Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий
— Благодарю вас, господин полковник.
— Рано благодарите, ротмистр. Нужно уладить кое-какие формальности.
Он пишет что-то на бумажном листке и пододвигает мне.
Читаю, что там написано, и удивлённо вскидываю голову.
— Пять процентов? Что это значит, господин полковник?
Султанов щерится. У него гнилые зубы и пахнет изо рта отнюдь не фиалками.
— Ровным счётом то, что вы прочитали. Моя доля — пять процентов от суммы. Не меньше!
— В смысле? — напрягаюсь я. — Мы не закладывали в смету непредвиденных расходов. У нас каждая копейка на счёту…
Полковник фыркает.
— Ваше горе поправимое. Сколько вы планируете закупить стального листа? Давайте слегка увеличим вес, пудов эдак на…
— Полковник… — прерываю я.
— В чём дело, ротмистр⁈ — продолжает улыбаться Султанов. — Уверяю вас, если прислушаетесь к моим советам, тоже не останетесь в накладе.
— Да, но ведь сейчас война! — закипаю я.
— И что с того? Разве война может помешать сколотить на этом небольшой капиталец? Не стройте из себя беременную институтку. Все берут…
— Не все!
Достаю из кобуры револьвер, прокручиваю барабан.
Полковник бледнеет.
— Ротмистр… Вы с ума сошли? Немедленно уберите! Вдруг револьвер выстрелит?
— Выстрелит, — киваю я. — Но не вдруг, а нарочно. Только не думай, что я буду вызывать тебя на дуэль! Много чести! Шлёпну как японского шпиона и всех делов!
Блефую, конечно, но блефую правдоподобно. На полковника страшно смотреть.
— Вас посадят! — взвизгивает Султанов.
— И что? Зато одной сукой в штабе станет меньше, — нагнетаю я.
Мне действительно хочется загнать этой тыловой крысе пулю в лоб, но тогда пострадает дело.
— Я! Я закричу! В штабе много охраны…
— Кричите, — ухмыляюсь я и упираю ствол револьвера в его потный жирный лоб. — Жаль, не узнаете, кто будет быстрее: охрана или пуля… К тому же, кто вам сказал, что меня посадят?
— А что с вами сделают? — блеет он.
— Орден, к сожалению, не дадут, хотя и надо б… Думаю, великий князь Николай Николаевич не бросит меня в беде.
— Великий князь⁈ — ужаса в его взгляде становится в два раза больше.
Не спрашивайте, как я это посчитал.
— Конечно. Великий князь лично курирует этот проект.
— Хорошо-хорошо, — сникает Султанов. — Уберите, пожалуйста, револьвер. Я всё согласую…
— А как же ваши пять процентов? — издевательски интересуюсь я.
— Никаких процентов!
Он быстренько подмахивает бумаги.
Я встаю.
— Не скажу, что было приятно с вами познакомиться, полковник. Наш разговор не останется без последствий. Думаю, недолго вам осталось ходить в этом чине. Надеюсь, увидеть вас в самом скором будущем во время штыковой атаки. Солдатская шинель будет вам к лицу. Заодно похудеете.
Покидаю полковника с твёрдым намерением стукануть о нём Николову. Самого полковника при этом бьёт такая дрожь — аж пол вибрирует.
Колобову про этот инцидент не рассказываю. Зачем ему лишние заморочки? Пусть занимается инженерной работой — это сейчас самое важное.
Через три дня, как и приказано, представляем полностью проработанный проект Куропаткину. Теперь это не сырые наброски, а пухлая папка с чертежами и расчётами.
Генерал выслушивает нас благосклонно, тем более Колобов умело оперирует в докладе цифрами, что оказывает на Куропаткина большое впечатление.
— Что ж, господа офицеры! Поработали на славу! Осталось лишь воплотить ваш проект в жизнь. Нарекаю первый экспериментальный бронепоезд по вашему проекту именем «Цесаревич» в честь нарождённого в прошлом месяце цесаревича Алексея! — торжественно объявляет Куропаткин.
Ну, «Цесаревич», так «Цесаревич»! Хотя я бы на всякий пожарный с громкими именами пока повременил. Вот выпустим бронепоезд, обкатаем, тогда можно назваться хоть груздём, хоть «Цесаревичем».
А пока рано. Вдруг мы где-то накосячили? Первый блин редко выходит не комом.
