Железный канцлер (СИ) - Старый Денис
Деньги? Они откуда-то брались, и Моро даже не хотел думать, как выкручивается Анетт. Нет, не через постель она решала вопросы, в этом Жан-Виктор был уверен, так как Анетта ходила только в сопровождении. Но находились люди, дающие деньги на переселение в Америку людям, ставшим неугодными на родине, и которые категорически не хотели отправляться в Россию. Были в армии Моро и гвианские индейцы.
Понятно, ни о каком французском патриотизме или республиканских идеях здесь и речи не шло. Аборигены из джунглей для этого были слишком дикими, они просто нанимались, чтобы получить от французов ружья, мачете, топоры, ножи, котелки, сковородки и другие железные предметы, полезные для жизни, плюс мундиры самых попугайских цветов и, наконец, просто деньги.
Помимо Аборигенов Гвианы, с согласия союзных испанских властей, Моро после прибытия на Гаити, начал вербовать (тоже по совету жены) в Американский Легион индейцев из испанских владений, конкретно из племён Юкатана.
Командовать Американским Легионом поставили генерала Ришпанса. Того самого, из Гваделупы. Правитель он был плохой, зато командир отличный. Генерал был храбр, решителен, прямолинеен, жесток к врагам, заботился о своих подчинённых. Все эти качества были весьма популярны среди индейцев, которые охотно шли за Белым Вождём. Кроме «иноземных» сил, Жан-Виктор под влиянием Анетт, не забывавшей советы Сперанского, позаботился и о том, чтобы обзавестись союзниками на острове.
— Все ли правильно? Я создаю большую армию, уже и негров с индейцами привлекаю. А что дальше? — сказал Моро и пристально посмотрел на свою жену.
Он был умным человеком, понимал… не было никакой конкретики, но то, что Анетт способствует росту силы Моро именно здесь, еще эти записи о полезных ископаемых. Жан-Виктор ждал, когда его женщина, наконец, озвучит то, к чему он готов. Но… она лишь улыбалась, с большим трудом пытаясь сесть на край кровати.
— Все правильно, мой любимый, — сказала Анетт. — И то, что ты осмелился отправить выскочке Наполеону Статут, в котором уровнял всех жителей колоний с теми, кто проживает в метрополии, великое дело. Это ли не есть будущее?
— Корсиканец отписался мне, намекая, что я слишком развернулся и спрашивает, нет ли у меня желания отправиться повоевать куда-нибудь, например, в Канаду, — присаживаясь в кресло рядом с круглым столиком, что стоял у распахнутого окна, Моро принял от служанки кофе.
— Да он пошлет тебя куда угодно. Одной рукой по голове гладит, подписывая Статут, другой толкает на авантюры, чтобы усложнить тебе жизнь, — в очередной раз подначила своего мужа Анетт.
— Вот, любишь ты меня унизить, — чуть раздраженно сказал Моро.
— Я люблю не унижать, а лишь тебя люблю, — нашлась Анетта. — Ты скажи мне лучше, готов ли дать янки отпор?
Белые войска Моро собирался поберечь для Луизианы, предвидя, что там понадобятся серьёзные силы для остужения хватательного пыла нахальных янки. Поэтому прибывшие из Франции полки он разместил в наиболее безопасных с точки зрения заразы местах.
Одним из мест, где располагались войска Генерального Администратора, был город Монте-Кристи, почти, как знаменитый роман супругов «Сперански», купленный Анетт в Париже и зачитанный до дыр, а также залитый слезами здешним дамским обществом.
— Скажи, любимый, а что дальше? — теперь вопрос задала Анетт.
Жан-Виктор понял, что вот он, тот самый разговор. Потому вырвался самый наболевший вопрос.
— Кто мне дает деньги… тебе дает деньги? — нажимом спросил Моро.
— Ты можешь со мной таким тоном не разговаривать? Или объявить тебе двухдневное молчание? — не менее решительно отвечала Анетт в ответ повышенному тону мужа.
Моро зажмурил глаза. Ночные учения не прошли бесследно, спать хотелось неимоверно. Может, именно такое состояние и повлияло на то, что он решился на разговор, которого уже давно избегал.
