертолёты ждать не будут, — торопил двоих бойцов доктор.
Многие были без сознания, те кто был в чувствах, стонали, и прижимали руки к местам ранений. Пока ещё немного, но были те, кому уже успели оказать первую медицинскую помощь.
Я усадил Севу, который уже практически не разговаривал. В углу, возле перевёрнутого стола, работал наш советский медик лет тридцати. Закатав рукава, в окровавленном халате, мало походившим на стерильный, он осматривал очередного бойца. Работал быстро и уверенно, бинтуя раненому бойцу грудную клетку.
— Держись, брат, яйца целы и отлично, — он обращался к бойцам с невозмутимым видом, будто ремонтировал технику на СТО.
И ведь помогало. Сириец, не понимая слов, уловил интонацию и слабо усмехнулся.
По помещению бегали двое молодых санитаров сирийцев, помогавших чем могли. Парни приносили воду, убирали использованные бинты и носилки. Красавчики, тут не прибавить, не убавить.
На раскладном столе в углу я заметил тяжелораненого бойца. У него практически не было лица, всё было в ожогах. Но он всё ещё был жив, цеплялся за жизнь с тем же упрямством, с каким мы взяли аэродром.
Я снова начал снимать. Конечно, не раны и увечья парней, а работу доктора. Того, кто может сутками стоять рядом с операционным столом и вытащить человека с того света.