Само собой, эти соображения вслух не высказываю. Зачем портить начальству настроение, а себе жизнь?
— В случае, если «Цесаревич» проявит себя должным образом, обязательно поставим производство составов подобного типа на поток. А вас, господа, представлю к наградам!
Похвала из уст командующего приятна.
На следующий день Колобов едет в Харбин, запускать постройку на тамошних мощностях. Мне смысла составлять ему компанию нет. В производственных и технологических вопросах полковник как рыба в воде и разбирается куда лучше, так что там я стал бы для него только обузой.
Я провожаю его на поезд, перед отправкой сидим в знаменитом на весь Ляоян заведении графа Игнатьева и пьём дорогущий коньяк.
— Если мне понадобится ваша помощь, я вам обязательно телеграфирую! — говорит Колобов.
— Не понадобится, — уверяю я. — Справитесь. Ну, а я пока начну готовить своих бойцов к новой роли экипажа бронепоезда.
— Получается, вы вроде как для себя бронепоезд строите? — смеётся полковник.
— В каком-то роде. Инициатива имеет инициатора. Думаю, вам это изречение знакомо.
— В таком виде нет, хотя смысл понятен. Надо запомнить…
Он смотрит на часы.
— Кажется, мне пора.
— Удачи!
— Спасибо! Она нам точно пригодится.
Сажаю его в вагон, пожимаю на прощание руку и возвращаюсь в расположение эскадрона.
Нас ждут великие дела.
[1] Анчутка — в восточнославянском поверии маленький, но очень злой дух, ростом всего в несколько сантиметров.
[2] Речь идёт про паровоз серии «О» («Основной») «нормального типа 1904 г.» — более экономичный и мощный по сравнению с предшественником — паровозом «нормального типа 1897 г.».
Глава 20
Сильные Сонины пальчики колдуют над моей хромой конечностью. Сперва мышцы изнутри, будто поглаживают, затем их начинает крутить, так, что я от неожиданности ойкаю.
— Николя?.. — Соня смотрит на меня с удивлением, — Что, больно?
— Н-нет… неожиданно, но странные ощущения… словно через мышцу пропустили электрический ток, — признаюсь я.
— Погоди… — Она задумывается. — Я читала в «Вестнике кафедры физиологии Императорского Санкт-Петербургского университета», что профессор Менделеев работает над аппаратом, который использует токи различной частоты для лечения…
Я удивляюсь:
— А чего над ним работать? Возьми полевой телефон, приложи проводки, куда надо и крутани ручку…
Собственно, метод используется не только для лечения, но и для «задушевных бесед» с некоторыми несговорчивыми «языками».
— Ты серьезно?
Киваю. Правда, о втором применении аппарата не упоминаю. Пока…
— Зачем делать приборы, которые подменяют то, что умеет делать каждая берегиня? — морщит красивый лобик Соня.
Боже, как же она наивна в некоторых вопросах.
— А сколько в России берегинь?
Соня задумывается, неопределенно пожимает плечами:
— Статистики знают точное число, но, насколько я помню, тысяч десять-пятнадцать.
— На всю страну?
— Да.
— А сколько берегинь на фронте? Тысяча? Две… И у каждой не одна сотня раненых и больных. Прибор может освободить их для более насущных задач.
Соня хмыкает, продолжая делать пассы над моей ногой. Холодные и раскаленные иголочки попеременно вонзаются в мои мышцы. Это не больно, скорее — непривычно. Но мне становится всё лучше и лучше, а пострадавшие связки голеностопа уже почти не дают о себе знать.
Берегиня убирает пальцы от моей ноги.
— Попробуй пройтись…
Встаю, хватаюсь за трость… Мой обожаемый санинструктор тут же отбирает у меня палку.
— Сам, сам… без подпорок.
Делаю несколько шагов по эскадронному медпункту, почти не хромаю. Небольшая боль осталась, но…
— Еще пара сеансов, шер ами ротмистр, и нога будет, как новенькая, — улыбается она.
Тянусь поцеловать Соню, но в дверь стучат.
— Господин ротмистр, вы здесь?
Кого там еще несет в самый неподходящий момент? У меня тут, можно сказать ле гранд романтик…(исправно, по мере возможности, посещаю занятия французским вместе с Буденным. И девушку любимую лишний раз увидеть, и язык освоить. Два в одном, как говорили когда-то в моем родном мире).