— Я вижу, что ты уже давно куда-то клонишь. Согласен, что Наполеон выскочка и дела ему нет до того, что здесь происходит. Он меня отослал, как и Бернадота. Но дальше что? — усталым голосом сказал Жан-Виктор.
— Дальше… — Анетт замялась, но набралась решимости и сказала. — Мы объявим о независимости и запросим помощи у России. Можно сперва лишь, как стремление наладить торговлю с ней, а уже позже… Я думаю, что мы могли бы стать и подданными русского императора.
— Ты дура? — взъярился Моро, будто только что и не умирал от слабости. — Франко-русский союз уже почти свершенное дело.
— Значит, ты не так и против, любимый. Тогда прими это, а пока укрепляй свою армию. Скоро все изменится и ты станешь подданным русского императора и получишь в управление Тихоокеанский флот, — сказала Анетт, всем своим видом показывая, что спокойна, хотя эмоции устроили шторм внутри женщины.
— Я? Как? Что ты… — Моро растерялся.
— Ой! — театрально вскрикнула Анетт. — Ой-ей-ей!
Женщина схватилась за живот.
— Что с тобой? Роды? Так рано еще, три недели же… Лекаря? — встревожился Жан-Викторо Моро, разом забыв разговор о политике.
Анетт знала, что это притворство сработает и позволит ей выиграть время. Любая неглупая женщина знает своего мужа, то, как он реагирует, как принимает решения, что нужно сказать и сколько времени после необходимо для взвешенного решения. Вот сейчас Жан проявит заботу, Анетт, вдруг, станет легче. А после Моро побоится беспокоить супругу, не станет задавать сложных вопросов, тем более, ругать.
Чего не хватает для того, чтобы стать больше, чем ссыльным генералом? Флота и поддержки великой страны. Моро и сам знал, что союз Франции и России долго не продержится. Наполеону, чтобы удержаться, нужны громкие победы, а России нужна тишина в Европе. Русский флот курсировал здесь недалеко. Русские осваивают западное побережье и, если не глупцы, то нарастят количество вымпелов. Ну, а у него, Моро, есть армия, он отобьется даже от янки, не говоря уже об испанцах, с которыми можно и дружить.
Между тем, слово сказано. Пусть ни Анетт, ни ее муж не знали, что такое «Окна Овертона», но, очевидно, что сегодня была приоткрыта форточка в будущее, которое… без Наполеона, пусть бы и без Франции.
Глава 14
Глава 14
Петербург.
14 апреля 1799 года
— Господин Председатель Государственного Совета, позвольте, не в обиду будет сказано, но называть вас «Господин Нет»! — высказался я в сердцах.
— А посмеете? — взъелся на меня Ростопчин.
— Вполне! — принял я вызов на пикировку. — Вы же себе допустили высказаться в обществе нелицеприятно обо мне. Не соизволите ли повторить? Или же забыли? Удобно, знаете ли забывать.
Федор Васильевич Ростопчин замялся. Он прекрасно понимал, если произнесет свое сакраментальное «поповский гувернер на троне», то не только я вынужден буду вызвать его на дуэль, и не премину это сделать, но и государь обязан будет отреагировать. Между тем, самому говорить такое нельзя.
— Ну же! Смелее! — окончательно рвал я нити нормального сотрудничества с Ростопчиным.
— Я ничего такого не говорил! — с вызовом сказал Председатель ГосСовета.
— И лишь услышит модная одежда из роз под образом Марии… — усмехнулся я, не продолжая свой экспромт.
Ростопчин побледнел. Он все понял, чай не дурень же. Дело в том, что уже достаточно именитую французскую, вместе с тем, московскую, модистку Мари-Роз Обер-Шелме, прозванную в народе «обер-шельмой», именно я пригласил в Петербург. Это она перед самой Отечественной войной была модисткой-миллионершей. Сейчас дама уже известная, но миллиона своего не имела. А я имел желание подарить своей любимой жене бренд одежды. Так что пригласил и ее, и некоторых других бежавших некогда из Франции людей моды.
Уже начинает работать в полный рост моя текстильная отрасль. Нужно создавать полный цикл производства. Продавать ткани выгоднее, чем нить, а модную одежду всяко лучше, чем ткань. Тем более, что я помню, как изменится мода, может, через лет двадцать, но точно изменится. Можно же Россию сделать законодательницей моды. Нет? Но пробовать же нужно.
