Гридень 7. Завоеватель - Денис Старый
Озвучивать свои собственные мысли Гильермоне стал, не без основания полагая, что подобным он может только разозлить императора. Однако выводы напрашивались сами, и они не столь радужные для империи, чем казалисьпервоначально. Если сельджуки пожелаютзаступиться за угнетённых русскими булгар, то турки могут первыми начать боевые действия. Симперией в этом случае попробуют заключить мир, а уже после каким-то образом наказать русских.
Становится понятным, что грядёт эра объединения православного мира. Это не нравилось и генуэзцу, тем более такого допустить не могут сельджуки. Они не столь сокрушительны, чтобы оставаться уверенными в победах на поле боя с объединенными русско-византийскими войсками.
Так что, если приближённые султана не дураки, то нет причины считать, что они ставят задачу не допустить русско-византийского союза.
— Значит, война? — со вздохом разочарования спрашивал император.
— Василевс, не мне делать выводы. У тебя много достойнейших советников, — уклончиво ответил генуэзец. — Я могу тебе лишь сказать, что сведения о разговорах при дворе султана обошлись мне очень дорого. Генуя в моём лице хотела бы оставаться весьма полезной империи рамеев, чтобы у тебя, василевс, и у твоих приближённых было как можно меньше соблазна вернуть свой город, и свои рынки венецианцев, а позволять нам больше торговать.
— И я ценю это. И торговлю и вот такую помощь сведениями о моих врагах, — сказал император и поспешил сменить тему достаточно острого разговора. — Итак, что же ты скажешь про корабли…
* * *
Вечевой колокол в Новгороде начал созывать народ на вече. Это было для многих горожан неожиданным. Еще недавно вполне себе кипела жизнь, спокойная, без лишнего нагнетания обстановки. Ничего не предвещало звон колокола. Почти ничего…
Конечно же не прошло бесследно то, что Господин Великий Новгород, по сути, потерял вольное правление. Безусловно, вся эта воля была, скорее олигархией, когда правили наиболее богатые купеческие кланы, но видимость демократии была очевидной, и многим нравилось оставаться причастным к важнейшим решениям. Тем более, в условиях ограниченного набора развлечений.
Чурило наблюдал за тем, как на вечевой сбор собираются мужи Великого Новгорода с особым трепетом. Реализация того задания, что было ему выдано еще два месяца назад входило в финальную фазу. И все пока складывается как можно хорошо, согласно первоначальному плану.
Две недели назад Чурила с другими сотниками, что так были привлечены к операции в Новгороде, начал рассылать некоторым купцам сообщения. Это делалось тайно, с указанием, чтобы те не начали действовать раньше положенного срока. На удивление, все сохранили тайну. И пусть в городе нечто такое напряженное витало в воздухе, люди шептались, но в целом Великий Новгород спокойно принимал реальность, ожидая от своих лидеров слов и дел.
— Душила, начинайте! — скомандовал Чурило.
Два десятка мужей с красными повязками на руках и на лбу, будто ручейком влились в людские потоки, распределились по толпе таким образом, чтобы не потерять визуальный контакт друг с другом. Впереди этой сетки людей с красными повязками и шел Душила. Все смотрели на него и были готовы исполнить любой приказ. Если десятник возьмет в руки камень, то и остальные это сделают. Если Душила кинет свой каменный снаряд, то все «красные повязки» сделают это.
— Долой Братство и их город Славград! — закричал Душила.
— Они оставляют наших детей без будущего! — закричала часть бойцов десятника.
— А ты кто такой вообще? — спрашивал один из новгородцев у кричащего рядом с ним «красноповязочника».
Но ответа не последовало, так как людей больше увлекало кричать лозунги, чем разбираться кто именно идет с ними по соседству. Мало ли кто, Новгород все же город большой, торговый. Тут оборачивается немалое количество людей пришлых, или же некоторые новгородцы сами могут по лет пять не жить в городе, торгуя и представляя русское купечество у немцев.
— Хотим князя, а не наместника! Новгород волен выбирать! У нас забрали право выбора! — кричали иные воины большого десятка Душилы.
Толпа сперва не охотно принимала лозунги, но упоминания о том, что иноземные гости в этом году почти все прибыли не в Новгород, а в Славград, а еще о том, что у города на Ильмене забирают будущее, быстро начинали будоражить умы новгородцев. А еще, якобы, вчера ночью пришло известие о том, что Братство и войска великого князя Киевского взяли пермские городки и выбели всех новгородцев из Прикамья.
Этот район кормил Новгород мехами и не только ими. Тут и соль начали добывать. Так что удар по экономике Великого Новгорода будет серьезный, если новгородцев выбить из Прикамья и севернее этих мест. Кроме того, немного, но тут же шла торговля с Волжской Булгарией, что позволяло новгородским купцам иметь дорогой товар для Европы. И новости такие взволновали Новгород.
Утром же те, кто принес известия, пропали. Они поселились в одном из гостиных дворов у Немецкого подворья, на которое было совершено нападение неизвестных. Где теперь вестовые, не понять. Возможно убиты, или взяты в плен — такая версия бытовала в Новгороде. На самом же деле, они просто уехали со своими братьями, отыгрывающим роль налетчиков на Гостиный двор.
— У купца Путяты серебро раздают всем, кто встанет за вольный град Господин Великий Новгород супротив засилья киевского князя! — закричал один из подручных Душилы.
Все знали, где именно находится двор Путяты. Правда никто не знал, почти никто, что сам Путята пропал. Был… да весь вышел, как и его ближние. Поехал он в Смоленск, да нарвался по дороге на лютых разбойников, которые промышляли у Торжка. Но разве же это кому-то, кроме родных купца, важно? Нет, тем более, что родственников под благовидными предлогами вывезли из Новгорода, чтобы не путались под ногами. Это было проявление, вероятно, и преступного гуманизма, так как в последующем могло дать ниточки для тех, кто захочет расследовать новгородские события, что еще только начинали набирать обороты.
— Пей, вольный люд новгородский сколь по сердцу! Выпьете корчагу, налью вторую, — кричал Жир, еще один десятник Братства.
Он и его десяток отвечал за то, чтобы вовремя были выкачены бочки с пивом и медом. Если бы это сделали раньше, то городская стража могла и заподозрить что-нибудь. А сейчас десятник Жир с бочками хмельными оказывался уже не единственным, кто начал делиться с новгородцами едой и питьем.
— Эх, как же можно было пойти под руку киевлянам и
