Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - Greko
Он довольно рассмеялся.
— Бог мне тебя послал, Коста! Какой у нас славный выходит тандем!
Кто меня послал, я не знаю. Быть может, Бог, а может, и дьявол! Выяснять что-то ссыкотно. А Поти все ближе и ближе.
— Пока воздержусь от подробностей. Сообщу позже. Лучше расскажу про казаков.
Я без зазрения совести скормил Эдмонду байку, которую придумал Торнау. Спенсер «съел» ее, не поперхнувшись. Имея веру в мое слово, он считал, что ему не стоит меня бояться.
— Я возвращаюсь с тобой на пароход. Лимит гостеприимства у Воронцова исчерпался.
Я хмыкнул. Вероятно, де Витт донес до англичанина все, что планировал, и далее общество Спенсера терпеть был не намерен.
— Йимс просил тебе передать, что все еще прикован к постели, — изобразил сострадательную мину. — Услышал что-то интересное в кают-компании «Ифигении»?
— О, да! Воронцов горит желанием развивать торговлю с горцами. Он сторонник мягкой силы. Ему кажется, что блокада не приносит своих результатов, лишая черкесов самого необходимого и толкая их на путь войны и грабежа.
— Подобные мысли я слышал и от начальника его канцелярии Степана Васильевича Сафонова.
— Ого! Ты не только с моряками лясы точишь, но и с высшими кругами чиновников находишь общий язык! Ты прирожденный агент!
— Ты меня захвалишь!
— Лишь воздаю по заслугам. Что же касается плана Воронцова, он обречен на провал.
— Почему? Идея вполне здравая.
— Потому что Уркварт вырвал у вождей черкесов обещание не торговать с русскими ни при каких условиях[3]. Даже если им будет совсем невмоготу. Портовые городки пустеют. Жители уезжают. При турках здесь жило шесть тысяч. Теперь около сотни. План Уркварта работает. В итоге, черкесы сметут жалкие крепостицы русских в море, и им придется начинать все сначала. И так без конца. Ну что ж, придется мне изложить на бумаге все мои соображения относительно планов Воронцова на Кавказ. Йимс включит в свои консульские отчеты для Лондона, когда вернется в Одессу.
Спенсеру, видимо, не терпелось сделать это немедленно. Он вскочил со своего стула.
— Допивай! Надо возвращаться на корабль.
Я вскочил следом. И даже притрагиваться не стал к помоям, названными портером по недоразумению. Вышли из дома, прошли мимо духана Тоганеса и через рынок двинулись в порт. Спенсер шел быстрым шагом. Был задумчив. Игра в молчанку меня сейчас не устраивала.
— То есть вы, англичане, готовы с легкостью принести черкесов в жертву политике?
— Послушай, Коста… У нас нет ни вечных друзей, ни незыблемых правил — исключительно текущие соображения. Конкретные задачи. И одна из них — превратить Кавказ в точку уязвимости русских. Если они тут укрепятся, Кавказ станет их неприступной крепостью. Еще не придуманы корабли, которые могли бы плавать по горам.
Я взглянул на Спенсера с недоумением. Какого черта им, англичанам, нужно?
— Боюсь, Эдмонд, тебе не стоит ехать в Черкесию с таким настроением…
Договорить я не успел. Треск ломаемой двери и толпа моряков, вмиг нас окружившая, прервала наш диалог на самом интересном месте.
[1] Картечь делилась на дальнее и ближнюю в зависимости от дистанции ее применения. Жестяной ей называли из-за снаряд из тонкой жести, в который вставились круги с картечными пулями.
[2] До завоевания русскими Сухума город снабжался прекрасной водой, имел богатые предместья, населенные турками, которые называли его вторым Истамбулом. Буквально за 10 лет распространившиеся вокруг крепости болота превратили окрестности в малярийный край. До серьезных ирригационных работ не только в Сухуме, но и вдоль всего побережья, которые сделают Черноморское побережье Кавказа истинной жемчужиной, было еще далеко.
[3] Нарушавших эту договоренность черкесов штрафовали свои же.
Глава 18
Портовая драка, бессмысленная и беспощадная
Все последовавшее за этим настолько напомнило мне образцовые каскадерские драки из многочисленных фильмов, что я, не думая о возможной опасности, остался стоять на месте. Смотрел как зачарованный. Различить в этом сцепившемся, орущем, размахивающем руками и ногами, клубке кого-либо было сложно. Только по мельканию разноцветной одежды хоть как-то можно было отличить русского моряка от турка или увешанного оружием средиземноморского пирата. Ну и, конечно, по речи, которая в данную минуту сплошь состояла из отборного мата.
Выбраться теперь из толпы дерущихся живым и невредимым представлялось почти невозможным. К ногам моим свалилась куча из пяти сцепившихся матросов. Все были пьяны. Их рожи — лицами это назвать язык не поворачивался — были уже изрядно окровавлены.Но они продолжали жестоко избивать друг друга. До ножей и кинжалов дело еще не дошло. Пока не дошло…
— Коста, соберись! — сбоку раздался требовательный окрик Спенсера.
Вслед за этим его кулак пронесся в сантиметрах от моего лица. Вовремя. Очень вовремя. Этим ударом Эдмонд уложил на землю низкорослого турка, который был уже готов стукнуть меня короткой и широкой доской. По всей видимости, деревяшка эта еще с минуту назад была одним из фрагментов двери.
Я пришел в себя. Это не кино. Это не каскадеры. Они не изображают удар. Они бьют по-настоящему. Очень сильно, очень больно. Если хочешь остаться живым в такой драке — крутись-вертись на 360 градусов. Адреналин зашкаливает, но голова должна оставаться ясной и холодной. Ты чувствуешь запах крови, тебя охватывает невиданный азарт, ты разгорячен и весь дрожишь от напряжения, но должен уподобиться роботу, неведающему страстей, страха, паники. Это не кино! Это уличная драка, дамы и господа! Понеслась!
…Первое, что я сделал, как ни странно это звучит, так это позволил невесть откуда попавшему в этот водоворот итальяшке, орущему что-то про «путану сардину», дать мне по лицу! Чуть отклонился при этом, чтобы удар получился смазанным. Мне это сейчас было необходимо. Действует, как ведро холодной воды! Сразу приводит тебя в чувство, будит звериные инстинкты. Просыпается злость.
— Ах, ты, сука неаполитанская! — само как-то навернулось на язык.
Откуда у меня взялась эта «неаполитанская» объяснять себе времени не было. Кулак мой удачно приложился в переносицу матросу. Первый пошел!
Турок с доской ожил под ногами. Пытался встать. Доску из рук так и не выпустил. Наклоняться я не стал. Пнул ногой, как по мячу пробил. Лежать!
— Уверяю тебя, кунак, пред стеной Кавказского хребта я стану лучшим другом черкесов! Им вполне будет достаточно моих уверений о том, что Россия не имеет никаких прав на эти земли и что турецкий султан не смел уступать их по мирному договору. Я, и вправду, с этим согласен, даже не придется врать, — Спенсер, как ни в чем не бывало, продолжил наш разговор, точными ударами отбрасывая от нас противников.
Обернулся к нему на мгновение. Чуть не потерял весь свой боевой задор, так мне хотелось сейчас рассмеяться! Спенсер стоял в классической боксерской стойке а ля Чарли Чаплин. Оно, конечно, англичанину виднее, их вид спорта. И, судя по всему, Спенсер сейчас демонстрировал последний писк боксерской моды. Ноги расставлены уже не так широко, как у боксера на старинных гравюрах, чью стойку я всегда воспринимал как карикатуру. Руки Спенсер, в отличие от карикатурных бойцов, держал ближе к телу. Но все равно: правой прикрывал не подбородок, а сердце. Фехтовальщик, блин…
Спенсер заметил мой взгляд. Мой веселый вид его несколько озадачил. Но он тут же собрался.
— К спине! — приказал он мне.
Соображает, ничего не скажешь! Я встал у него за спиной. Теперь нам чуть полегчало: 360 градусов свели к 180-ти.
— Будем выбираться! — сказав это, Спенсер, увы, приложился к русскому моряку. — Иди за мной!
— Хорошо! — ответил я, встав поближе к его спине. — Эдмонд!
Правой, левой.
— Что?
И он: правой, левой.
— Правую руку чуть выше. Не сердце нужно защищать, а подбородок!
Правой, левой.
Спенсер фыркнул.
— Ты вздумал англичанина учить искусству бокса⁈ — тут он матернулся в первый раз на моей памяти. Не в мою сторону, правда. Вырубил кого-то, перед этим отхватив.
